Он умолк, и Демельза прикусила платок, чтобы удержаться от слов. Ей хотелось возразить, что она никогда не пыталась сделать его своей собственностью, ничего подобного. Не она предложила ему бросить место в парламенте. Он всегда сам принимал решения. Демельза никогда не хотела ему указывать. Лишь трагические последствия войны привели к тому, что Росс стал уделять больше внимания сыну Элизабет, чем сыну Демельзы, младшему Полдарку, просто Генри был слишком мал.
Росс истолковал ее молчание по-своему:
— Мне не по душе мысль, что из-за твоей утраты, вернее, из-за нашей общей утраты мы разойдемся во мнениях насчет...
— Росс, это не собственнический инстинкт, — прервала его Демельза.
— Я и не говорил, что тебе присуще это чувство!
— Ладно... Как бы объяснить. Дело не в том, что Валентин близок или далек от моей семьи. Я тревожусь за тебя.
— За меня? — Росс удивленно рассмеялся. — О Господи! Он что, по-твоему, как-то дурно на меня повлияет?
— Именно!
— На меня? Ты считаешь, что юноша чуть старше двадцати лет может повлиять на мужчину моего возраста? Может, я стану пьянствовать? Играть? Заниматься контрабандой? Я уже все это проходил. Или тебя пугает, что я начну распутничать?
Демельза встала, подошла к каминной полке и поставила на нее вазочку с примулами. Серое шерстяное платье коснулось стула Росса, и он положил руку Демельзе на бедро.
— Полагаю, ты вправе относиться к этому проще, чем я, — продолжила Демельза, — может, собственнический инстинкт или ревность скрываются за суевериями, которых не должно существовать. Но ты давно меня знаешь. Никто не знает меня лучше и дольше, и порой я испытываю подобные чувства. Ты сам частенько обвинял меня, что я говорю, как Мэгги Доуз.
— Иногда я сомневаюсь, что она жила на белом свете.
— Жила, Росс. У нее были светлые волосы, наверное, крашеные, и всепроникающий взгляд черных глаз. В детстве я сидела с ней, и может, она научила меня чему-нибудь, или я сама переняла от нее. Порой у меня возникают чувства, чутье, которому я не могу дать логического объяснения, чтобы убедить такого солидного и здравомыслящего человека, как ты...
— Ну-ну! — воскликнул Росс. — И кто теперь у нас шутит?
— Ну хватит... — Демельза с тревожной улыбкой повернулась к нему. — Скажем так, по поводу Валентина у меня странное предчувствие, от которого веет холодком. Ты его любишь, и когда я его вижу, он вполне мне нравится. Знаешь, что такое мурашки?
— Да.
— У меня от него мурашки по коже.
Утром Джордж Уорлегган принимал неожиданного посетителя.
Филипа Придо он знал довольно неплохо, поскольку к нему привязалась Харриет. Они встречались в Кардью, сидели за одним обеденным столом и даже дышали одним воздухом, но едва перемолвились словечком. У Джорджа этот юноша вызывал антипатию. Во-первых, Джордж считал, что Харриет слишком носится с ним, во-вторых, его не особо волновали герои войны. Вероятно, они служили напоминанием о Россе Полдарке (у Филипа не было шрама, и он не хромал, но что-то общее в них было). В третьих, его выгнали из армии, и, по-видимому, он даже не стремился приобрести полезную профессию. Разумеется, Джордж был хорошо знаком с обычаями высшего общества — дворяне в большинстве своем не зарабатывают на жизнь, это порицается в их кругах, а если немногие осмеливаются, то их презирают, как презирают и Джорджа, который сам сколотил состояние.
— Сэр Джордж Уорлегган, — поприветствовал его Филип, стоя у порога, как бобовый стебель.
— Капитан Придо, проходите. Прошу, садитесь.
Сам Джордж не стал подниматься.
— Благодарю.
Филип нервно поправил очки. В очках он казался высокомерным, словно смотрел на собеседников с презрением. Именно это породило в Клоуэнс предубеждение к нему.
— Вы знаете, когда мы встретились, я воспользовался вашим сердечным гостеприимством, но сейчас... пришел по делу, и потому решил зайти в ваш банк.
