По этой дороге я еще никогда не ездила, но все прошло без проблем. Примерно через пять часов мы прибыли в Исиоло. Я спросила дорогу к миссии, так как надеялась, что мне разрешат оставить машину там. Миссионер согласился. Оставь я автомобиль в любом другом месте, он бы очень скоро исчез.

До Найроби было еще три-четыре часа езды. Мы решили переночевать здесь, а рано утром выехать и к обеду быть в офисе. Джомо сказал, что у него закончились деньги. Мне не оставалось ничего другого, кроме как оплатить его номер и еду. Делала я это без особого удовольствия, потому что он был мне по-прежнему неприятен. В номере я сразу упала на кровать и заснула, хотя на улице было еще светло. Мужчины пили пиво и разговаривали. С утра меня мучила жажда. Мы позавтракали и сели в автобус на Найроби. Через час он наконец заполнился, и мы тронулись в путь. Незадолго до полудня мы выехали в Найроби.

Первым делом мы пошли в швейцарское посольство, чтобы заверить мою бумагу из швейцарской общины. Там мне сказали, что они такого не делают и, вообще, мне с моим немецким паспортом нужно в немецкое посольство. Я выразила сомнение, что немцы знакомы с печатью швейцарской общины, но они продолжали настаивать. Немецкое посольство располагалось в другой части города. Я с трудом тащилась по душному Найроби. В немецком посольстве было полно людей. Когда наконец моя очередь подошла, чиновник покачал головой и сказал, чтобы я шла в швейцарское посольство. Когда я возразила, что мы только что оттуда, он взял трубку и связался с посольством. Покачав головой, он повернулся ко мне и сказал, что делает сейчас нечто совершенно бессмысленное. Но для Маралала было важно, чтобы на бумаге стояло как можно больше печатей и подписей. Поблагодарив его, я вышла из посольства.

Лкетинга спросил, почему мои бумаги никому не нравятся. Я не нашлась что ответить, чем вызвала его недоверие. Мы снова потащились в другой район к зданию визового центра, чтобы продлить мою визу, срок действия которой заканчивался через десять дней. Мои ноги будто налились свинцом, но за оставшиеся полтора часа я любой ценой хотела получить визу. Там нам снова пришлось заполнять формуляры. Теперь я порадовалась тому, что с нами был Джомо, потому что в голове у меня гудело и вопросы я понимала с трудом. Лкетинга, на которого все таращились из-за его наряда и раскраски, натянул на лицо кангу. Мы стали ждать, когда меня вызовут. Время шло. В душной комнате мы просидели не меньше часа. Голоса людей раздражали меня. Я посмотрела на часы. Через пятнадцать минут офис закроется, а на следующий день все начнется заново.

Наконец-то я увидела в воздухе мой паспорт, и решительный женский голос позвал: «Мисс Хофманн!» Я пробилась к окошку. Женщина посмотрела на меня и спросила, действительно ли я собираюсь выйти замуж за африканца. «Да!» – коротко ответила я. «Где ваш муж?» Я указала на Лкетингу, который стоял в отдалении. Женщина, развеселившись, спросила, неужели я хочу выйти замуж за масаи. «Да, а что?» Она ушла и вернулась с двумя другими женщинами, которые, посмотрев на Лкетингу, а потом на меня, дружно рассмеялись. Я гордо стояла перед ними и мужественно сносила их наглые насмешки. Наконец на одну из страниц паспорта опустилась печать, я получила визу. Я вежливо поблагодарила служащую, и мы вышли из здания.

Малярия

На улице было нечем дышать. Выхлопные газы еще никогда не вызывали у меня такого отвращения. Было начало пятого, все мои бумаги были в порядке. Казалось бы, я должна радоваться, но у меня на это не осталось сил. Нам предстояло вернуться в район, где располагались недорогие гостиницы. Уже через сто метров у меня закружилась голова и стали подкашиваться ноги. «Дорогой, помоги мне!» Лкетинга спросил: «Коринна, в чем проблема?» Перед глазами все закружилось. Мне нужно было сесть, но, как назло, поблизости не оказалось ни одного ресторана. Я прислонилась к витрине, мне было плохо и очень хотелось пить. Лкетинга чувствовал себя неловко, потому что возле нас уже начали останавливаться прохожие. Он тянул меня вперед, но без поддержки я идти не могла. Лкетинга и Джомо подхватили меня и потащили к отелю.

