С неподъемным багажом я приехала в аэропорт. Прощание с мамой получилось в этот раз особенно тяжелым, ведь я не знала, когда вернусь. Первого июня тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года я приземлилась в Найроби и взяла такси до отеля «Игбол».

Через два дня я приехала в Маралал, дотащила свой багаж до отеля и стала думать, как добраться до Барсалоя. Каждый день я прочесывала деревню в надежде найти автомобиль. Я хотела навестить Софию, но она уехала на каникулы в Италию. На третий день я услышала, что после полудня в миссию Барсалоя отъезжает грузовик с кукурузной мукой. Рано утром я уже была у торговца, у которого должны были забрать мешки. Я спросила у водителя, могу ли поехать с ним в кабине. Мы договорились о цене, и после обеда грузовик тронулся в путь. Мы поехали через Барагой. Значит, дорога займет не меньше шести часов и в Барсалой мы приедем лишь ночью. В грузовик подсели еще как минимум пятнадцать человек. Водитель заработал неплохие деньги.

Поездка длилась бесконечно. Я впервые ехала по этой дороге на грузовике. В полной темноте мы пересекли реку. Луч света от фар неуверенно прощупывал дорогу. Около десяти часов мы достигли цели. Грузовик остановился возле лагеря миссии. Лори, как его здесь называли, поджидала толпа людей. Они издалека заметили свет фар, и это наполнило спокойный Барсалой радостным возбуждением. Некоторые хотели разгрузить тяжелые мешки, чтобы заработать денег.

Уставшая, но охваченная счастливым предчувствием, я выбралась из грузовика. Я приехала домой, хотя до маньятт оставалось еще несколько сотен метров. Несколько человек радостно меня поприветствовали. Вскоре появился Джулиани с фонарем и дал какие-то указания. Он коротко поздоровался со мной и снова исчез. Я беспомощно стояла с тяжеленными чемоданами, дотащить их до маняьтт в полной темноте я не могла. Вдруг появились два мальчика, которые, наверное, не ходили в школу, потому что были одеты традиционно. Они предложили мне свою помощь. На полпути я увидела человека, который шел с фонарем нам навстречу. Это оказался мой любимый. «Привет!» – просияв, воскликнул он. Я страстно обняла его и поцеловала в губы. От радости у меня пропал дар речи. Мы молча пошли к маньятте.

Мама встретила меня очень тепло. Она сразу раздула огонь и приготовила чай. Я раздала подарки. Лкетинга нежно постучал по моему животу и спросил: «Как наш малыш?» С болью в сердце я призналась, что у меня в животе ребеночка нет. Его лицо помрачнело: «Почему? Я знаю, что раньше он быть!» Изо всех сил стараясь сохранить спокойствие, я объяснила, что месячные у меня прекратились из-за малярии. Лкетинга был очень разочарован, но, несмотря на это, та ночь стала чудесной ночью любви.

Следующие несколько недель я была абсолютно счастлива. Жизнь шла своим чередом, пока мы не поехали в Маралал, чтобы в очередной раз попросить назначить нам дату свадьбы. Брат Лкетинги поехал с нами. Нам повезло: мы предъявили мои заверенные бумаги и письмо от шерифа, которое Лкетинга успел получить за это время, и все получилось.

Двадцать шестого июня тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года мы поженились. Свидетели у нас были новые: старший брат Лкетинги и несколько незнакомых мне людей. Церемонию провел приятный чиновник, сначала на английском, затем на суахили. Все прошло гладко, если не считать того, что в решающий момент мой любимый молчал и не произносил «да» до тех пор, пока я со всей силы не наступила ему на ногу. После этого мы подписали акт. Лкетинга взял мой паспорт и сказал, что теперь мне нужен кенийский паспорт, потому что моя фамилия Лепарморийо. Офицер сказал, что это нужно уладить в Найроби, так как Лкетинга все равно должен обеспечить меня постоянной пропиской. Я была в замешательстве. Я думала, что теперь все в порядке и война с бумагами осталась в прошлом. Но нет, несмотря на замужество я оставалась туристкой до тех пор, пока право проживания не будет отражено в паспорте. Моя радость померкла, Лкетинга тоже не понимал всех этих тонкостей. Вернувшись в отель, мы решили поехать в Найроби.

