Люди голодали и стали нетерпеливы. Больше месяца магазины были пусты, и каждый день в наш дом приходили местные жители и спрашивали, когда мы снова откроемся. Но я по-прежнему не видела для себя возможности выйти на работу. Для этого нужно было ехать в Маралал и организовывать грузовик, а я очень боялась застрять на машине с ребенком. Коробка передач барахлила, замок зажигания был продавлен, многие детали требовали ремонта.

Однажды к нам пришел местный шериф и стал жаловаться на то, что люди голодают. Он знал, что в магазине осталось несколько мешков кукурузной муки, и попросил нас продать хотя бы их. Я неохотно пошла в магазин, чтобы пересчитать мешки. Муж пошел со мной. Когда мы вскрыли первый мешок, мне стало дурно. Сверху ползали жирные белые червяки, между ними копошились мелкие черные жучки. Мы открыли другие мешки, и повсюду нас ждала одна и та же картина. Шериф порылся в мешке и сказал, что это верхний слой, а внутри должно быть лучше. Однако я не решалась продавать людям такой товар.

Тем временем слух о том, что у нас есть кукурузная мука, разнесся уже по всей округе. В магазин повалили женщины, они были готовы купить и такой товар. Мы обсудили ситуацию, и я предложила раздать муку даром. Местный шериф мое предложение отклонил, сказав, что это немедленно приведет к убийствам. Он посоветовал продать муку по самой низкой цене. В магазине и вокруг него уже собралось не менее пятидесяти человек. Они нетерпеливо ждали, приготовив мешки и пакеты. Я не могла заставить себя залезть в мешки, так как при мысли о червяках мне становилось плохо. В конце концов, у меня был маленький ребенок. Я пошла домой к маме, чтобы спросить, где старший брат Лкетинги. Он оказался на месте и пришел со мной в магазин. Мы подоспели как раз вовремя. Шериф сдерживал натиск людей, а Лкетинга продавал муку. Каждому покупателю разрешалось приобрести не более трех килограммов. Я взвешивала муку и рассчитывала покупателей, мужчины наполняли тары клиентов неаппетитным товаром. Мы работали как сумасшедшие и радовались, что шериф в силу своих возможностей следит за порядком. В восемь часов вечера все мешки были распроданы, и мы падали с ног от усталости. Зато в кассе снова появились деньги.

Закончив работу, я в кромешной темноте помчалась домой к ребенку. Я очень волновалась, ведь я не прикладывала дочку к груди уже шесть часов, и не сомневалась, что застану ребенка в слезах. Однако из маньятты доносился вовсе не детский плач, а пение мамы. Я забралась в хижину и в изумлении увидела, как моя девочка сосет огромную длинную черную грудь мамы. Я смотрела на них во все глаза, не в силах произнести ни слова. Мама засмеялась и протянула мне моего голыша. Услышав мой голос, Напираи громко расплакалась, но, нащупав грудь, сразу успокоилась. Я никак не могла оправиться от изумления и не понимала, как маме удалось так долго успокаивать ребенка своей пустой грудью.

В скором времени пришел мой муж, и я рассказала ему о случившемся. Он рассмеялся и сказал, что здесь это нормально. Сагуну тоже отдали маме совсем маленькой, здесь так принято. Первая дочь сыновей достается маме как помощница по хозяйству. Мама вскармливает ее практически с самого рождения своей грудью и коровьим молоком. Я посмотрела на свою девочку, грязную и пропахшую дымом. Я знала, что никогда никому ее не отдам.

Мы попили у мамы чаю и вернулись в наш дом. Лкетинга гордо нес Напираи. Перед дверью стоял шериф. Разумеется, мне пришлось угостить его чаем, хотя мне этого совсем не хотелось. Внезапно Лкетинга поднялся, достал из коробочки с деньгами двести шиллингов и протянул их шерифу. Я не знала, зачем он это сделал, но промолчала. После его ухода Лкетинга объяснил, что он потребовал эти деньги в качестве оплаты за то, что сегодня в магазине держал все под контролем. Он нас снова провел, и меня это безумно разозлило. Это он непременно хотел, чтобы мы продали муку, и его долг как местного шерифа заключался в том, чтобы следить за порядком, ведь за это он и получает деньги от государства. Я попыталась спокойно объяснить это Лкетинге и с радостью заметила, что на этот раз он со мной согласился.

С того дня магазин был закрыт. Юноша, который торговал в магазине вместе с Лкетингой, часто к нам заходил. Со мной он особо не разговаривал, что меня совсем не огорчало. По разговорам я поняла, что он чего-то хочет. Муж, отмахнувшись, сказал, что юноша требует выплатить ему последнюю зарплату, которую он, однако, уже давно получил. Я не стала вмешиваться в их дела, так как долго пробыла в Маралале и в больнице и была не в курсе происходящего.

