— Батто расшумелся, — заметил Дэвид, потирая руки.

В этом неприветливом обществе он выглядел толстяком.

— Отсюда его почти не слышно.

— Ему хочется к нам, повеселиться, — сказал Валентин. — Он обожает знакомиться с новыми людьми. Но не всегда равнодушен к чужим лошадям.

— Этот дом, как вы заметили, Трембат, совершенно непригоден для воспитания впечатлительного ребенка. Эта огромная обезьяна...

— Да, сэр Джордж.

— Вздор, — сказал Валентин. — Батто совершенно безобидный и обожает твоего внука. Если говорить о содержании подобного животного, то напомню, твоя жена, леди Харриет, держит двух огромных догов, они разгуливают по дому и находятся рядом с твоими детьми. А наш сосед, старик Хью Бодруган из Уэрри-хауса, завел целый зверинец. И вспомни также о лорде Байроне, кузене Кьюби Полдарк, хотя она не придает значения родству. Байрон держит волка, медведя, обезьяну, попугая и ворона. Даже твой шурин, герцог Лидс, любит сов...

— И они превращают дом в бордель? — спросил Джордж.

— Насчет Байрона не знаю, но... — Валентин замолк и огляделся. — Давай-ка, Дэвид, проверим, кто здесь живет? Ты знаешь всех обитателей этого дома, как и я. Сообщи сэру Джорджу.

Дэвид вытянул руку и стал считать по пальцам.

— Ты, Валентин. И я. Мне здесь слишком нравится и не хочется уезжать. Еще Полли Стивенс. Джорджи. И слуги. Доусон ведь здесь ночует? Тогда всего пять: старушка миссис Крэддок, два близнеца, одна горничная, Хамфрис и Доусон. Нет, шесть. Итого десять человек.

— А шлюхи?

— Увы, ни одной. Ты всех их бросил в июле. Помнишь, мы отлично проводили время. Но теперь мы начали с чистого листа, верно, старина? Точнее, ты начал. Сказал, что они тебе наскучили.

— Все верно, — согласился Валентин, долил остатки бренди в бокал и поставил бутылку на каминную полку рядом с другими пустыми бокалами, ожидающими пополнения. — Совокупление — очень странная штуковина. Полагаю, вы все это заметили. Уж мужчины точно. Включая тебя, отец.

Джордж вперился в него взглядом и похлопал хлыстом по панталонам, словно с удовольствием бы огрел сына.

— Главное в половом акте, — продолжил Валентин, — его добиться. Я всегда это утверждал, так что в этом нет ничего нового. Мы с женой много раз этим занимались до свадьбы, задолго до кончины ее престарелого супруга. В те времена в наших отношениях большую роль играл запрет и риск. Это добавляло в блюдо остроты. Даже сейчас я вижу определенное сопротивление в ее поведении, только непонятно, притворяется она или нет, что меня еще сильнее привлекает. А также из-за ее сходства с моей матерью. Или вы так не считаете, сэр Джордж?

Джордж снова промолчал. Трембат вытащил блокнот и стал делать заметки.

— Когда она ушла от меня вместе с нашим мальчиком, я искренне надеялся, что она вернется, ведь я всегда хотел, чтобы она стала моей женой. Что касается тех девиц из Труро и Редрата, и даже из Сент-Остелла, то их открытые рты и раздвинутые ноги мало привлекают. Они словно предлагали мне одну только неподвижную плоть. Господи, как они мне все в итоге надоели!

— Не знаю, пьяный ты или трезвый, — заговорил Джордж, — но подобная непристойная речь может слетать с уст только развратника и распутника, совершенно неприемлемое поведение, если выступаешь отцом ребенка, которому еще не исполнилось и двух лет...

— Я не выступаю отцом, — прервал его Валентин. — Я и есть отец! В моем отцовстве нет ни малейшего сомнения!

Джордж громко засопел.

— Без оскорблений ты не можешь. Понятно, почему твоя жена, хорошо воспитанная и приличная женщина, больше не желает жить в одном доме с тобой...

Послышался стук в дверь, зашел Хамфрис и шепнул что-то Валентину.

— Разумеется, — сказал Валентин. — Какое удивительное совпадение! Пригласи его.

— Слушаюсь, сэр, — слуга вернулся к двери и распахнул ее. — Сэр Росс Полдарк, — произнес он, когда вошел высокий мужчина.

Хамфрис вышел и быстро закрыл дверь, словно оставил за своей спиной пороховую дорожку.

