За музыкантами медленно, по-черепашьи ползли автомобили. За автомобилями шли солдаты…

Штурмбаннфюрер Раббе считал для себя обязательным отдать последний долг Гинцлеру и его подручным. Машина гестаповца шла сразу же за автомобилем, принадлежащим генералу Фитингофу, и машинами заместителей командующего.

Раббе с каменным лицом сидел возле своего шофера. Событие требовало сосредоточиться на возвышенных мыслях, требовало отрешения от всех преходящих забот, и штурмбаннфюреру удавалось сохранять на лице выражение возвышенности и отрешенности. Но мысли Раббе были далеки от узких улочек, по которым шествовал кортеж и от самих погибших. В конце концов воскресить их Раббе не мог. Наиболее достойным ответом на смерть солдат и офицеров были бы не эти заунывные вопли труб, не эта жалкая мишура обряда, а поимка русских парашютистов, виновных в случившемся. Но как раз с поимкой и уничтожением парашютистов дело обстояло донельзя плохо. Вернее, их просто до сих пор не обнаружили…

Истекшая ночь принесла новые сюрпризы. Из передовых частей дезертировали восемнадцать солдат и один унтер-офицер. Унтер-офицера и четырнадцать солдат схватили, но остальные где-то скрывались. Кроме того, армейские КПП задержали около тридцати машин, не имеющих документов, оформленных должным образом. Только к утру удалось установить, что ни одна из задержанных машин не имеет никакого отношения к парашютистам. Зато явное отношение к ним имело крушение поезда на участке Хайдунаш — Хайдубесермень. При крушении разбились паровоз и четыре вагона с маршевиками, погибли двенадцать и оказались тяжелоранеными тридцать человек. Кроме того, при столкновении вагонов еще шесть из них пришли в полную негодность, а с платформы скатились четыре танка и две автомашины. Движение на участке до сих пор не восстановлено, и вряд ли его восстановят до полудня. И самое неприятное — крушение произошло в непосредственной близости от переезда, рядом с постом охраны. Как прозевала охрана диверсантов — непонятно! Утверждают, что непрерывно патрулировали полотно и что за четверть часа до крушения линия была цела! Врут, подлецы! Будут отвечать перед военным судом, мерзавцы!

Явно не обошлось без партизан или диверсантов на дороге Домбрад — Тарцаль, где выстрелами из засады убиты мотоциклист и сопровождающий его солдат. Не исключено, что партизаны приложили руку и к пожару на складах с боеприпасами в Мишкольце. Что разбившиеся при загадочных обстоятельствах в минувшую ночь два грузовика тоже пострадали из-за парашютистов.

Но где же, где искать этот дерзкий отряд или, вернее, эти дерзкие отряды?

Раббе немало времени просидел с утра над картой, пытаясь решить, какой участок местности прочесать в первую очередь. От участка крушения поезда до участка, где убили мотоциклистов, было не меньше тридцати пяти километров. От места убий-ства мотоциклистов до места гибели грузовиков — восемнадцать. Мишкольц вообще оставался далеко в стороне… Что прочесывать? Где искать диверсантов? Начиналось, кажется, то же самое, что было в России.

Штурмбаннфюрер чувствовал, что имеет дело с опытным, ловким противником. Он ни минуты не сомневался в том, что парашютисты за минувшую ночь совершили не только те нападения, о каких уже известно, но еще и другие, о которых сообщат, как всегда, с запозданием, потому что всегда проходит какое-то время, пока узнают о диверсии, уточняют данные и доносят эти данные по инстанции.

«Наверняка они наставили мин, — думал Раббе. — У русских отличные мины замедленного действия. И неизвестно, когда они сработают. А времени, чтобы наставить мин, было у них вполне достаточно… Кроме того, негодяи используют захваченные машины. Мечутся из района в район… Как им это удается? Как? Или на КПП сидят болваны?..»

Он еще не отдал приказа о прочесывании подозрительных участков. Полагал, что надо выждать. Может быть, когда окончатся похороны, в штаб поступят новые, наводящие на след донесения. Может быть…

Раббе сидел с каменным лицом, но глаза гестаповца оставались беспокойными, подозрительными.

И штурмбаннфюрер сразу обратил внимание на «хорх», что замер на выезде из одной улочки, пропуская процессию. Правда, «хорх» был не вишневым, а синим, темно-синим, но на левом крыле автомобиля явственно виднелась плохо зашпаклеванная вмятина, а стекло на левой фаре было явно новеньким. Рисунок стекла был иным, чем рисунок на правой фаре.

