Мы беспомощно оглядывались по сторонам, пока не увидели троих масаи, возвращавшихся с пляжа. Присцилла заговорила с ними, и воины, как правило чуждавшиеся работы, охотно донесли двуспальную кровать до деревни.

Я едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться, потому что все это выглядело крайне забавно. Когда мы добрались до хижины, мне захотелось сразу приступить к работе и собрать кровать, но мне это не удалось, потому что каждый масаи считал своим долгом мне помочь. Через некоторое время возле моей новой кровати хлопотали уже шестеро мужчин.

Поздно вечером мы, устав после трудного дня, наконец присели на кровать. Всех помощников мы напоили чаем, и снова завязался разговор на непонятном мне языке масаи. Время от времени воины внимательно поглядывали на меня, и иногда я слышала имя Лкетинги. Через час все разошлись, и мы, женщины, стали готовиться ко сну. Мы помылись прямо около хижины, так как ночь была такая темная, что нас точно никто не мог увидеть. Карабкаться в темноте по куриному насесту нам не хотелось, и мы помочились неподалеку от хижины. Уставшая, я легла на новую широкую кровать и погрузилась в восхитительный сон. На этот раз присутствия Присциллы я не ощущала вовсе, однако в хижине из-за кровати стало очень тесно, и если к нам приходили гости, все садились на нее.

Дни летели незаметно. Присцилла и Эстер баловали меня, как ребенка. Одна готовила, другая таскала воду и даже стирала мою одежду. Я возражала, но они утверждали, что в такую жару мне работать нельзя. Большую часть времени я проводила на берегу в ожидании весточки от Лкетинги. По вечерам к нам часто заходили воины масаи, мы играли в карты или пытались рассказывать истории. Со временем я стала замечать, что то один, то другой проявляет ко мне интерес. Отвечать им взаимностью у меня не был никакого желания, потому что для меня во всем мире существовал только один мужчина. Ни один из них не был так красив и строен, как мой «молодой бог», ради которого я бросила все. Когда воины поняли, что мне их предложения неинтересны, до меня стали долетать новые слухи о Лкетинге. Наверное, все знали, что я его все еще жду.

Когда я в очередной раз вежливо, но твердо отклонила ухаживания одного воина, он сказал: «Зачем ты ждешь этого масаи? Все знают, что на деньги, которые ты оставила ему на паспорт, он уехал в Ватаму Малинди и пропил их там с африканскими девицами». После этого он встал и сказал, чтобы я еще раз подумала над его предложением. Я раздраженно заявила, чтобы он сюда больше не приходил. Тем не менее я почувствовала себя очень одинокой и обманутой. А что, если это правда? В голове вихрем пронеслись самые разные мысли, и я поняла, что не верю ни одному его слову. Индус из Момбасы мог бы сказать мне правду, но у меня не хватало мужества к нему поехать, потому что позора я бы не перенесла. На пляже я каждый день встречала воинов, и их историям не было конца. Один рассказал, что Лкетинга сошел с ума и его забрали домой. Там он женился на молодой девушке, и в Момбасу больше не вернется. Если мне понадобится поддержка и утешение, этот воин всегда к моим услугам. Боже мой, когда же они наконец оставят меня в покое? Я казалась себе косулей, забредшей в львиное стадо. Каждый так и норовил меня сожрать!

Вечером я рассказала Присцилле истории о Лкетинге, которые мне довелось услышать за день, и пожаловалась на то, что воины масаи меня домогаются. Она ответила, что это нормально. Я живу без мужчины уже три недели, а они по опыту знают, что белые женщины недолго остаются одни. Затем Присцилла рассказала мне о двух белых женщинах, которые уже давно живут в Кении и бегают почти за каждым масаи. С одной стороны, это меня шокировало, а с другой – я удивилась тому, что здесь живут другие белые женщины, некоторые из которых даже говорят по-немецки. Я стала спрашивать подробнее, и Присцилла, указав на одну из хижин в деревне, сказала: «Это хижина Юты, немки. Она сейчас где-то в округе Самбуру, где работает в туристическом лагере, но через две-три недели ненадолго приедет сюда». Мне очень захотелось познакомиться с этой Ютой.

