Глянул на них, парни плечистые, кровь молоком. Румянец на щеках алеет, так, что жаром во все стороны, как от горящей бани пышет.

Сознаюсь, грешным делом подумал, что это взрывники меня нащупали, а сейчас добивать везут.

Однако, тщательнее принюхался… Вряд ли это диверсанты.

Что-то очень знакомое… Как конь, громко втянул ноздрями воздух и даже всхрапнул. Да нет, точно, не они.

Почему, почему?

Да, уж больно очевиден родной запах самогона. Враги, которые меня преследовали и нещадно взрывали, вряд ли могли напиваться перед взятием в плен меня — грозного и неуловимого.

Само собой разумеется, что запах самогона заставил меня напрячься неимоверно. По всему чувствовалось, что парни не зря тормознули рядом.

Двигались молча. Причина молчания заключалась в… Не знаю в чем она заключалась, но молчали все. Пацаны слушали клёвый музон, явно не Магамаева «…глючило, глючило, глючило меня» и даже в такт музыке, прихлопывали по моим выступающим вперед частям тела.

Доехав до какой-то развилки свернули в сторону…

- Все, дядя, приехали, — сказал наиболее фасонистый из «бескорыстных» у него была самая лысая голова. — Вылазь.

- Спасибо добрые люди, — простуженным голосом произнес я, выбираясь наружу и собираясь до земли поклониться им, в благодарность за благое деяние.

Местные оболтусы, так же выкатились из своего заграничного, четырехколесного чуда. Стали крутить шеей, разминать ноги, размахивать руками. Все как в настоящих гонгонгских боевиках…

Я, в яркой полосе фар, закрывая глаза от невыносимого света, еще раз слабеньким голосом чирикнул: «Сисиба»…

- Ты куда? — голос был грозный, принадлежал их главному бритоголовому и несулил ничего хорошего. — А платить, кто будет? Мы на тебя, козла вонючего, бензин тратили, шины протирали… Слышь, ты, урод! Ща, за все платить надо… Этот… Сейчас базар такой.

Мелких у меня не было, я достал десятку и протянул им. Продолжая закрывать глаза от яркого света фар, держу денежку, но ее никто не берет.

- Наглеешь, дядя, — задохнулся от возмущения местный Франкенштейн. — Если бы щё десять долларов, а то десять рублей. Парни, он нас за козлов принимает.

Оратор уже обращался не ко мне. Для него я перестал существовать. Он подогревал остальную шоблу. Так сказать, жег их сердца невыносимым глаголом и разными другими частями речи. Когда подобный юношеский задор замешан на самогоне, быть беде.

- Посмотрите, у него на лице написаны «Вы, байстрюки… Еб…тая деревня… И долбанные… это…как его… дойные козлы». — Продолжал заниматься подстрекательской и провокаторской работой, лысый череп, с пока еще целыми зубами.

Повеяло скверным самогонным духом — это парни обиженно засопели.

- Придется тебя чуток поучить… — не унимался их застрельщик и заводила. — Чтобы не считал нас за козлов…

После чего, я тут же ощутил удар в скулу.

Обиднее всего в этой ситуации было то, что для ответной, поздравительной речи, никто не собирался предоставлять мне слово.

Пришлось вываливаться из яркой полосы света и уже оттуда, из темноты, отбиваться по настоящему.

Меня вынудили отбросить «сисиба» и заставили вспоминать другие слова, страшные и хриплые. Подобной лексикой пользуются бойцы спецназа и ОМОНа для психологического подавления и деморализации противника.

Правильно говорил мой тренер по рукопашному бою, прапорщик Кобзон, «талант не пропьешь». Руки, ноги стали раскачиваться, как часовой маятник. Тело перешло в режим автопилота.

Конечно, если бы ребятки догадывались, что перед ними стоит специалист в области помахать кулаками с питерской шпаной, любитель подраться с токийской якудзой, они бы и линию атаки перестроили, и прихватили бы с собой в рейд дедову берданку, а возможно и под страшными заклятьями зареклись нападать на этого незнакомца… Но, головой они пили… А думать ею, никому обещаний не давали.

