— И средства для сохранения удивительных образцов фауны и флоры этих стран! — продолжал Гиллуа.

— Ну что ж тогда? — спросил Лаеннек шутливо.

— Мы осмотрели бы, — ответил молодой офицер со вздохом сожаления, — те плоскогорья, где три большие африканские реки берут свое начало.

— Я никогда не мог понять, — сказал бывший моряк, вдруг помрачнев, — какие причины могли побуждать людей, любимых в своей стране, оставлять семью и друзей, чтобы путешествовать в этих ужасных странах! Слышал я, что они едут осматривать реки и изучать растения или животных; но во всем этом нет недостатка и у нас! Растения все растут одинаково, а чтобы узнать, что одни животные едят траву, а другие мясо, нет надобности заезжать так далеко. Разве вы думаете, что вода в Конго не такая, как в наших бретонских ручьях, а что рыбы живут здесь не так, как у нас? Негры уверяют, что все эти путешественники просто торгуют невольниками, и я всегда думал, что негры правы. Что касается меня, то не будь моего несчастного приключения в Сан-Паоло-да-Луанда, мне никогда не пришло бы в голову жить в этой дьявольской стране, и я должен вам признаться, что ваши последние слова привели меня в глубочайшее недоумение!

— Любезный проводник, — ответил ему Гиллуа со смущенной улыбкой, — кроме любви к науке, есть еще закон природы, толкающий человека вперед.

Ужин кончился. Ночь быстро приближалась. Кунье и Йомби, которые хотели попеременно охранять покой своих хозяев, зажгли костер для отпугивания зверей.

Путешественники удалились в шалаш, где приготовили себе постели из сухих трав, и скоро тишина нарушалась только однообразным журчанием реки и воем шакалов, отыскивающих падаль в высокой траве… Прежде чем заснуть, Лаеннек и его товарищи поговорили еще о своей страшной встрече. Наткнулись ли они на авангард настоящей орды или встретили только странствующее племя?..

На восходе солнца наши путешественники были разбужены криками негров и Буаны, сопровождаемыми каким-то странным аккомпанементом. Барте выбежал из шалаша и приметил всего в нескольких шагах от берега десятка два бегемотов, собиравшихся влезть на берег и испугавшихся шума, которым была встречена их попытка, и теперь старавшихся найти место поспокойнее.

Гиллуа и Барте поспешно побежали к берегу, потому что в первый раз могли свободно рассмотреть этих колоссов экваториальных рек.

Бегемот, названный древними речной лошадью, нисколько на лошадь не походит.

Племена Центральной Африки называют бегемота бара-уаду — речным быком.

Бегемоты — настоящий бич во всех земледельческих странах Центральной Африки. В одну ночь они опустошают целые плантации риса, маиса, сахарного тростника; можно себе представить, сколько может съесть этот зверь, когда он голоден. У земледельцев нет другого средства против этих ночных нашествий, кроме постоянной охраны. Достаточно криков людей, звуков тамтамов и разведенного огня, чтобы принудить его отступить.

На суше он боязлив, потому что не может проявить так, как в воде, свои проворство и силу. Его очень короткие ноги препятствуют быстроте бега. Поэтому он редко удаляется от тех мест, где может в случае внезапного нападения тотчас же исчезнуть в воде. Он предпочитает эту стихию, потому что там может пользоваться своими преимуществами; он плавает гораздо быстрее, чем бегает. В воде основал он свое нормальное местопребывание, потому что там он чувствует себя в безопасности. Там ему нечего опасаться никаких врагов, даже крокодила, который не может успешно бороться с этим чудовищем, чья кожа непроницаема, а сила ужасна. Замечено, что в тех местах, где водятся бегемоты, не бывает крокодилов.

В то время как Гиллуа и Барте, по привычке, обратились к научным разговорам о бегемотах, Лаеннек и Кунье здраво сообразили, что следовало бы захватить одного из этих громадных животных, которое может доставить обильный запас свежего мяса.

— Мы прокоптили бы большую часть, — сообщил Лаеннек свою мысль молодым людям, — и, таким образом, у нас на несколько недель хватило бы здоровой и вкусной пищи!

