Я делала страшные вещи, сержант. Я предлагала взорвать атмосферу планеты, чтобы ее обитатели задохнулись насмерть. Я нашла способ вновь сделать рабство эффективным. Я сказала одному моффу, что люблю его, и перерезала ему глотку ради другого. Но я думала, что оно того стоит. Я взобралась на вершину иерархической лестницы, поскольку была чертовски хорошим советником. Я заслужила уважение тех, кто считал ключом к успеху «хорошее воспитание» в течение множества поколений.

Тон ее стал язвительным, слюна закапала инфопланшет. Плечи ее задрожали прежде, чем она закашлялась. Сухой хрип перешел во влажный вязкий кашель, как будто женщина гнила изнутри.

Намир просто смотрел и ждал. Он не ощущал ни симпатии, ни жалости.

Наконец кашель отпустил ее. Через несколько мгновений Челис продолжила:

— Теперь я знаю правду. — Второй раз за все время его пребывания в комнате она посмотрела на Намира.

— Правду? — спросил он.

— Меня никогда не уважали, — сказала Челис. — Моффы никогда не считали меня ровней. Дарт Вейдер никогда не видел во мне угрозы. Император послал за мной прелата Верджа — безмозглого лизоблюда, в то время как Вейдер, — она махнула рукой, — охотится за повстанцами. Правящий совет никогда не видел во мне ничего, кроме как жалкого скульптора с захудалой планетки. Я отдала все, дезертировала, а они едва заметили.

Намир ощутил какой-то зуд под кожей лба. Эти слова пробудили в нем то, что он, казалось, оставил в прошлом после полета на Хот, — тщетный импульсивный гнев на Челис, за то проклятие, которое она навлекла на Сумеречную роту. Проклятие, которое он лично навлек на роту, не прикончив ее на Хейдорал-Прайм.

— Лейтенант Сайргон и другие, — низким ровным голосом произнес он, — погибли, поскольку вы так мало заботили Империю. Как и Фектрин с Аяксом — но ведь вы даже не знаете их имен, верно?

Она по-прежнему смотрела на него. Намир шагнул к ней и опустился на колени, чтобы оказаться с ней лицом к лицу. Глаза ее были воспалены, зрачки расширены.

— Вы в долгу перед Сумеречной, — сказал он, — и передо мной. Прекратите жалеть себя и помогите мне спасти этих людей.

— Я отдала повстанцам все, что у меня было, еще на Хоте, — ответила Челис. Она вернулась к экрану. Теперь Намир видел грубое изображение бородатого мужчины с наивными глазами, который мог быть Горланом. — Мой долг выплачен.

Больше она ничего не сказала. Намир встал и вышел из комнаты. Во рту его вдруг пересохло, а сердце быстро заколотилось.

Теперь ему не на что было надеяться.

Драка уже кончилась к тому моменту, когда Намиру доложили о ней. Дергунчик была вся в чужой крови, у Джинсола был сломан нос, а Мейдью вернулась на гоночную трассу, прижимая кусок плоти к ране на щеке.

— Могло быть случайностью, — сказала Головня. — Какая-то мелкая банда пыталась заполучить дешевые бластеры, может, захватить наших людей ради выкупа.

Намир нашел ее на верхнем ряду амфитеатра. Она смотрела на город.

— Но ты в это не веришь.

— Думаю, это послание, — пожала плечами Головня. — Мне кажется, что те, у кого на Анкурале настоящая власть, хотят, чтобы мы убрались.

— И кто же тут эта настоящая власть?

— А это важно? — спросила Головня.

— Наверное, нет, — сказал Намир. — К тому же корабль почти готов к взлету. Кое-какая работа еще осталась, но ее мы можем доделать в полете.

— Если нам есть куда лететь.

Намир поморщился от этих слов, хотя Головня говорила как бы между прочим.

— Завтра утром, — сказал он, — намечен совет старших офицеров. Что-нибудь решим.

Головня чуть повернула голову, словно следила за каким-то движением на улицах. Что бы там ни было, Намир этого не видел. Может, она не хотела показывать свой скептицизм.