Высокие здания давили на меня, прохожие расплывались перед глазами. А эти запахи! На каждом углу жарили мясо, рыбу или кукурузу. Мне стало плохо, и я поняла, что, если сейчас же не уйду с улицы, меня стошнит прямо здесь. Поблизости оказался пивной бар. Мы вошли. Мне нужно было лечь. Сначала нам сказали, что кроватей у них нет, но когда Джомо сообщил, что я не могу больше идти, они отвели нас в комнату на втором этаже.

Это был типичный почасовой отель. В нашем номере музыка кикуйю была слышна так же хорошо, как и в баре на первом этаже. Меня положили на кровать, и меня сразу стало тошнить. Я показала, что меня сейчас вырвет. Лкетинга подхватил меня и потащил к туалету. Но мы не успели. Меня вырвало в коридоре, в туалете мучения продолжились. Меня рвало до тех пор, пока не пошла желтая желчь. На дрожащих ногах я вернулась в комнату. Мне было очень стыдно. Я легла в постель, и мне показалось, что я сейчас умру от жажды. Лкетинга принес швепс. Я залпом опустошила бутылку, затем еще одну и еще одну. Вдруг меня стало знобить. Мне было так холодно, как будто я сидела в холодильнике. Мое состояние ухудшалось с каждой минутой. Зубы стучали так громко, что заболела челюсть, но я ничего не могла поделать. «Лкетинга, мне так холодно, пожалуйста, дай одеяло!» Лкетинга дал мне одеяло, но оно не помогло. Джомо принес еще два одеяла, но даже под ними меня трясло так, что я подпрыгивала на кровати. Мне захотелось чаю, горячего, обжигающего. Мне казалось, что прошло много часов, прежде чем мне его принесли. Я дрожала так, что почти не могла пить. С большим трудом я сделала несколько глотков, и мой желудок снова скрутило. Встать с кровати уже не было сил. Лкетинга поспешно подсунул мне таз, который стоял в каждом душе. Меня стошнило всем, что я только что выпила.

Лкектинга пришел в отчаяние. Он то и дело спрашивал, что случилось, но я сама не знала. Мне было страшно. Озноб прошел, и я бессильно упала на подушки. У меня болело все тело. Я устала так, как будто бежала много часов подряд. Вскоре я почувствовала, что мое тело стало огненным. Я взмокла так, что меня можно было выжимать. Волосы липли к голове. Мне казалось, что я сгораю. Теперь мне захотелось холодной кока-колы. Выпив ее, я попросилась в туалет. Лкетинга отвел меня, и у меня начался понос. Я была рада, что Лкетинга со мной, хотя он был в полном отчаянии. Когда я вернулась в постель, мне хотелось только одного – спать. Я не могла говорить. Задремав, я прислушивалась к голосам Лкетинги и Джомо, которые были тише, чем музыка в баре.

Начался новый приступ. Меня зазнобило, и вскоре у меня снова застучали зубы. Охваченная паникой, я крепко ухватилась за кровать, чтобы не свалиться. «Дорогой, помоги мне!» – взмолилась я. Лкетинга лег рядом, накрыв половину моего тела, но я продолжала дрожать. Джомо сказал, что у меня, скорее всего, малярия и мне нужно в больницу. В моей голове загремело: малярия, малярия, малярия! Меня бросало то в холод, то в жар. Простыни промокли насквозь. Пить, пить! В номер заглянула хозяйка гостиницы и, посмотрев на меня, что-то сказала. Я уловила слова «мзунгу», «малярия», «больница». Но я покачала головой. Здесь, в Найроби, я в больницу не лягу. Я слышала об этом городе так много плохого. А еще Лкетинга! Один в Найроби он пропадет.

Хозяйка ушла и вскоре вернулась с порошком от малярии. Я выпила его с водой и в изнеможении откинулась на подушки. Когда я снова очнулась, вокруг было темно. Голова гудела. Я позвала Лкетингу, но никто не откликнулся. Через несколько минут или часов мой любимый пришел. Он сидел внизу, в баре. От него пахло пивом, и мой желудок снова скрутило. Всю ночь меня бил озноб.

Проснувшись наутро, я услышала их голоса. Они говорили о празднике в Барсалое. Джомо подошел к моей кровати и спросил, как я себя чувствую. Плохо, ответила я. Не поедем ли мы сегодня домой? Невозможно, сказала я. Мне нужно было в туалет. Мои ноги подкашивались, я почти не могла стоять. Надо поесть, пронеслось у меня в голове.