Намир со спутником продолжали обход всю ночь. Выходя на улицу, они держались в тени. Мимо них проходили штурмовики, вдали слышались выстрелы бластеров — облавы и обыски продолжались. В каждом пункте, куда они приходили, число раненых росло и отчаяние людей усиливалось. Они делали, что могли, и двигались дальше.

Намир просто с ног валился. Порой его рвало, временами начинала кружиться голова. Иногда ему казалось, что он спасает своих товарищей из-под обломков «Громовержца». Порой — когда он вдыхал чистый, но чужой воздух города-пещеры и его накрывали волны благодарности, ужаса, неприязни со стороны жителей — в голове всплывали старые воспоминания о Крусивале и Горлане.

Он должен был прикрывать своего спутника, высматривать солдат или дроидов-камеры, но даже удержаться на ногах ему было непросто. Он едва обращал внимание на происходящее вокруг, когда салластанин заводил его в ангар, построенный в стене пещеры, или вел среди машин к кабинету в дальнем конце. Там, однако, Намир заставил себя держаться настороже.

Он ожидал попасть в очередное убежище для гражданских. Но внутри было только трое — все люди или достаточно похожи на них, — и у каждого на коленях лежал бластер. Когда Намир со своим спутником прошли внутрь, они вскочили на ноги, но быстро успокоились.

— Долго же вы добирались, — сказала темноволосая женщина, обнимая салластанина и хлопая его по спине. — Кто наш гость?

Последовал быстрый обмен репликами, наполовину на салластанском, наполовину на общегале. Салластанин рассказывал о событиях этой ночи. Наконец женщина повернулась к Намиру и спросила:

— Вы из тех повстанцев, что на горе? Которые захватили завод?

— Мы планировали разрушить его и уйти, — ответил Намир. — Но возникли проблемы. А вы кто?

— Я Корджентейн. Это Ниен Нанб. — Она показала на салластанина. — Руководитель ячейки. Мы представляли здесь повстанцев, пока не пришли вы.

Намир посмотрел на всех четверых. Они выглядели усталыми, но невредимыми, дружелюбными, но циничными. Одеты они были как гражданские, но одежда их была рваной и грязной. И пахло от них так, словно они уже давно не мылись.

— Я думал, тут есть движение сопротивления, — сказал он.

Молодой человек с белой, как мел, кожей ответил:

— Кобальтовый фронт никогда особо не стремился к сопротивлению. Душой они за, но…

— Выглядишь ты преотвратно, — заметила Корджентейн. — Садись, поболтаем.

Намир сел. Молодой человек дал ему выпить какой-то вонючей зеленой жидкости, сказав, что от этого голова прояснится. Корджентейн рассказала о деятельности ячеек сопротивления, а Ниен Нанб порой подбрасывал непонятные дополнения. Повстанцы явились на Салласт в надежде от имени Альянса формально заключить союз с Кобальтовым фронтом — союзом рабочих, который все сильнее был недоволен Империей. Но оказалось, что самые воинственные члены Кобальтового фронта уже арестованы, а остальные не хотят браться за оружие.

— Я и сама с Салласта, — сказала Корджентейн, — Ниен тоже. Никто тут не любит Империю, но испуганных людей не заставишь восстать. Тогда мы решили помогать Пиньямбе как можем — контрабандой поставлять товары, которые не могут позволить себе местные, предоставлять медицинские услуги, которых не дозволяет Империя. Если это поможет завоевать сердца людей, заставит их думать, что повстанцы чего-то да стоят, это прекрасно. Если нет, мы все равно делаем доброе дело. Империя хочет нашей смерти, но с этим мы разберемся.

Намир горько улыбнулся:

— Затем Империя решила наверстать производственные потери в других местах. Это привело к увеличению рабочей нагрузки и усилению мер безопасности на Салласте, а это — все, что от вас осталось.

Корджентейн словно не заметила его тона:

— Империя так или иначе намерена угробить людей работой. Это не было великой проблемой. Но ваша высадка здесь… без последствий не обойдется.

— Мы немедленно уберемся, — сказал Намир. — Сразу, как только найдем способ.

