— Были еще люди, — сказал он. — Еще те, кто пришел сюда, вниз. Они живы? Вы знаете, где они?

Салластанин быстро произнес несколько простых незнакомых слов. Это не могло быть ничем иным, кроме как «нет», но инородец, похоже, увидел, что Намир ничего не понимает. Тщательно, с той подчеркнутостью, которая показывала, что он непривычен к этому жесту, салластанин пожал плечами.

Он — Намир предположил, что он мужского рода, — ничего не знает об остальных. Возможно, салластанин даже и не знал об их прибытии и просто случайно наткнулся на Намира.

Может, в нынешнем положении дел это было даже хорошо.

— Они могут прятаться? На какой-нибудь другой квартире?

Салластанин помедлил, словно хотел заговорить и предложить Намиру еще какое-то объяснение. Но потом он, как раньше, подчеркнуто покачал головой. Затем одной рукой он показал в направлении лифтов, ведущих вверх из пещерного города. Намир не мог сказать, было ли это объяснением или выражением надежды.

— Мне надо их найти, — сказал Намир.

Салластанин отступил на шаг и склонил голову. Отказ.

«Я могу и один», — подумал Намир. Прохромать через незнакомый город в поисках товарищей, которые вряд ли будут на поверхности. И если он их найдет — то есть вопреки всему не потеряет сознание по дороге и его не подстрелит штурмовик, не такой добрый, как те двое… И если его товарищи передвигались так медленно и прятались так плохо, что какой-то оглушенный и преследуемый солдат будет способен их найти, то что хорошего он сможет сделать? В таком состоянии он скорее обуза, чем помощник. Он зарубит на корню любую попытку спасения, а голова его была настолько пуста, что он не мог придумать никакого плана.

У него вообще не было шансов добраться до Сумеречной роты.

— Ладно, — сказал он. — И куда мы пойдем?

Салластанин повел его. Намир подумал было остановить его, чтобы хоть наручники снять, но единственным подходящим для этого инструментом был бластер инородца, а выстрел будет слышен за несколько кварталов. Потому они шли дальше. Салластанин поддерживал его, как мог, вел под тенью башен и сталагмитов по краю пещеры. Пока они шли, огни башен Пиньямбы стали яркими, отчего ночь города стала светлой как день. Чтобы штурмовикам было удобнее искать, подумал Намир.

То и дело они слышали выстрелы и крики, возражения в адрес агентов ИСБ, когда те вскрывали двери и выводили жителей. Начались облавы. Салластанин постоянно останавливался в нерешительности, но каждый раз продолжал путь.

Они спустились по короткой лестнице, вырезанной в скальной породе пещеры, и вошли в неприметное здание. Внутри находилась кантина. Она была пуста, стулья стояли поверх столов, а освещала ее лишь пара-тройка ламп аварийной сигнализации. Салластанин затащил Намира на маленькую кухню, затем они спустились вниз по другой лестнице, скрытой за холодильником.

В подвале кантины собралась перепуганная толпа. Люди и салластане набились туда так плотно, что некоторые стояли, а не сидели. Самым младшим из них был ребенок, остальные по большей части были старики: иссохшие люди, привыкшие с достоинством смотреть страху в лицо. Нерешительность отражалась лишь в их глазах. На нескольких Намир увидел форму рабочих горноперерабатывающего завода.

Когда они узнали спутника Намира, напряжение ослабло — но лишь немного. Салластанин спустился по ступенькам и тихо, успокаивающе заговорил, затем сунул руку в рюкзак, откуда стал доставать пайки в фольге и упаковки с медицинской бактой размером с ладонь. Старики отвечали спутнику Намира на его языке с явной благодарностью.

Однако когда салластанин достал из рюкзака бластер и взял его обеими руками, толпа подалась назад. Он на чем-то настаивал, спорил, получая односложные, злые ответы.

Намир пододвинулся к ближайшему человеку, зеленоглазой женщине с мозолистыми руками.

— Что они говорят? — спросил он.

Женщина косо глянула на него. Может, думала, что Намир знает язык. Или это было из-за наручников. Наконец она ответила:

— Если придут штурмовики и найдут у нас оружие, будет только хуже.