Проблема с Батто заключалась не в том, что ему нужна была самка (само собой, он сразу ощутит потребность, если узнает, что таковая существует), а в том, что ему не хватало физических нагрузок и интересных занятий. После того как он несколько раз сбегал, хозяин построил для него загон, из которого не удрать, соорудил качели, которые Батто быстро разобрал на части; дал старое пушечное ядро, не подходящее по размеру к еще более старой пушке из заброшенной крепости рядом с Сент-Агнесс; на десятифутовых дубовых бревнах Батто точил зубы и когти; а еще устроили водную струйку, таинственно вытекающую из кирпичной стены и так же таинственно и бесследно исчезающая в щели с другой стороны. Батто не нашел ей должного применения, хотя она приходилась кстати, когда его одолевала жажда или хотелось поплескаться.

Больше всего он наслаждался обществом Валентина. Оба поразительно хорошо понимали друг друга; Батто научился пить вино из кружки, курить сигару, запомнив при этом, какой конец горячее другого и что они невкусные. Особенно он радовался, когда у хозяина на ужин собиралась шумная компания; Батто нравилось находиться в центре внимания и общаться у себя на чердаке с белокожими зверями с пушистыми волосами, длинными тонкими руками и визгливым смехом.

Те времена прошли, он помнил их только смутно. Как реже виделся и с хозяином. Дни становились темнее и холоднее; большая территория загона теперь едва использовалась. Местечко в подвале было куда теплее и спокойнее, шимпанзе устроился в уголке, куда проникал свет, сложил кучу соломы и папоротника, накрыл сверху одеялом, соорудив подобие кровати на высоте двух футов от земли, мягкой, мшистой и уютной. Это место его вполне удовлетворяло. Но делать там было особо нечего, кроме как перебирать пальцы ног, чесаться и ждать следующей кормежки. Конечно, кормежка была главным событием дня. Иногда хозяин дразнил его через закрытую дверь особенным угощением, за этим следовал разговор между человеком, часто повторяющим слово «Батто», и шимпанзе, который отвечал писком, кряхтением, нетерпеливым ревом и напускной яростью, пока дверь не откроется и не начнется пиршество.

Сегодня царила суматоха, потому что впервые за долгое время появилось много зверей, которые топали и ржали, как когда он сидел за столом с шумной компанией, счищал желтую кожуру с фрукта и пытался съесть еду вместе с тарелками.

Батто решил, что этим утром что-то сделал не так. Он не понимал, что натворил, почему его не пускают к людям. Огорченный шимпанзе вышел в загон и подал голос, чтобы его выпустили. Плотный туман вокруг заглушал возмущенные вопли.

Спустя пару минут он сдался, потянул ноздрями воздух и с рычанием спустился к своему убежищу. День был темный, и шимпанзе решил, что уже вечер, сел на кровать и расстроенно пожевал покрывало. С кашлем и свистом он заковылял по клетке. Внизу стоял старинный шкаф, который шимпанзе разломал на части; Батто схватил одну полку и расколол на длинные щепки. За шкафчиком находилась металлическая дверь, с которой Батто пытался справиться, но безуспешно. Он приставил плоский нос к щели в двери, откуда виднелся слабый свет, потянул носом и одновременно пошарил пальцами по дверному косяку. Он надавил. Дверь чуть скрипнула, но не поддалась.

Батто толкнул в дверь мощными плечами. Без толку.

Запах еды щекотал ноздри. Шимпанзе крепко схватился за дверную ручку. Она скрежетнула. Опять надавил. Тот же слабый скрип. Батто отступил на пару шагов и бросился на дверь всем немалым весом. Дверь соскочила с петель, шимпанзе споткнулся.

Было темно, но наверху теплился бледный, хотя и не желтый свет. Там кто-то ходил. Еще один темный лестничный пролет. Батто узнал запах того красного, как кровь, напитка, который ему давали за ужином.

Он пошел на запах. Коридор вел к погребу, откуда через решетку пробивался тусклый свет. Зверь заметил бочки. Подошел к одной, отыскал кран и повернул его, но ничего не полилось. Бато лизнул красноту с пальцев, узнавая вино, понюхал воздух и потопал дальше. Еще одна комната, где стояла кромешная тьма, под ногами какие-то обломки. Батто поднял один с пола. Попробовал. Гадость. Целая куча этой гадости. И там была еще одна решетка. Шимпанзе с фырканьем попятился, пытаясь выплюнуть мерзкую штуку. Было так темно, что он заблудился и опять наткнулся на лестницу. Батто поднялся по ней к двери и приподнял щеколду. Заглянув, увидел свет.