Тем временем предложения близости следовали одно за другим, так что мне стало не по себе. Одинокая женщина здесь – дичь, на которую всем разрешено охотиться. Даже Присцилла не могла или не хотела с этим бороться. Когда я ей об этом рассказывала, она нередко хохотала, а почему – я никак не могла понять.

Путешествие с Присциллой

Однажды Присцилла предложила поехать на две недели в ее деревню, чтобы навестить ее мать и пятерых детей. Я удивленно спросила: «У тебя пятеро детей? Где же они живут?» «У моей мамы, а иногда у брата», – ответила она. На побережье она продает украшения и зарабатывает деньги, которые два раза в год отвозит домой. Муж уже давно с ней не живет. Я в очередной раз подивилась африканским отношениям.

Когда мы вернемся, здесь как раз, наверное, будет Юта, подумала я и согласилась. Кроме того, в путешествии я бы отдохнула от назойливых ухаживаний масаи. Присцилла страшно обрадовалась, потому что еще никогда не привозила домой белого человека.

На следующий день мы тронулись в путь, а Эстер осталась присматривать за хижиной. В Момбасе Присцилла купила несколько разных школьных форм для своих детей. У меня с собой был лишь небольшой рюкзак, в котором находились нижнее белье, свитер, три майки и джинсы. Мы купили билеты на вечерний автобус, и до отъезда еще оставалось много времени. Я пошла в парикмахерскую, где мне заплели африканские косички. Эта процедура продолжалась около трех часов и оказалась очень болезненной. Но я решила, что для путешествия такая прическа практичнее.

Задолго до отправления автобуса вокруг него уже толкались десятки людей, размещая на крыше самые разные вещи. Когда автобус тронулся, было уже очень темно, и Присцилла предложила поспать. До Найроби нужно было ехать не менее девяти часов, после чего нам предстояло сделать пересадку и выдержать еще около четырех с половиной часов до Нарока.

Поездка длилась так долго, что я в конце уже не знала, как удобнее сесть, и очень обрадовалась, когда мы все же приехали. Последовал долгий пеший переход. Дорога плавно поднималась в гору, и два часа мы шли через поля, лужайки и даже хвойные леса. Ландшафт очень напоминал швейцарский: сплошная зелень и никого вокруг.

Наконец где-то далеко наверху я разглядела дым – там было несколько полуразрушенных бараков. «Почти пришли», – сказала Присцилла и добавила, что должна купить своему отцу в подарок ящик пива. Я в изумлении посмотрела, как она взгромоздила ящик себе на голову и пошла с ним в гору. Мне не терпелось узнать, как живут эти масаи. Присцилла рассказала мне, что они более зажиточные, чем самбуру[9], родное племя Лкетинги.

Наверху нас ждала бурная встреча. Сбежавшиеся к нам люди стали радостно здороваться с Присциллой, но при виде меня остановились как вкопанные. Присцилла, вероятно, объяснила, что мы подруги. В первую очередь мы пошли к ее брату, который немного говорил по-английски. Его дом состоял из трех комнат и был гораздо больше, чем наша хижина. Здесь готовили на открытом огне, и внутри дома все было очень грязным и закоптелым. Повсюду сновали куры, щенки и котята. Вокруг хижины бегали и резвились дети, старшие таскали самых младших в платках за спиной. Через некоторое время Присцилла стала раздавать подарки.

Здешние жители выглядели уже не традиционно. Они носили обычную одежду и жили размеренной крестьянской жизнью. Когда козы вернулись домой, я, как гостья, должна была выбрать одну для праздничного ужина. Я не могла заставить себя вынести смертный приговор, но Присцилла объяснила, что здесь так принято и это для меня большая честь. Наверное, теперь мне придется делать это каждый день, когда мы будем приходить в гости к новым людям, подумала я. Я указала на белую козу, которую тотчас же поймали. Двое мужчин стали ее душить, и я, чтобы не смотреть, как бьется в конвульсиях несчастное животное, отвернулась. На улице тем временем стемнело и стало прохладно. Мы вошли в дом и сели у огня, который разожгли в одной из комнат на глиняном полу.

вернуться

9

Самбуру – кочевой народ на севере Кении. Относится к народам, говорящим на языке маа.