— Так они уже делают поквартирные обходы, — сказал Намир. — Наверху облава. Куда уж хуже.

Это не было советом. Намира не интересовал выбор этих людей. Может, потому женщина, внимательно посмотрев ему в лицо, кивнула, протолкалась вперед и взяла бластер.

Намир хотел расспросить ее о своем спасителе, о городе, но его спутник оттащил его к лестнице задолго до того, как рюкзак опустел. Салластанин на миг задержался, прострелив наручники Намира, прежде чем вывести его из кантины. Браслеты остались на руках, но механизм электрошокера был сломан. Руки и плечи Намира ныли, пока они шли.

Второй их остановкой тем вечером стало общежитие в жилом квартале, где укрывалась такая же толпа. И вновь спаситель Намира раздал предметы первой необходимости, которые были приняты со смесью благодарности и неохоты. Однако на сей раз их прервали — дверь распахнулась, впустив еще с пяток гражданских: мужчин и женщин, чьи лица были покрыты свежими кровоподтеками, хромающих и втягивающих воздух сквозь зубы. У одного мужчины было обожжено плечо — Намир сразу же узнал бластерную рану.

— Мы были на Быстром рынке — еда кончилась, — сказал один из них. — Пришли штурмовики. Сказали, что мы должны были сидеть дома…

Спаситель Намира смотрел то на раненого, то на дверь, словно разрываясь между теми беженцами, что были перед ним, и теми, которых он еще намеревался навестить. Затем он стал рыться в рюкзаке в поисках бинтов, бакты и бальзама. Он выжидающе посмотрел на Намира, затем на мужчину с обожженной рукой.

Намир не был медиком, но знал, что делать.

Следующий час он накладывал повязки и обеззараживающие средства на раны, смазывал бактой обожженную плоть и проверял, нет ли переломов. Он говорил каждому из своих пациентов — даже те, кто не говорил на его языке, похоже, понимали его, — что его помощь в лучшем случае временная мера. Никого это не волновало.

— У нас что, есть выбор? — ворчал мужчина с обожженной рукой. — Думаешь, в имперской больничке мне помогут?

— Намек понят, — ответил Намир.

После того как Намир со своим спутником обработали самые тяжелые раны, они отправились в третий пункт назначения за этот вечер. В общественных банях по краям ярко-синего бассейна лежали и стонали несчастные жертвы. Они снова взялись за работу. Впервые Намир ощутил себя нежеланным гостем — перевязывая кровоточащую ногу какого-то юноши, он услышал, как кто-то спросил, какого черта повстанцам позволяют оказывать помощь. Тем повстанцам, которые вынудили Империю обращаться с салластанами как с рабами. Повстанцам, которые виноваты во всех бедах Пиньямбы.

Он не сводил глаз со своего пациента, пока не услышал шаги за спиной. Обернувшись, Намир встал, готовый к драке, глядя в глаза широкоплечего мужчины с жестким лицом, который сверлил его злым взглядом.

— Ты все слышал, — сказал он. — Тебе здесь не место. Ни повстанцам, ни Кобальтовому фронту, никому из вас!

— Не мы это сделали, — ответил Намир.

— Но виноваты вы, — отрезал мужчина.

Намир узнал его стойку. Он высматривал ее в каждом новобранце, который стремился попасть в Сумеречную, но редко видел ее у тех, кому было меньше сорока. Это была выправка опытного солдата.

Намир приготовился к удару, но его не последовало. Мужчина отвернулся. Намиру хотелось сказать: «Это не Войны клонов. Эти люди сражаются за таких, как ты».

В какой-то мере он даже верил в это. Это была не война его отца. Это была не война Крусиваля. Он видел мрачные и страшные вещи, когда в последний раз его завалило землей, в пещере, когда он видел гибель товарищей. Империя действительно была особым врагом.

Но не настолько, чтобы он стал драться иначе.

Намир вернулся к работе, признавая, что в какой-то мере ответствен за те раны, которые сам же и перевязывал, — за тот план, который привел Империю в отчаяние, заставил перебросить надзирателей и штурмовиков с верфей Куата на такие планеты, как Салласт. Он не ощущал вины, но и отрицать справедливости обвинений салластан тоже не мог.