— Никто не будет против, если ты придешь, — продолжал он. — Ты заслужила большую свободу действий…

— Нет, — отрезала Головня.

— Нет?

Я не капитан, — сказала она. Бывшая охотница была абсолютно спокойна, как статуя над амфитеатром. Затем, стряхнув наваждение, она повернулась к Намиру. — Я даже не солдат.

— То есть? — Тон его был раздраженным, и он никак не смог этого скрыть.

— То есть, если существует лучший путь сражаться с Империей, я пойду этим путем.

Намир выругался и пнул ступеньку.

— А тебе непременно надо заявить это в открытую? Я знаю, что будет с Сумеречной, если мы не выработаем какого-нибудь плана, и мне не нужно, чтобы еще и ты угрожала уйти.

Головня сжимала и разжимала кулаки. Наконец женщина кивнула.

— Извини, — сказала она и начала спускаться.

Намир хмыкнул и пошел следом.

— Мы что-нибудь придумаем, — тихо повторил он.

Когда он спустились к гоночной трассе, Головня сначала посмотрела на ворота, затем повернулась к Намиру и тронула его за плечо.

— Я рада, что ты нас нашел, — сказала она. — Все рады. Большинство новобранцев уже скисли бы без тебя.

— Об этом не беспокойся. — Намир помотал головой и натянуто улыбнулся. — Ты в город?

— Поохочусь, — ответила Головня. — Не говори Дергунчику, что я закончила драку за нее.

Намир всю ночь проклинал свое невежество.

На Крусивале он знал фракции, ландшафт, знал, что оборонять холм легче, чем кукурузное поле. Он чуял, когда сражение становилось безнадежным, и знал, как сбежать или сдаться так, чтобы сохранить свой отряд.

А что он знал о галактической войне? Для него стратегия повстанцев всегда была тайной и не имела смысла. Его дело было сражаться на поверхности планеты, ползать в грязи или красться в ночи и держать врага в страхе.

Не оставалось больше занятых повстанцами территорий, чтобы их удерживать. Та горстка планет, что полностью поддерживала Альянс, была окружена имперской блокадой. «Громовержцу» туда не пробиться. Удары по легким целям — слабо охраняемым имперским планетам, где Сумеречная могла бы высадиться, забрать припасы и скрыться, — были вполне осуществимы. Но без стратегической цели начнется повальное дезертирство. Не говоря уж о боевых потерях.

Хотя лгать казалось ему невозможным, Намир решил выбрать какую-нибудь планету — любую — и захватить ее. Но Сумеречная не просто так была десантной ротой — если они застрянут или станут постоянной угрозой, Империя массированным ударом уничтожит ее.

Каждая цель, которую он придумывал, была призраком, который исчезал при прикосновении.

Он съел завтрак — разведенный яичный порошок, импортируемый на Анкурал, который скупил оптом один из помощников Хобера, — за час до восхода солнца после бессонной ночи. Когда Намир делал обход периметра «Громовержца», сообразил, что забыл побриться, но не видел смысла скрывать свою усталость. Он осмотрел странный палаточный городок и помахал часовым. Ему показалось, что через ворота заходит Головня, и он задумался, нашла ли она свою добычу.

Намир сел на одно из кресел амфитеатра, наблюдая за восходом чужого солнца. Подумал — удастся ли ему уговорить бывшую охотницу взять его с собой, если она решит уйти?

Но он не собирался уходить. Не мог. Не сейчас, когда Сумеречная так отчаянно нуждается в нем. «Если ты не понимаешь, во что они верят, может, пора уйти» — эти слова по-прежнему были в силе, но он решил поддержать своих друзей.

Какой бы бедой это ни обернулось.

Когда Намир снова поднялся на борт «Громовержца», собрание старших офицеров уже должно было начаться. Он решил в это утро воздержаться от язвительных замечаний и бессмысленных споров и надеялся, что кто-то другой преуспеет в том, чего он, к своему стыду, так и не смог добиться.

Входя в конференц-зал, он застыл на пороге.

Старшие офицеры Сумеречной, как обычно, сидели вокруг стола или стояли по стенкам. Пока они тихо переговаривались и поглядывали в дальний конец стола — туда, где обычно сидел Горлан.