Первая ночь за пределами больницы оказалась беспокойной и неуютной. По ночам в Маралале было очень холодно, и менять Напираи пеленки было неудобно. Мы обе промерзли до костей. Кормить ее грудью в темноте я еще как следует не умела. Утром я проснулась совершенно разбитая, у меня начался насморк. Половина пеленок была израсходована, и я постирала их прямо в отеле. К полудню мы заполнили автомобиль продуктами и тронулись в путь. Разумеется, ехать нужно было в объезд. Однако муж узнал, что в горах в направлении Барагоя идут дожди и, если в реках появилась вода, мы через них не проедем. Поэтому мы решили воспользоваться дорогой на Вамбу, чтобы подъехать к Марсалою с другой стороны. Лкетинга уже неплохо водил машину, и по пути мы постоянно сменяли друг друга за рулем. Изредка он все же начинал ехать слишком быстро и заезжал в ямы. Напираи езда на автомобиле совсем не нравилась. Она постоянно кричала и затихала сразу, как только автомобиль останавливался. Мы останавливались несколько раз.

По дороге к нам подсели два воина. Через пять часов мы оказались на берегу огромной реки Вамба, которая из-за зыбучих песков, приходивших в движение при появлении воды, пользовалась дурной славой. Несколько лет назад здесь застрял автомобиль миссионеров. Я испуганно остановилась у спускавшегося к реке крутого обрыва. Мы увидели воду. Обеспокоенные масаи спустились к реке. Уровень воды был небольшой, может быть два или три сантиметра, в некоторых местах проглядывались сухие бугорки песка. Однако пастор Джулиани предупреждал меня, что, если в реке есть хотя бы немного воды, ехать по ней нельзя. Ширина русла составляла не менее ста пятидесяти метров. Я сидела за рулем и с разочарованием думала о том, что нам, скорее всего, придется вернуться в Вамбу. Один из воинов погрузился в песок почти по колено, но другой масаи всего в метре от него спокойно шел дальше. Лкетинга тоже попробовал пойти вперед. Он то и дело проваливался в песок. Мне было страшно, рисковать я не хотела и вышла, чтобы сообщить об этом мужу. Но он уже уверенно шагал ко мне, забрал у меня Напираи и велел на полном ходу проехать между двумя воинами. Я отчаянно пыталась отговорить его, но он меня не слушал. Он хотел домой, если не на машине, так пешком. Возвращаться на машине одна с ребенком я тоже не могла.

Уровень воды в реке медленно поднимался. Я не решалась ехать. Разъяренный Лкетинга сунул мне Напираи, сам сел за руль и потребовал ключ зажигания. У меня ключа не было, и я думала, что он в замке, потому что двигатель работал. «Нет, Коринна, пожалуйста, дай мне ключ, ты вела машину, а теперь забрала ключ, чтобы мы вернулись в Вамбу!» – раздраженно сказал он, в его глазах вспыхнул гнев. Я пошла к машине и, к своему изумлению, обнаружила, что автомобиль работает без ключа зажигания! Я стала лихорадочно искать его на полу и на сиденьях, но ключ, наш единственный ключ, исчез.

Осыпая меня обвинениями, Лкетинга запрыгнул в машину и на четырехколесном приводе помчался в сторону реки. При виде такого безрассудства я не выдержала и разревелась. Напираи громко заплакала. Автомобиль заехал в русло реки. Первые несколько метров дались ему легко, колеса погружались лишь слегка, но чем дальше, тем медленнее он ехал, и тем больше проседали задние колеса. До твердой песчаной дюны оставалось всего несколько метров, когда колеса стали прокручиваться, и машина едва не остановилась. Я молилась, ревела и проклинала все на свете. Оба воина, тяжело ступая, подошли к машине, приподняли ее и подтолкнули. Автомобиль преодолел оставшиеся два метра, и шины снова оказались на твердой поверхности. Вторую половину русла автомобиль пересек на одном дыхании. Мой муж сотворил настоящий подвиг, но гордости я не испытывала. Слишком легкомысленно он поставил на карту все. Кроме того, ключа зажигания у нас по-прежнему не было.