В первое мгновение Раббе остолбенел, а в следующее мгновение голова штурмбаннфюрера yuuia в поднятые плечи, и весь он сжался. Он ждал грохота и выстрелов. Уж если диверсанты столь нагло ворвались в город, то ждать можно чего угодно!

Шофер с недоумением косился на своего хозяина.

— Выезжайте из процессии, — приходя в себя, отрывисто бросил Раббе. — Встаньте сразу же у тротуара.

Он воровато оглянулся. Синий «хорх» по-прежнему выжидал.

«Надо остановить шествие! — сообразил штурмбаннфюрер. — Пока улица занята, они никуда не денутся!»

Раббе буквально выпихнул недоумевающего шофера из кабины.

— Бегом к передней машине! Передайте мой приказ остановиться!

Он и сам выскочил на улицу, озирался, пытаясь найти кого-нибудь, кому можно было дать распоряжение послать людей в тыл «хорху». Он не видел никого, кроме редких прохожих, наблюдавших за похоронами.

«Может произойти скандал! — лихорадочно думал Раббе. — Они могут просто-напросто расстрелять шествие…»

Музыканты все играли, машины ползли, синий «хорх» выжидал.

«Идиотство! — мысленно бранился Раббе. — Идиотство!»

Видимо, шоферу все же удалось догнать переднюю машину, потому что процессия внезапно замерла. Только музыканты все еще старались.

Раббе ринулся к ближайшему автомобилю, рванул дверцу. Сидевший рядом с шофером капитан инженерных войск вопросительно поднял брови.

— В городе диверсанты, — бросил Раббе. — Ваш шофер должен немедленно сообщить замыкающему взводу мою команду!

Капитан хлопал глазами. Его щеки медленно белели.

— По… по… пожалуйста, господин штурмбаннфюрер!

С неожиданной прытью он выскочил наружу, всполошенно завертел головой. Прохожие отодвинулись от машин. Переглядывались. Видимо, услышали слова Раббе, передавали их друг другу. Кто-то побежал.

— Немедленно оцепить район! — втолковывал Раббе шоферу капитана. — Зайти с тыла вон в ту улицу…

Он умолк на полуслове: синий «хорх» медленно разворачивался, готовясь уехать.

— Бегом! — заревел Раббе. — Перекрыть улицы! Догнать эту машину! Слышите? Немедленно!

Он не видел, как рядом очутился майор Вольф.

— Мой «хорх»! — сказал майор. — Это мой «хорх»! Он перекрашен!

— Посылайте людей! — заревел Раббе и на майора. — Что вы стоите?! Посылайте людей!

Музыка умолкла. Офицеры покидали машины, торопились узнать, в чем дело. Синий «хорх» развернулся и пропал из глаз.

Раббе услышал голос своего шофера:

— Ваше приказание…

— В машину! — крикнул Раббе, на ходу расстегивая кобуру. — Майор Вольф, следуйте за мной!

Он плюхнулся на сиденье:

— Разворачивай — и в ту улицу!

Развернуться, не смешав ряды процессии, было невозможно.

— Наплевать! — крикнул Раббе. — Разворачивайся!

Непрерывно сигналя, шофер Раббе кое-как развернул машину, повел к боковой улочке.

— Быстрей!

— Люди, господин штурмбаннфюрер…

— Плевать я хотел на людей! Догоняй «хорх»!

На боковой улочке «хорха» не оказалось. Шоферу подсказали — свернул налево.

— Живо! — приказал Раббе.

Багровый от возбуждения, с пузырящейся на фиолетовых губах пеной, он спустил предохранитель тяжелого «вальтера». И, заметив, наконец, перекрашенный автомобиль, несущийся впереди по безлюдной улице, стал спускать боковое стекло.

Высунув наружу согнутую руку, Раббе выстрелил в воздух. Выстрелил второй раз.

Пассажиры «хорха» оглянулись. Синяя машина сбросила скорость, встала у тротуара.

Автомобиль штурмбаннфюрера проскочил «хорх», резко затормозил, загородил проезд. Раббе вынесло наружу. Пассажиры «хорха» тоже выскочили — низенький, брюхастый офицер в форме интендантской службы и пожилой, долговязый шофер-солдат.