— Что ты ему сказала? — спросил он.

— Кое-что, что сработает только один раз, — отозвалась Головня, оглянувшись, прежде чем выйти в городские закоулки.

Это было больше, чем Намир ожидал услышать, потому решил испытать судьбу.

— А он что сказал? — продолжил он.

— Подумал, что мы парочка, — ответила Головня.

Намир смеялся, пока Головня не припечатала его раздраженным взглядом. Однако когда они подошли к гоночной трассе, веселье его угасло, а страхи и заботы, что тяготили всю прошлую ночь, окутали мужчину, словно саван.

Он по-прежнему понятия не имел, как дать Сумеречной роте то, в чем она нуждалась.

После того как антенна связи была установлена на место, оставалось лишь молиться и терпеливо ждать ответа. «Громовержец» отправил три сообщения трем разным ретрансляционным станциям Альянса в надежде, что хоть одно будет передано кораблю или базе, которые еще не уничтожены. Это само по себе было рискованно — если Империя обнаружила станции, то вполне могла отследить источник сообщения. Намир в этой механике не разбирался, но доверял словам оставшихся в живых специалистов корабля. Курсанты или нет, они все еще были членами флота Альянса, а значит, читали руководство пользователя к приборам, названий которых Намир даже не мог произнести.

Старшие офицеры сидели на связи весь остаток дня и всю ночь — любой канал вряд ли останется открытым надолго, и каждый должен быть готов в любой момент использовать подвернувшуюся возможность хотя бы краткого обмена сообщениями. Рано утром Намир пришел сменить Фон Гайца, сидевшего в кабинете Горлана. Старый доктор не сводил взгляда с мерцавшей голубой голограммы.

— …большая часть Верховного командования уцелела, но флот рассеян, и Империя охотится за отбившимися. — Изображение задрожало, рассыпавшись помехами, затем снова собралось в обрезанную по пояс фигуру юноши в гражданском, на вид младше Намира. Слова его трудно было разобрать — дроид звучал бы более по-человечески. — Я не знаю, когда они соберутся.

Фон Гайц медленно кивнул.

— А принцесса? — спросил он.

Воцарилось долгое молчание — Намир не понял, был ли это технический сбой, или он действительно не сразу заговорил.

— Пропала. Мы знаем, что она жива, — Империя отрядила огромные силы для ее поиска, — но это все, что нам известно.

Глава медслужбы снова кивнул и глянул на Намира. Тот жестом попросил продолжать.

— Есть ли кто-нибудь с правом командования, с кем мы могли бы связаться? — спросил Фон Гайц. — Или, может, есть общий приказ для уцелевших кораблей?

Снова молчание.

Я не знаю, — наконец ответил юноша. — Прошу прощения, «Громовержец». Удачи вам.

Голограмма мигнула и погасла.

— Как понимаю, теперь мы сами по себе, — тихо сказал Фон Гайц, глядя в пространство над проектором, словно ожидая возобновления связи.

Намир прислонился к стене тесного кабинета, сложив руки на груди.

Горлан доверял вам, — сказал он. — Что бы он теперь сделал?

Фон Гайц рассмеялся:

— Что-нибудь, что мог бы сделать только Горлан. Лучше задаться вопросом: а что мы можем сделать без него?

Намир взял себя в руки перед дверью в каюту капитана. Он знал, что увидит внутри, и понимал, что надо сохранять спокойствие. Но когда сержант попытался представить себе предстоящие споры и подготовиться к неприятностям, его разум не нашел точки опоры и соскользнул в серую пустоту, преследовавшую его с самого Хота. Он был слишком вымотан, чтобы что-то предсказывать.

«К чертям все подготовки и речи». Он набрал код и вошел внутрь.

Комната не была роскошной даже по стандартам Сумеречной. Она была едва ли больше кабинета капитана, с койкой во всю длину, сундуком и узким столом, от стены до стены. Личная ванная комната размером с чуланчик была единственной из положенных по рангу привилегий. Обстановка была строгой — Намир подозревал, что Хобер убрал личные вещи Горлана перед похоронами.

На койке, низко склонившись над инфопланшетом и подняв колени, сидела Ивари Челис. Она казалась маленькой. Ее палец легко скользил по экрану. Когда Намир шагнул вперед, то мельком уловил очертания лица, проступавшие под ее рукой.