— Может быть, — ответил Барте, встряхиваясь, — стадо вышло на берег не слишком далеко от нас. Не можем ли мы с некоторой осторожностью подойти так близко, чтобы убить одного из карабинов?

— Почти невозможно!

— Я знаю, что это животное уязвимо только в некоторых частях, но…

— Не в этом затруднение, — перебил Лаеннек. — Стоит только всадить ему пулю между глаз, и бегемот повалится, как убитый бык; но днем он редко выходит из реки, и если выйдет случайно пощипать травку, то при малейшем шуме погружается в воду.

— Но как же тогда туземцы охотятся за ним?

— В каждой стране свой обычай. В Верхнем Конго ставят крепкие сети или капканы на дороге, ведущей на поле сорго или сахарного тростника, которое он уже начал опустошать; ловят его и другими способами; иногда его преследуют в лодках с гарпуном. Но из всех этих способов, испытанных мною, ни один не может сравниться с засадой. Стоит спрятаться вечером на плантации, которую он любит посещать, и бить в упор без промаха.

— Не можем ли мы попытаться в эту ночь?

— Для этого надо знать привычки стада, приблизившегося к нашему берегу. Я уверен, что Кунье и Буана уже построили план охоты на бегемотов, которые обыкновенно выходят на этот маленький песчаный берег. В таком случае нам стоит только послать Кунье и Йомби в лес; они скоро разузнают место, где эти животные привыкли насыщаться.

Когда Кунье, каждый день становившийся искуснее в наречии фанов, успел рассказать Йомби, что требовалось от него, последний отвечал, что нет необходимости принимать столько предосторожностей для поимки бегемота и что, если Лаеннек даст ему пирогу и кого-нибудь, кто мог бы грести, то бегемот будет убит через час.

Это предложение было передано Лаеннеку, который немедленно спросил фана, как он намерен действовать.

Йомби отвечал через своего переводчика, что он знает очень простой способ заставить бегемотов подняться из воды, а в ту минуту, когда одно из этих животных покажется на поверхности, он раскроит ему череп топором.

Путешественники держали совет.

— Я не думаю, — сказал Гиллуа, — что мы вправе доверять Йомби; опасно дать ему и лодку и топор.

— Возможно, что ваши опасения необоснованны, — ответил Лаеннек. — Я знаю характер негров и уверен, что наш фан отдался душой и телом своему спасителю Барте. Но лодка — наше единственное богатство, а топор может послужить Йомби, чтобы отделаться от Кунье. Поэтому я думаю, что благоразумие требует держаться вашего мнения.

— Вот если бы нам поехать с ним, — предложил Барте.

— Ваше предложение довольно опасно, — ответил Лаеннек. — Умеете ли вы плавать?

— Достаточно для того, чтобы, не бояться переплыть Конго, — ответили молодые люди.

— В таком случае можно попытаться.

Йомби, узнав, что просьба его исполнена и что, сверх того, он выкажет свое искусство перед белыми, немедленно начал одну из тех плясок, перемешанных с криками, хлопаньем и топотом, в которых негры дают исход радости, доведенной до высшего предела.

Этот пример оказался заразителен. Кунье пустился в пляс визави с фаном. В свою очередь и Буана не могла отстать от них, и трио представило полную картину выразительных гримас и кривляний, в которых заключается искусство африканского танца.

Вдруг Йомби, как бы пораженный внезапной мыслью, бросился в лес, оторвал длинную ветвь железняка и вернулся так же быстро. Путешественники подумали, что этот жест составляет часть программы и что они увидят новую фигуру странной пляски, но фан объявил с торжествующим видом:

— Вот этим Йомби заставит плясать речного быка!

Интермедия заставила на минуту забыть охоту за бегемотом, но негр ни за что на свете не отказался бы от своей идеи; он хотел показать белым и двум другим неграм, как фанский воин охотится за царем африканских рек. Когда сели в пирогу, Кунье пустил ее по течению. Буана осталась на берегу с Уале приготовлять завтрак. Как только лодка отошла на четыреста метров, Йомби сделал знак Кунье грести тише.