Один воин вернулся назад и перевел меня через реку. Я часто проваливалась в песок по колено. Лкетинга с гордым и неприступным видом стоял около машины и сказал, что теперь-то я должна отдать ему ключ. «У меня его нет!» – возмущенно воскликнула я, подошла к машине и снова все обыскала. Ничего. Лкетинга, не веря своим глазам, покачал головой и стал искать сам. Через несколько секунд он держал ключ в руке: он застрял между сиденьем и спинкой. Как это могло произойти, осталось для меня загадкой. Лкетинга же нисколько не сомневался, что я сама его туда засунула, потому что не хотела переезжать через реку. Оставшуюся часть пути мы проделали молча.

Когда мы наконец добрались до Барсалоя, была уже ночь. Конечно, первым делом мы пошли в мамину маньятту. Боже мой, как же она обрадовалась! Она сразу взяла Напираи на руки и благословила ее, поплевав ей на пятки, ладошки и лоб, при этом неустанно взывая к Енкаи. Мне она тоже сказала несколько слов, которых я не поняла. Из-за дыма мне было трудно дышать, Напираи тоже закашлялась. Но первую ночь мы провели у нее.

Утром многим не терпелось взглянуть на моего ребенка, но мама сказала, чтобы первые несколько недель я не показывала ребенка никому, кроме тех, кому позволит она. Я удивленно спросила: «Почему? Ведь она такая красивая!» Лкетинга обругал меня, сказав, что я не должна говорить, что она красивая, это принесет несчастье. Чужим нельзя на нее смотреть, потому что ее могут сглазить. В Швейцарии люди гордо показывают своих детей, а здесь я должна прятать свою дочь и прикрывать ее головку кангой, если выхожу вместе с ней. Однако мне пришлось с этим смириться, хотя и против своей воли.

Три дня я почти безвылазно просидела с ребенком в темной маньятте, в то время как мама охраняла вход. Муж готовил праздник по случаю рождения нашей дочери. Для этого следовало зарезать большого быка. На праздник пришло много стариков, они ели мясо и благословляли нашу дочь. Мне достались лучшие кусочки, ведь мне нужно было набираться сил.

Ночью воины исполнили с моим мужем танец в его честь. Разумеется, их тоже нужно было накормить. Мама сварила для меня дурно пахнущую жидкость, которая должна была защитить меня от болезней. Пока я ее пила, все смотрели на меня и повторяли слово «Енкаи». После первого же глотка мне стало плохо. К счастью, большую часть этого отвара мне удалось незаметно выплеснуть.

На праздник пришел и ветеринар с женой. Я была очень рада их видеть. Они сказали, что соседний с ними дом освободился. Мысль о новом двухкомнатном доме с туалетом привела меня в восторг. На следующий же день мы съехали из нашего магазина-барака и переехали в домик, расположенный примерно в ста пятидесяти метрах от магазина. Для начала я произвела в нем тщательную уборку, а мама в это время сидела с нашей дочкой перед домом. Она так ловко прятала ребенка под своими кангами, что его совсем не было видно.

Люди снова и снова приходили в магазин с намерением что-то купить. Магазин выглядел пустым и заброшенным. Тетрадка с кредитами была почти вся исписана. Я понимала, что вырученных денег снова не хватит на грузовик, но в данный момент не хотела и не могла работать. Магазин оставался закрытым.

Каждый день до полудня я стирала пеленки, испачканные за предыдущий день. Вскоре на мои руки стало страшно смотреть. Там продолжаться больше не могло. Я нашла девочку, чтобы та помогала мне по хозяйству, прежде всего стирала пеленки. Так у меня оставалось больше времени на Напираи и готовку. Лкетинга нашел бывшую школьницу, которая примерно за тридцать франков в месяц согласилась приносить воду и стирать. Теперь я наконец могла насладиться общением со своей дочуркой. Она была очень красивая и веселая и почти никогда не плакала. Мой муж подолгу лежал с ней под деревом перед нашим домиком.

Постепенно я вошла в ритм, у меня выработался четкий распорядок дня. Девочка работала очень медленно, и я никак не могла найти к ней подход. Кроме того, я заметила, что средство для стирки очень быстро заканчивается, а наши запасы риса и сахара тают на глазах. Напираи, намочив пеленку, начинала громко плакать, и я заметила, что между ножками у нее краснота и сильное раздражение. Мое терпение лопнуло. Я объяснила девочке, что пеленки нужно полоскать так, чтобы смыть все остатки «Омо». Она выслушала это с полным безразличием и сказала, что за предложенные деньги ходить за водой на речку больше одного раза не будет. Рассердившись, я отправила ее домой. Лучше уж я буду стирать сама.