Орест Тука и Пилат Жилиас все это прикапливали и в конце года отправляли в Европу четыре-пять пребольших ящиков, а там некий их общий приятель променивал все присылаемое на новенькие звонкие денежки.

Когда решено было наконец дать им высшее назначение, оба с сожалением покинули эту стоянку. Тука был назначен помощником комиссара адмиралтейства, а Жилиас возведен в звание медика второй степени. По обоюдному их желанию они не были разлучены и отправились вместе на остров Майотту, близ Мадагаскара.

Тут оба друга, следуя своим привычкам, стали собирать коллекции всякого рода плетеночек и туземных шелковых изделий, а также приняли участие в частных предприятиях по доставке скота в Бурбон. После этого они не могли уже жаловаться на перемену места жительства.

В Сен-Пьере и Микелоне они довершили свое благосостояние, занявшись торговлей треской. Наконец, когда приближалось уже время отставки и пенсии, их служебная деятельность была увенчана новым назначением: Тука был назначен помощником комиссара и интендантом в Габон, а Жилиас — главным начальником медицинских и аптекарских чиновников в то же место.

В таком важном сане отправились они на шхуне «Оса» к месту своего назначения, Знакомство с двумя остальными пассажирами не требует продолжительных объяснений.

Подпоручик Барте был юноша с многообещающей будущностью: только что выпущенный из Сен-Сирского училища, он, к удивлению товарищей, вздумал поступить в морскую пехоту, немножко из желания путешествовать по белому свету и больше из честолюбия, потому что повышение в чинах нигде не совершается так быстро, как в этом корпусе.

Что касается Урбана Гиллуа, то, скажи ему кто-нибудь три месяца тому назад, что он отправится к берегам Африки, он бы очень удивился. Окончив курс наук с дипломом бакалавра, он поступил в Нормальную школу, когда преждевременная смерть отца выбросила его, одинокого и без всяких средств к жизни, на парижскую мостовую. Одаренный мужественным характером, он не поколебался бросить все мечты о блистательной будущности… В это время проходили экзамены в морском министерстве для набора чиновников в колониальный комиссариат. Он явился на экзамены, выдержал первым и был назначен в Габон помощником Тука.

Вот история четырех действующих лиц, за которыми мы последуем на шхуну «Оса» и на берег Конго.

Снявшись с якоря и распустив паруса, «Оса» быстро огибала берега Испании, подгоняемая сильнейшим ветром с северо-востока, от которого гнулись ее изящные мачты. Люди, свободные от дежурства, предавались разнообразным развлечениям. Кабо, главный кормчий, старый моряк, знавший наизусть морские проходы целого мира и служивший лоцманом на «Осе», стоял, облокотившись на бушприт[17], и тихо разговаривал с Гилари, боцманом «Осы». Тот, кому удалось бы услышать их разговор, понял бы, что необъяснимое присутствие четырех пассажиров возбуждало в них сильные опасения.

— Вы поставили недостаточно парусов, Девис! — вдруг сказал капитан Ле-Ноэль, выходя из своей каюты и обращаясь к своему младшему помощнику, расхаживавшему по палубе. — Прикажите бросить лаг[18] и вы сами увидите, что мы не делаем двенадцати узлов, тогда как при таком ветре «Оса» должна их делать.

— Слушаю, капитан! — отвечал помощник и приказал укрепить еще один парус на передней мачте.

— Думаете ли вы, что этого будет достаточно, Девис?

Молодой человек поклонился.

По первому свистку Гилари все матросы были на местах, — эти действия совершались с такой же математической точностью, как и на военных судах.

— Прикажите поднять лиселя[19], Девис, — продолжал капитан. — Нам надо высадить в Габоне четырех зловещих птиц, которых нам вчера навязали, и потому мы должны заранее выиграть время, которое потеряем по их милости… Нам следует попасть в Рио-Гранде через сорок пять дней, проехав через Наталь.

— А не лучше ли, капитан, направиться прямо к Бразилии и сбыть с рук этих господ, высадив их на Азорских островах или на острове Сан-Антонио?

Не успел произнести Девис эти слова, как уже пришел в крайнее смущение…

Капитан Ле-Ноэль бросил на него один из тех взглядов, от которых иной раз дрожали самые бесстрашные моряки из его команды, и, резко подчеркивая каждое слово, сказал:

— Когда вы сегодня утром сменяли с вахты Верже, разве он забыл передать вам, какого направления держаться?

— Нет, капитан, приказано держаться к мысу Ортегаль.

— И прекрасно! Следовательно, вы должны исполнить приказание и воздержаться от всяких рассуждений!

Подойдя к своей каюте, командир «Осы» обернулся и сказал ласково:

— А главное, Девис, не бойтесь усиливать ход… И еще — когда сменят вас с вахты, придите потолковать со мною.

Нрав капитана поражал смесью крайней строгости и добродушия, и если его снисходительность вне служебных отношений доходила до слабости к тем, кого он любил, то строгость его доходила до жестокости по отношению к тем, кто имел несчастье ему не понравиться.

Он завел на своем судне железную дисциплину, которой обязаны были подчиняться его помощники, и не терпел ни малейших рассуждений относительно своих целей, ни малейшего замечания на отданное приказание. Во всем навсегда его подчиненные обязаны были его слушаться. Смотря по состоянию ветра и моря, имевших огромное влияние на его характер, он приглашал своих помощников обедать, был с ними любезен, даже общителен, или же запирался на целые недели в своей каюте, принимая только по делам службы. Девис был его любимцем, — если бы Верже, первый помощник, или Голловей, второй помощник, позволили себе во время своей вахты замечание насчет перемены направления, командир немедленно отправил бы их под арест.

Как истый американец — от французского происхождения в нем остались только быстрая сообразительность да некоторая щеголеватость в наружности и обращении, — Ле-Ноэль говаривал: «Получить то, что желаешь, успеть в том, что предпринимаешь, — другой цели жизнь не имеет, а мне нет дела до средств, какими надо достигнуть цели. Путешественник, достигнув цели своего путешествия, всегда забывает, каков был его путь». По его мнению, право было только мерою силы, и каждый имел право на то, что было в его силах взять… Тем, кто выражал удивление, он отвечал просто: «Я только прилагаю к практике теории завоевателей. Когда две армии сходятся на поле битвы, чтобы отнять чужую область в пользу своего в ласте лица, кровь побежденных питает поле битвы; тот, кто вступает в борьбу с обществом, тоже платится жизнью при поражении. Только в первом случае убитого прославляют героем, потому что он помогал своему хозяину захватить кусок земли у своего соседа, а во втором — павший считается злодеем, потому что действовал ради личных выгод. Но одни глупцы позволяют обманывать себя; и герой, и злодей — оба стремятся завладеть тем, что возбуждает их алчность». Итак, Ле-Ноэль обладал всеми необходимыми качествами, чтобы сделаться превосходным торговцем человеческим мясом.

В добрые минуты он иногда вступал в прения с Верже, своим шкипером[20], престранным человеком. Шкипер изучал науки и философию, был поклонником Канта и занимался торговлей неграми только потому, что этот промысел доставлял ему от двадцати пяти до тридцати тысяч франков в год; с другой стороны, он, не колеблясь, сознавался, что тот день, когда их всех перевешают, будет днем правосудия.

— А вы не правы, Верже, — говаривал Ле-Ноэль в минуты добродушной откровенности, — и совсем напрасно осуждаете нас так строго: ведь мы только осуществляем на практике немецкую философию.

— Как же это? — спросил однажды Верже, недоумевая.

— Прочтите-ка это! — отвечал капитан, указывая на книгу, открытую на его столе.