— Нет, только первые недели. Когда я купил его, солнышко, то не знал, до какого размера он вырастет. Бессмысленно держать его на чердаке. Ты ведь помнишь, что чердаки облицованы деревом?

— Нет.

— Так вот, он отодрал панели. Отодрал от стены когтями.

— Как с ним справляется прислуга?

— Ох, старые слуги в основном ушли. Я нанял новых, вот, Доусона, к примеру. Они крепкие, не из пугливых, как старая прислуга, и знают, чего ждать.

— А Батто не опасен?

— Бог с тобой, солнышко, он и мухи не обидит. Если только муха его не разозлит.

— И ты должен быть осторожен и не злить его?

— Он знает, что я его друг. И еще знает, что я его хозяин. Все это — потрясающая забава.

— Ты получал вести от Селины?

— Только о том, что у нее мало средств.

— Ты ей выслал?

— Нет. Пусть возвращается и живет здесь.

— Вряд ли ей понравится теперешнее устройство дома.

— Если вернется, пусть меняет его на свое усмотрение.

— Ты хочешь, чтобы она вернулась?

Валентин устало воззрился на кузину.

— Прах меня побери, а ты как думаешь? Я давным-давно увлечен ею, ты прекрасно знаешь. Она должна принять мои условия!

— А они приемлемые?

— Думаю, да. Я ведь не сплю с Батто, как ты понимаешь! Я привез тех шлюх из Труро и Фалмута, но легко могу обойтись без них. Я никого сюда не приводил, пока она жила здесь! Я не предан ей по-собачьи, это тоже тебе известно. А кто из мужчин не изменяет? Она на-на-навязала невыполнимые условия. У меня есть право на сына. Его следует привезти сюда, а не таскать по лондонским окраинам по прихоти матери!

Тут Батто вскочил на стол и прошелся по нему кривыми ногами. Стол затрещал под немалым весом, посуда и серебро подпрыгивали. Шимпанзе присел на корточки напротив Беллы и похлопал по губам тыльной стороной ладони, будто вежливо прикрыл зевок, а потом одобрительно залопотал.

— Ага, — понял Валентин, — сообразил, откуда берутся бананы! Давай их сюда, Белла. Это требует деликатных переговоров!

Когда Клоуэнс вернулась в Пенрин, то ощутила внутреннюю перемену, хотя и не желала в этом признаваться. После смерти Стивена Клоуэнс чувствовала себя одинокой, но благодаря упорству и выносливости ей удавалось избегать одиночества. Что хорошего в том, думала она, чтобы пять лет после кончины мужа невыносимо скучать по нему.

Скучать в другом смысле. Наверное, пренебрежительно считала она, ей просто не хватает общества любящего человека (любого мужчины?). Пожалуй, два предложения руки и сердца, одно за другим в течение месяца, выявили наконец проблему Клоуэнс, вызвав в ней беспокойство и подавленность.

Эдвард Фитцморис писал:

Моя дорогая миссис Каррингтон, милая Клоуэнс!

Я решил написать Вам и сделать предложение.

Четыре раза я начинал это письмо, и всякий раз оно летело в огонь. Но в итоге я пришел к выводу, что надо выразиться четко и ясно. Заверить Вас, что в моих чувствах нет ничего прозаического или расчетливого.

Я люблю Вас.

Помните, в Бовуде, когда я попросил Вашей руки, Вы сказали, что, стоило Вам увидеть Стивена Каррингтона, как все остальные мужчины перестали для Вас существовать.

Так вот, заявляю, что с той минуты, как я увидел Вас в отеле «Палтни» на балу у герцогини Гордон, все остальные женщины не дарят мне радости и счастья.

Если я раньше не признавался в этом открыто, то только потому, что в Вашем присутствии начинал запинаться и не мог собраться с мыслями. Думаю и надеюсь, что Вы отчасти это ощущали. Мое внимание к Вам трудно не заметить.

Когда Вы вышла замуж, я чувствовал себя во всех смыслах потерянным, потерял всякую надежду. Глубоко сочувствовал, узнав о смерти Вашего мужа, но не стал предпринимать каких-либо попыток и тревожить Вас пресловутыми соболезнованиями, а также не хотел бередить собственные раны.

Я был подавлен целый год после Вашего отказа.