— Вы пользуетесь услугами нашего банка? — спросил Джордж, хотя прекрасно знал, что гость их клиент, и даже знал точную сумму превышения кредита.
— Да. Я обращался к вашему старшему клерку, когда открывал счет, так что... — Филип замолк. — Я пришел не по финансовым вопросам. Но пожалуй, сначала скажу...
Филип опустился в кресло, которое несколько месяцев назад занимал Валентин.
— Слушаю вас.
— Наверное, стоило сказать об этом еще в сентябре, когда я принял должность в герцогстве Корнуолла. Меня назначили помощником секретаря и смотрителем архива. На минувшей неделе я сообщил леди Харриет, возможно, она просто не упомянула.
— Не упомянула, верно. Рад слышать.
Джордж мысленно стал строить догадки, как Придо удалось получить должность и кто пристроил юношу на такое теплое местечко.
— Служба на неполный день, — будто прочел его мысли Филип, — но я надеюсь продолжить заниматься археологией, когда появится возможность.
— Очень рад! — сказал Джордж, не выглядевший, впрочем, очень радостным. — Надеюсь, вашего жалования на это хватит.
— На мои скромные нужды — хватит. Так что мне больше не придется злоупотреблять вашим гостеприимством — жилище, которое вы так любезно предоставили мне под гарантию моего дяди, мне больше не требуется.
Джордж кивнул.
— Но вы говорите, что пришли по другой причине?
— Да. Как вы знаете, сэр, я питаю огромный интерес к Корнуоллу каменного и бронзового веков и на прошлой неделе сосредоточился на Труро, районах Кенвин и Мореск, где найдены самые ранние поселения. Я сделал несколько интересных находок, но не стану утомлять вас деталями. Мое внимание привлекло кое-что еще. Это несколько неприятный вопрос, но, поразмыслив, я решил прийти к вам. Короче говоря, сэр Джордж, я хотел бы поговорить о запахе.
— Запахе?
— Запахи, сэр Джордж. Зловоние. Живя здесь, нельзя о них не знать. Если вы откроете это окно, — Придо указал на зарешеченное окошко рядом со своим стулом, — запахи с улицы сделают эту комнату почти непригодной для жилья.
— Похоже, в армии вы слишком привыкли к свежему воздуху, — саркастически заметил Джордж. — Так сейчас во всех городах.
— Тем не менее, сэр, Труро занимает уникальное положение. Город построен в долине, на слиянии нескольких речушек с могучей рекой у подножия горы. Всего три ручья: Аллен, Кенвин и еще один, поменьше. Как вам известно, они протекают вдоль улиц, на открытой местности, казалось бы, они должны нести чистые родниковые воды с вершин холмов. Вместо этого они, по сути, используются как открытые стоки, так что в них попадают все нечистоты, и от животных, и от людей, они запружены, разливаются по улицам, а мусор накапливается в них, засыхает и начинает нестерпимо вонять.
Джордж задумчиво рассматривал молодого человека.
— Почему вы пришли ко мне? Я не мэр этого города!
— Да, сэр, но вы — один из самых авторитетных членов городского совета и единственный, кого я знаю...
— Вы, вероятно, не в курсе, что в городе существует специальный орган — Комиссия по улучшениям, которая занимается этими вопросами.
Придо снял очки и протер их шелковым платком.
— Мне говорили, сэр, что они собираются, но редко — когда созывают на заседание, обычно никто не удосуживается явиться. Вот я и подумал...
— И о чем же вы подумали, капитан Придо?
— Я решил, что, поскольку вы — один из самых выдающихся жителей этого города, возможно, самый выдающийся, и я уверен, один из самых просвещенных, я сумею убедить вас предпринять какие-то действия. Ведь даже во дворе церкви Святой Марии свалены экскременты...
— Принесенные туда наемными сборщиками мусора, которые собирают отходы на улицах и продают их крестьянам в качестве удобрения. Знаете ли вы, что в прошлом году более двухсот тележек навоза было продано с аукциона по девять шиллингов за штуку? Вы не знаете экономику маленького города, капитан Придо.
Филип Придо понял, что эту битву ему не выиграть. Но так просто сдаваться он не привык.
— Наверное, сэр Джордж, вы не сумеете помочь мне в этом деле, но я надеялся если не на помощь, то хотя бы на ваш совет.