Человек в халате лениво кивнул, внимательно посмотрел на Морозова и указал на место рядом с собой.

— Американец? — по-английски обратился командир, — Это хорошо! А может быть русский?

— Может быть, — согласился Морозов, — Был до октябрьского переворота. Потрудитесь прочесть вот это!

Андрей достал письмо стамбульского муллы и передал его Фариду. Офицер кивнул, просмотрел текст и передал бумагу начальнику. Тот недоверчиво развернул письмо, дважды прочитал и недоуменно пожал плечами.

— Это говорит лишь о том, что Вы не агент Сюрте Женераль или Интилидженс Сервис, — холодно ответил партизанский полковник, — Я не верю в сказку об американской концессии! Я почти уверен, что Вы пробираетесь в Россию и помоги Вам Аллах. Хотите чаю? Я против любых отношений с нынешней Россией и, к слову сказать, топил в Трабзоне Мустафу Субхи и его людей, а Фарид завязывал мешки шелковыми шнурами.

Морозов согласно кивнул, налил пиалу ароматного напитка и сделал пару глотков. С минуту рассматривал собеседников и размышлял о своих убогих конспиративных способностях. С другой стороны не все так плохо как показалось на первый взгляд.

— С Вашего позволения, я останусь американцем, — ответил Морозов, — Не каждый столь проницателен, а мартовский договор с большевиками не добавляет оптимизма. Надеюсь, меня топить не будут, потому как негде!

— Напротив, даже поможем переправиться в Россию, хотя это и не понравится Ататюрку, — улыбнулся Фарид, — Что Вы забыли под Карабюком? Не уголь же, в самом деле? Лекаря я уже направил к Вашим друзьям, а пока идемте к моему костру, и отведаем барашка! За каким шайтаном его надо было тащить в горы?

Морозов встал, поклонился человеку в халате и вышел вслед за Фаридом. Возле костра сидели двое, как понял Андрей офицеры, да бородатый арбакеш колдовал над ароматной похлебкой. Только сейчас Андрей понял, что зверски проголодался и ощутил, что рот наполнился слюной. Вечер почти незаметно перешел в ночь, и свет костра стал еще ярче. За освещенным кругом фигурки людей казались тенями, которые гремели котелками, стучали топорами и хрустели ветками. Похлебка действительно удалась на славу и Андрей, отставив в сторону миску, блаженно растянулся возле огня. В лазаретную палатку идти не имело смысла, да и зонгулдакский лекарь высказался более чем однозначно по поводу странного недуга, а местного коновала лучше не раздражать для пользы дела.

— Можете расположиться в моей палатке, — предложил Фарид, — Когда-то я был неплохим инженером, учился в Магдебурге, а в этих горах совсем одичал.

— Воевали? — улыбнулся Морозов, — Наверное, под Трабзоном?

— Именно, — ответил Фарид, зачерпывая пиалой, чай из котелка, — Здорово нам тогда всыпали! Если бы не господин Ульянов, Турцию постигла бы участь империи Рум!

— Моя бы воля! Живьем на костер этого господина! — процедил Андрей и нервно закурил.

— Прошу прощения, мсье! — стушевался партизан, выплеснул недопитый чай и устало направился к палатке.

— Зря я так! Неплохой парень, а я испортил человеку настроение, — размышлял Морозов, — Но ведь задел таки! За живое задел, черт возьми! Отлично, все идут спать и дров оставили довольно много. Так вот…

— покровительственно говорил Диофант, появившийся, как всегда, в самый подходящий момент.

— Откуда ты опять вылез? Сариссы я тут в упор не вижу, а вот трехлинеек со штыками сколько угодно, — пробурчал Морозов, — А штыком я разделаю под орех дюжину гоплитов вместе со стратегом!

— вкрадчиво, словно искуситель, говорил Диофант.

— Сожрали мы барашка! — хмыкнул Морозов, — И где прикажете проводить жертвоприношение?

Древний полководец обиженно отшатнулся, подняв сноп искр, и на мгновение слился с чернотой ночных гор. Андрей оглянулся. Никого. И слава богам, богиням и божественным детям, а то сочтут, что американец прямо тут, на яйле Западно-Понтийских гор и подвинулся рассудком.

— Какие мы ранимые, — криво усмехнулся Морозов, — И какого же цвета кровь предпочитает их вампирское величество? У меня лично, алая!

Диофант опустился на бревно, откинул капюшон и задумчиво разгладил окладистую бороду. Варвар! И я должен терпеть выходки избранников царицы, которые даже не пытаются понять величие задуманного.

— Дракон-то не очень большой? — усмехнулся Андрей, обреченно махнул рукой и бросил в огонь пустую папиросную пачку, — Дальше что? Кого будем резать? Тьфу! Ну, Антон Васильевич, удружили! Найди мне, стратег, сякого такого комиссарика и я зарежу сатанинское отродье на любом алтаре!

Диофант презрительно скривился, отодвинулся от огня и накинул капюшон, совершенно скрыв лицо. Странные нравы у этих скифов! Бери любого и режь, не спрашивая о благодарности, лишь бы Дева осталась довольна! Забыто, совсем забыто искусство общения с богами!

Диофант превратился в иссиня черного ворона и, пронзительно каркнув, растворился в снопе искр, прогоравшего бревна. Андрей криво ухмыльнулся и поискал взглядом душу с заветным куревом.

Лагерь, как назло, почти полностью обезлюдел, и только нечастые окрики часовых напоминали о реальности. Все-таки Фарид хороший парень! Андрей выудил из-под бревна початую пачку ядреных турецких папирос, оброненную молодым человеком, и с наслаждением затянулся. Все складывалось не так уж и плохо, хотя предстоящее вызывало некоторое беспокойство в, так сказать, моральном аспекте. Хорош герой Ледового похода, дававший присягу царю и Отечеству, приносящий кровавую жертву в храме, забытом даже богом которому посвящен. Докатились, господа белогвардейцы, до полной ручки докатились, заключив союз с древними демонами против новой, пятиконечной напасти.

Андрей взглянул на часы и мрачно вздохнул. Оставалось больше часа ожидания в неизвестности. Дроздовец поставил на угли полупустой котелок с остывшим чаем и достал из кармана бутылочку дешевой виноградной водки, а то со всей этой мистикой недолго и пневмонию подхватить с простудой в придачу.

Световое море разбушевалось и беззвучно точило, столетие за столетием, скалу, на которой стоял дворец Девы, осколок былого могущества. Колоннада дорийского портика грозила обрушиться в пучину и кануть на дно огромного черного глаза или скорее пасти, поглотившей почти весь призрачный Херсонес. Казалось, все это нисколько не волновало царицу, пребывавшую в ипостаси трехголового монстра, что говорило о совершенно дурном настроении, извечной хандре досаждавшей уже не первое столетие, а века так, с шестого христианской эры. А какое, спрашивается, может быть, настроение сущности, забытой много лет назад, лишенной силы и наслаждения от гекатомб благодарных почитателей.