Но случайная и счастливая встреча, когда Вы пришли с миссис Пелэм на оперу, сорвала завесу, затуманившую мой разум, когда я решил, что все потеряно. При виде Вас всколыхнулись воспоминания, о которых я старался забыть. Потом я набрался смелости вновь пригласить Вас и леди Полдарк в Бовуд.

Пока Вы не приняли приглашение, но пока и не отказались. Разве что Вы слишком деликатны и не желаете меня обидеть.

В этот год мы не переписывались, но моя цель — не приглашение в гости. Это простое и откровенное предложение руки и сердца. Письмо не требует немедленного ответа. Прошу, перечитайте его несколько раз и только потом скажите «да» или «нет».

Я отдаю себе отчет, что если каким-то чудесным образом Вы ответите «да», то в Вашем сердце я всегда буду вторым после Стивена Каррингтона.

Разрешите мне перечислить то, что я могу предложить, хотя прекрасно знаю, что этого недостаточно.

Мне тридцать три, я не женат и совершенно свободен от обязательств. После пары мимолетных романов, когда мне было немногим больше двадцати, ни одна женщина не вправе претендовать на меня или требовать исполнения обязательств. По сравнению с братом, на чью долю приходится неожиданно много внимания, я довольно беден. Но все относительно — у меня достаточно средств. У меня есть дом в поместье брата, который я показывал Вам в Бовуде. Есть еще квартира в Лансдаун-хаусе на юго-западном углу Беркли-сквер, четверо постоянных слуг там, и четверо в Уилтшире.

У брата есть другая собственность в Англии и охотничий домик в Шотландии, куда я иногда приезжаю двенадцатого августа, когда начинается сезон охоты. Я член Парламента, но в отличие от брата, пока не в правительстве. Танцую я плохо, как Вам известно, сносно езжу верхом, играю в вист, покер и нарды, но знаю меру и играю только на ту мелочь, что ношу с собой. Часто посещаю театр и оперу. В Уилтшире я сажаю деревья. В политике я умеренный радикал и радовался отмене рабства, только сожалею, что законом до сих пор часто пренебрегают. Вряд ли Вам все это интересно, но я должен сказать. Как и брат, я не принимал активного участия в войне, где погиб Ваш брат, и отнявшей у Вашего замечательного отца столько времени. Я не так скоро, как Берк, осознал, каким тираном стал Наполеон.

Многовато я написал о себе. Теперь поговорим о Вас, дорогая Клоуэнс. Какую бы жизнь Вы предпочли, если бы подарили мне счастье и вышли за меня замуж?

Мы можем жить как скромно (в определенных пределах), так и расточительно (тоже в разумных пределах), на Ваше усмотрение. Можно жить в Уилтшире или в Лондоне, тоже на Ваш выбор. Вы как-то упомянули, что недовольны конюшней своего коня в Пенрине. Неро — так его зовут. У нас в Бовуде просторная конюшня, и в Вашем распоряжении будет четыре или шесть лошадей, если пожелаете промчаться галопом по зеленым холмам Уилтшира.

У Вас будет столько занятий, сколько пожелаете; Вы знакомы со всеми важными членами моей семьи, и я совершенно уверен, они станут соперничать друг с другом в попытках Вас порадовать.

Я знаю о Вашей привязанности к Корнуоллу, хотя сам приезжал туда единожды с печальной целью — печальной, потому что не увидел Вас — на похороны леди Маунт-Эджкомб.

Мы не будем жить в Корнуолле, но Вы можете навещать родителей столь же часто, как и сейчас. Я тоже могу приезжать с Вами, когда пожелаете, или остаться, если предпочитаете ехать в одиночестве. Вряд ли Вас сильно привлечет светская жизнь Лондона; соглашусь, она порой показная и чопорная. Мне и самому трудно принять эту истеричную систему ценностей (или их отсутствие).

Разумеется, в какой-то степени я привык к такому обществу; но уверяю, от Вас не потребуется жить по его принципам. Наша семья так не живет, и от Вас этого никто не потребует.

Знаю, Вам предстоит принять важнейшее решение. Вы меня не любите так, как Стивена. Это важный шаг, и пути назад не будет. Мой друг недавно развелся с супругой; процесс занял два года, потребовал постановления Парламента и отнял у него десять тысяч фунтов!