Наша жизнь спокойно шла своим чередом. Напираи превратилась в настоящую пышку. Чужим я, как и прежде, не имела права ее показывать. Каждый раз, когда к нам кто-то подходил, Лкетинга прятал ее под одеялом, что ей совсем не нравилось.

Однажды мы вернулись с реки и собирались пойти в чайный дом, когда к нам подошел какой-то старик. Снова завязался разговор. Муж сказал, чтобы я ждала на месте, а сам пошел в «домик полицейского». Там я увидела шерифа, пастуха и юношу из магазина. Стоя в некотором отдалении, я с тревогой наблюдала за их разговором. Напираи висела в моей канге, и спала, прижавшись ко мне. Прождав Лкетингу больше четверти часа, я поспешила к мужчинам.

По выражению лица мужа я поняла, что происходит что-то серьезное. Он был в ярости и громко о чем-то спорил. Юноша сидел в стороне и лениво следил за происходящим. То и дело я слышала слова «деньги» и «магазин». Я знала, что шериф говорит по-английски, и спросила у него, в чем дело. Ответа я не получила, вместо этого мужчины пожали друг другу руки, и Лкетинга смущенно вышел на улицу. Я мигом настигла его, схватила за плечо и спросила, что происходит. Он устало повернулся ко мне и сказал, что должен отдать юноше за его работу в магазине еще пять коз, иначе его отец донесет на него в полицию. А он в тюрьму не хочет. Я же никак не могла понять, что происходит.

Я стала настойчиво допытываться у мужа, получал ли мальчик каждый месяц зарплату. «Да, Коринна, я не знаю, почему они хотят пять коз, но я не хочу снова в тюрьму, я хороший человек. Отец этого юноши – большой человек!» Я верила Лкетинге. Угрожать ему ни за что тюрьмой – это было последнее, что я была готова стерпеть, тем более что виноват был юноша. Охваченная яростью, я бросилась на парня и крикнула: «Что тебе от меня нужно?» «От тебя ничего, только от твоего мужа», – глупо улыбнувшись, ответил он. Не сдержавшись, я бросилась на него с кулаками. Он хотел улизнуть, но я схватила его за рубашку и притянула к себе, продолжая осыпать самыми грязными немецкими ругательствами.

Мужчины схватили меня, Напираи заорала как укушенная. Тем временем подошел Лкетинга и гневно сказал: «Коринна, ты с ума сошла, иди домой!» – «Я не сошла с ума, совсем нет, но если ты отдашь этому парню пять коз, я больше не открою магазин!» Юношу крепко держал его отец, иначе бы он точно бросился на меня. Я не понимала, почему мой муж позволяет себя запугивать. Не понимала я и шерифа, и решила, что с этой минуты заставлю местных платить за все. Никто больше не сядет в наш автомобиль, не заплатив за проезд! Я мчалась домой, и многие смотрели мне вслед, но мне это было безразлично. Я понимала, что сильно оскорбила юношу и его отца: мужчины здесь могли бить женщин, но не наоборот.

Вскоре Лкетинга пришел домой вместе с шерифом. Они спросили, зачем я это сделала. Мой муж выглядел сконфуженным и испуганным, что снова вывело меня из себя. Я сунула шерифу тетрадку с кредитами, чтобы он увидел, сколько тысяч шиллингов мы недосчитались из-за этого парня. Он сам, шериф, задолжал нам триста шиллингов. И этот мальчишка требует отдать ему пять коз, что равносильно полугодовому заработку! Пораскинув мозгами, шериф извинился перед нами за свое решение. Нам нужно было найти способ договориться со стариком, потому что Лкетинга уже закрепил уговор пожатием руки.

Из вежливости я должна была приготовить шерифу чай. Я подожгла уголь в нашей печке и выставила ее на улицу, так как на ветру уголь разгорается быстрее. Ночь была ясная, на небе сверкали звезды. Я уже собиралась вернуться в хижину, как увидела в нескольких метрах от себя силуэт с блестящим предметом в руке. Мгновенно почуяв опасность, я нырнула в хижину и сказала об этом мужу. Он вышел, я следовала за ним по пятам. Шериф остался в хижине. Лкетинга спросил, кто здесь. Я узнала силуэт и голос юноши. Он сжимал в руке мачете. Я гневно спросила, что ему нужно. Он ответил, что пришел, чтобы покончить с мзунгу. Я сразу помчалась в хижину и спросила шерифа, слышал ли он, что только что сказал этот парень. Он кивнул и вышел на улицу.