Мы выехали на следующий день вместе со свидетелями и старшим братом Лкетинги, который еще никогда не уезжал так далеко от дома. До Ньяхуруру мы доехали на нашем «лендровере», а потом на автобусе до Найроби. Изумлению брата не было предела. Наблюдать за человеком, который в сорок лет впервые оказался в городе, было очень интересно. Он молчал и выглядел еще более беспомощным, чем Лкетинга. Без нас он даже не мог перейти через дорогу. Если бы я не брала его под руку, он бы, несомненно, стоял на одном месте до самого вечера, потому что машины очень его пугали. Глядя на небоскребы, он не понимал, как люди могут жить друг над другом.

Наконец мы дошли до здания визового центра. Я встала в очередь, чтобы снова заполнить анкеты. Когда я наконец с этим справилась, женщина в окошке сказала, чтобы мы пришли через три недели. Я запротестовала и попыталась ей объяснить, что мы приехали издалека и не уедем, пока не получим нужную отметку в паспорте. Я почти умоляла ее, но она ответила, что на все требуется время и она попробует сделать так, чтобы все было готово через неделю. Поняв, что это ее последнее слово, я поблагодарила ее и ушла.

Выйдя на улицу, мы стали обсуждать наше положение. Нас было четверо, и нам предстояло провести в Найроби целую неделю. Я понимала, что в компании троих диких мужчин сделать это невозможно, и предложила съездить в Момбасу, чтобы брат Лкетинги заодно посмотрел на море. Мой любимый согласился, с друзьями он чувствовал себя в безопасности. Мы сели в автобус и поехали в Момбасу. Эта восьмичасовая поездка стала нашим свадебным путешествием.

В Момбасе мы сразу пошли к Присцилле. Узнав, что мы поженились, она безумно обрадовалась и сказала, что теперь все будет хорошо. Брату Лкетинги не терпелось увидеть море, но, оказавшись перед бескрайней водной гладью, он испуганно вцепился в нас. Ближе чем на десять метров он к воде не подходил, и через несколько минут нам пришлось уйти с пляжа. Я показала ему отель для туристов, и он никак не мог поверить своим глазам.

Это было очень приятно – показывать мир человеку, не утратившему способности удивляться. Затем мы пошли есть, и он впервые попробовал пиво, от которого ему стало плохо. В Укунде мы нашли какой-то убогий отель.

Дни, проведенные в Момбасе, встали мне в копеечку. Мужчины пили пиво, и я сидела с ними, потому что идти одной на пляж мне не хотелось. Постепенно мне надоело оплачивать пиво на троих человек, и между нами стали происходить небольшие стычки. Лкетинга, который теперь официально был моим мужем, меня не понимал и говорил, что это из-за меня мы вынуждены так долго здесь торчать. Он никак не мог взять в толк, зачем мне нужна еще одна печать. В конце концов, он ведь на мне женился, и теперь я Лепарморийо и кенийка. Друзья ему поддакивали. Я сидела и не знала, как объяснить им эту бюрократическую возню.

Через четыре дня мы угрюмо тронулись в обратный путь. С большим трудом я уговорила Лкетингу сходить со мной в офис в Найроби. Он заявил, что делает это в последний раз. Я страстно надеялась, что получу печать в тот же день. Я объяснила служащим нашу проблему и попросила посмотреть, готовы ли документы. Нам снова велели ждать. Трое мужчин заметно нервничали, и, глядя на них, занервничала и я. Люди ошарашенно смотрели на нас. Не каждый день в офис заходит белая женщина в сопровождении троих масаи.

Наконец нас с мужем пригласили последовать за одной дамой. Она вызвала лифт, и я сразу поняла, что меня ждет. Дверцы лифта открылись, из него высыпали люди. Лкетинга в ужасе посмотрел в пустую кабину и спросил: «Коринна, что это?» Я попыталась ему объяснить, что с помощью этого ящика мы поднимемся на двенадцатый этаж. Женщина нетерпеливо ждала возле лифта. Лкетинга отказывался заходить и боялся подниматься наверх.