Корджентейн тихо выругалась и помотала головой:

— Это хорошо, вот только слишком поздно. Чрезвычайные меры уже приняты, и бьюсь об заклад, что после того, как они арестуют всех, кто хоть раз сказал что-то недоброе в адрес Императора, начнутся массовые репрессии. Постоянный комендантский час, рабочих разлучат с семьями… Они предпримут все, чтобы уничтожить даже малейшую вероятность грядущего восстания.

Намира это не удивило. Он наслушался достаточно таких историй в Клубе. Именно из-за имперских репрессий новобранцы присоединялись к Сумеречной роте.

Вместо того чтобы выражать сочувствие, он рассказал повстанцам историю Сумеречной. Конечную цель роты он не раскрывал и ни разу не упомянул Челис, но поведал о действиях роты на Римманской гиперлинии и их планах касательно Салласта.

— Моя группа спустилась в город в поисках помощи, — закончил он. — Но вряд ли вы способны ее оказать.

— Это так, — согласилась Корджентейн. Ниен Нанб быстро заговорил, и оба посовещались о чем-то, прежде чем она продолжила: — Мы попытаемся доставить вас на завод к рассвету, но это все, что мы можем.

— Я ценю вашу помощь, — ответил Намир. Он сделал долгий вдох, пытаясь сосредоточиться на окружающем. Четыре повстанца, горстка оружия и какие-то машины в ангаре. — А вы? Вы-то что будете делать?

На сей раз они не стали переговариваться — только переглянулись, словно подтверждая какое-то давно ими принятое решение.

— Мы поднимем то, что осталось от Кобальтового фронта, — сказала Корджентейн. — Попытаемся в последний раз нанести ответный удар, защитить Пиньямбу от надвигающейся опасности. Не позволим им схватить всех наших друзей и соседей. — Она слабо улыбнулась. — Ждать недолго.

— Да, — согласился Намир. Он допил вяжущую кашицу и встал. Ноги заныли от усилия. — Но если нам все равно ждать до рассвета, вы можете показать мне, что у вас есть. Я могу посмотреть на ваши планы свежим взглядом. Может, ваша война продлится немного дольше.

Зеленая жижа, чем бы она ни была, успокоила головокружение и согрела нутро Намира. Мышцы по-прежнему болели, но это было уже гораздо более терпимо: он был способен ясно мыслить, изучая карты города и обсуждая с Корджентейн вопрос, где разместить снайперов, по ходу слушая фантазии юноши с меловым лицом о налете на имперскую тюрьму. Намир понимал, что повстанцам не выжить, и они сами, очевидно, это понимали, однако было что-то успокаивающее в том, что они все вместе делали вид, будто есть другой вариант.

Несмотря на то что в голове у Намира прояснилось, старые воспоминания продолжали вспыхивать, как случайные искры в мокрой батарейке. Он думал обо всех планетах, на которых воевала Сумеречная: Хейдорал-Прайм, Форса-Гедд, Коерти и Вир-Афшар — когда еще командовал Горлан. Мардона-3, Накадия, Обумубо и теперь Салласт — при Намире. Разница казалась ошеломляющей.

Эти мысли заставили его думать о будущих планетах. Бросок в Центральные миры еще не был завершен, и Челис обещала, что кампания станет более тяжелой. Намир попытался представить, как Сумеречная рота покидает Салласт, сражается на Маластере и, пережив сражение, достигает колец Куата. Там, среди скелетов звездных разрушителей, они будут сражаться день за днем, отвоевывая квартал за кварталом орбитальный город, чтобы уничтожить саму основу, на которой он стоит.

Как и салластанские повстанцы, солдаты Сумеречной стояли перед лицом невозможного сражения — если не безнадежного. Да, верфи Куата должны быть уничтожены. Несколько отделений могут даже уцелеть. Но как боевая единица Сумеречная рота перестанет существовать. Иного конца Намир не видел.

Может, и не задумывался об этом. Он вообще мало думал о том, что будет после Куата.

Ниен Нанб смотрел и слушал, как остальные обсуждают план. Возможно, думал Намир, салластанин молчит ради него. Но вряд ли. Может, у него другое на уме.