Сознаюсь, пьяных бить хотя и жалко, но проще и гораздо легче. Как? Да, без всяческих напряжений дивизионной разведки и артиллерийской подготовки. Кто не верит, может вовремя ближайших сельских танцульках, на собственном опыте опробовать мой тезис.

Впрочем, вернемся к тому, что творилось недалечко от большака.

Многие из нападавших, очень скоро пожалели, что ни кола, ни двора, ни топора — под рукой не оказалось. Сшибить меня издали, вроде кегли в кегельбане, было нечем. Да, что говорить? Камня, обычного булыжника — оружия пролетариата и того не было.

Самые горячие и крепкие парни, из-за полученного бабкиного наркоза даже с переломами конечностей пытались вскакивать, думая, что упали случайно. Но, поднявшись из позиции «тихо лежать и громко стонать» опирались на сломанную или вывернутую ногу и заново падали. Уже надолго. И поделом… Крестообразные связки, совместно с суставными сумками колена, отказывались держать исходное положение.

Крики, безграмотные угрозы и грязные ругательства в мой адрес, сменились молящими воззваниями о помощи и вселенском сострадании.

Громкое: «спаситя… не бейтися» и «дяденька, тольки не убивай» широким потоком неслось над погрузившейся во тьму российской глубинкой.

Остановиться было тяжело. Перед глазами стоял «некто в штатском», кто в погоне за призрачными сокровищами, гонял меня по всей стране, нещадно бомбя и не жалея жизней даже своих сотрудников. Поэтому, ударяя в эти оскаленные морды, я целился и в его нос.

Когда стихли мольбы о помощи, я вроде тоже поостыл. На место адреналинового взрыва, вернулась тянущая боль в висках и тошнота.

Прислушался.

Кузнечики, испуганные невообразимым шумом двуногих существ, пришли в себя и опять затянули свой брачный стрекот.

Шорох, ветер… Хорошо.

Но мне, слабому и подозрительному, за каждым кустом мерещились враги, а двигаться к поставленной цели было необходимо. Пришлось у «поверженного сучьего племени» изъять на время машину.

Трофеи, всегда были одним из необходимых элементов проводимых войн, а этих сельских головорезов, иначе, как неприятеля я, и оценить не мог. Поэтому — контрибуция, заслуженный итог сегодняшнего вечера. Там еще в бардачке, была колбаса «пальцем пиханая», луковица и краюха черствого хлеба. Давно, так вкусно не ел… Чуть собственным языком не подавился. Но силы восстановил.

Не можешь укусить — не стоит гавкать. Данное утверждение, как и многие другие, вызывают недовольство и чувства досады. Поэтому все подобные максимы и лишние слова, выкусываю и вычесываю из себя, как ненужных насекомых.

До меня не сразу, но дошло, доперло, что местные конюхи и трактористы, из-за отсутствия танцев в клубе, решили развлечься неоднократно испытанным и безопасным способом. Избить беззащитного бродягу. Не в этом ли, для добрых молодцов заключается основная удаль и возможность отдохнуть.

Жаль, бродяга оказался строптивым. Может, он какой-нибудь боксер? Да кто их, бродяг-то, разберет. Панаприходют тут… А мы потом, ходи с побитой мордой…

Это я про себя так говорю. Говорю, говорю и чувствую, что-то странное со мной после еды произошло. Прислушался внимательнее…

Елы-палы, а голова-то перестала болеть напрочь. И желание лечь на землю, полностью исчезло.

Прислушался голова к голове…

От нее, от слабенькой и непрочной, стали исходить лучи, даже не лучи — флюиды триуфатора-победителя несносных варваров Аттилы. Какое интересное чувство…

Я воспрял духом и уверовал в древнее утверждение Ювенала: «Mens sana in corpore sano»[2]

Может вернуться и еще пацанам отвесить. Добавить, чисто в профилактических и воспитательных целях.

Я резко притормозил машину… Такой нестерпимый, педагогический зуд во мне начался, что я позабыл и о разорванном у меня на глазах Жорке. И Алла забылась, и Ксюша.

Машину от моего невнимания понесло юзом, еле выровнял.

Все же поехал дальше. Черт с ними, со всеми. Следует торопиться.