— Новый художественный проект? — спросил он.

Челис тронула экран, и изображение скрылось. Когда она подняла голову, Намир заметил, что опухоль на ее шее почти исчезла.

— Просто набросок. — Голос ее звучал хрипло, но вполне естественно.

Намир задумался, — может, она уже почти здорова? Затем он выбросил вопрос из головы. Это не имело значения.

— Мне нужен ваш совет, — сказал он.

Челис вновь уставилась на экран и вернулась к своему наброску.

— Вы говорили мне, — продолжал Намир, — что все, чего вы действительно хотите, — это комфорт, уважение и место, где вы могли бы ваять. Вы сказали, что готовы свалить Империю, если это вернет вам прежнюю жизнь. — Ему захотелось вырвать планшет из ее рук, но он сдержался. — Я не знаю, изменились ли ваши взгляды. Но вы все еще здесь, в Сумеречной роте. Даже будь вы свободны, сдается мне, что народ Анкурала, ни секунды не колеблясь, сдаст вас Империи.

Челис ничего не сказала. Она нависала над планшетом, и Намир не видел, что она рисует.

— Вы знаете Империю как никто другой, — говорил он, стараясь, чтобы его голос не дрожал от раздражения. — Верховное командование ситуацию не контролирует. Без плана мы все погибнем.

— Значит, теперь и вы уверовали? — спросила Челис. Намиру пришлось напрячь слух, чтобы услышать ее.

— Нет, — ответил он. — Но я не брошу Сумеречную. Челис издала тихий невнятный звук.

Намир ждал. Он внимательно смотрел на сидевшую перед ним женщину, пытаясь припомнить, была ли она прежде такой худой, торчали ли прежде так ее лопатки и скулы, было ли столько же седых прядей в ее волосах на Хейдорал-Прайм? Когда она вела пальцами по экрану, мышцы ее руки конвульсивно содрогались, словно умирающий зверек. Он старался не думать, что творится у нее в голове.

Намир слишком хорошо знал губернатора, чтобы надеяться тронуть хоть какие-то струны в ее душе.

Однако когда он повернулся было чтобы уйти, женщина заговорила:

— Я росла, как и вы. — Головы она не поднимала. — Не конкретно в том же захолустье, но достаточно близко.

— Крусиваль, — сказал Намир. — Моя планета называется Крусиваль.

Челис словно не слышала его.

— У нас не было ничего, — продолжала она. — Мать пыталась продать меня на исследовательский корабль Торговой федерации, когда мне было шесть. Я была слишком маленькой. Капитан из жалости дал мне пакетик нектрозовых кристаллов. Представьте себе маленькую девочку, которая спит на грязном матрасе своей мамаши среди руин разбомбленной бумажной фабрики. Кристаллы надо сыпать в воду, они придают сладость и фруктовый вкус, но я-то этого не знала. У меня не было пресной воды. Я совала пальцы в кристаллы и облизывала их. Я растянула их на много месяцев. Позволяла себе такое удовольствие лишь раз в неделю. Каждый раз у меня выступала сыпь. Это была самая чудесная вещь в моей жизни. Так я поняла, что должна покинуть свою планету. Так я поняла, что живу в грязи, жру отбросы и пью отраву, тогда как чужаки так богаты, что могут швырять пакетики нектроза детям.

Что-то изменилось в голосе Челис. За ее хрипом Намир не сразу понял, что именно, но это был акцент. Вновь исчезла эта странная чрезмерно четкая дикция, и ее говор вдруг стал знакомым.

Она говорила почти как уроженка Крусиваля.

— Я отправилась в Колониальную академию. Как именно я туда поступила — не важно. Я обучалась на художника. Добившись успеха за пределами своей планеты, я поняла, что по-прежнему низшая из низших, хорошенькая дикарка, чьей новизной пользуются богатые спонсоры. При Республике мне некуда было идти. Я могла выкарабкиваться из ямы до содранных ногтей, но так никогда и не выбраться.

Когда появилась Империя, она не была ко мне добра. Но она вознаграждала за успех. Граф Видиан увидел некий… класс в моих скульптурах. Способность визуализировать концепцию так, как он не умел. Он предложил стать его ученицей, и так мое искусство было отодвинуто в сторону.