Главный жрец пробирался в святилище, вырубленное в чреве скалы во времена, когда Кир овладел Мидией. Шум битвы стал глуше, уступив место дыму и гари. Храм пылал, погребая под своими обломками последних защитников. Жрец торопливо открыл потайную дверь в стене, расписанной фресками, зажег факел и стал медленно спускаться в подземелье по крутым ступеням.

Дрожащий огонек осветил небольшую каморку, в центре которой, на алтаре, стояла деревянная статуэтка Афины Паллады, хранительницы городов. Жрец прошептал нужные слова, взял святыню и завернул ее в черный плащ. Храм угрожающе скрипел и сквозь дымную пелену хранителю пришлось пробираться почти на ощупь. Легионеры не заметили, как из бокового входа выскользнул человек в обгоревших одеждах и побежал к северо-восточной стене в сторону торговой гавани.

Пламя слизало мраморную крошку на колонах портика, обуглило деревянный каркас и крыша, на мгновение, зависнув в воздухе, осела в туче белесой пыли. Жрец посмотрел со стены вниз и отшатнулся при виде крутого склона, но пересилил страх и исчез в темноте по недавно припасенной веревочной лестнице. Акрополь пылал, словно гигантский костер и в этом хаосе никому не было дела до почтенного мужа, торопливо шедшего вдоль торговой пристани в сторону Аконы, пригорода древней Гераклеи.

Андрей засомневался в собственном рассудке, ибо реальность жреца стала его реальностью, вторым «я». Он сквозь прорехи хитона ощущал ночную прохладу, боль в обожженном теле и непомерную тяжесть Палладия. В стороне осталась критская бирема, возле которой сидели люди, говорили о всякой всячине и размышляли о ценах на продукты после ночного погрома. Иерофант остановился, перевел дыхание и оглянулся в сторону города. Пусть делят награбленное добро, а боги уходят, чтобы вернуться или исчезнуть навсегда.

Назойливый солнечный луч скользнул по щеке, глазам, потанцевал на стене и уверенно обосновался на потолке. Андрей зевнул и от души потянулся, словно ленивый кот, разжиревший на хозяйских харчах.

После полудня над Эрегли разразился ливень, да что там ливень, ливнище от которого в ушах шумело так, что собственного голоса не услышишь. Андрей уничтожил содержимое очередного кофейника и язвительно посмотрел на похмельного друга.

— Богиня, она добрая и по доброте душевной поможет, — участливо предложил Морозов, — Выпей кофе с коньяком!

Дроздов обреченно хлебнул теплого коньяка из не менее теплой бутылки, запил водой из кувшина, удовлетворенно крякнул и долго пытался унять мелкую дрожь в пальцах.

— Так пить нельзя, — заявил Александр, — Как угодно можно, но так… Вчера даже хрюкать не смог! Очень хотелось, но увы…

— Крокодилы не хрюкают! — заметил Морозов, — Освежимся на экскурсии! Осмотрим местную гавань и с трезвыми, совсем трезвыми головами, попытаемся извлечь Палладий на свет Божий.

— И от кого мы все это узнали? — хмыкнул Александр, — Признайся, без чертовщинки не обошлось?

— Снился мне сон, Саша…

— Сон? — опешил Дроздов и достал бутылку виноградной водки, — Без полуштофика тут никак! Что смотришь, как пьяный фельдфебель на лапотника?

— Выслушай! — огрызнулся Андрей, — И заодно подумай: почему Герберт Орийякский стал магом-чернокнижником и папой Сильвестром, а не рыцарем короля Кастилии? Может у приват-доцентов и черви в голове, но черви все-таки живут в питательной среде, а не в сплошной кости, отполированной дешевым пойлом!

— Укусил, мыслитель, — согласился подполковник и поставил бутылку на место, — Большевички и костями не побрезгуют. Я весь во внимании, господин профессор!

— Древняя гавань находилась на месте нынешней бухты, между устьем Ахерона и еще одной реки, как ее… Не помню. Севернее Ахерона был акрополь, а южнее, как водится некрополь. На склонах горы, у следующей реки, есть три пещеры. Палладий в средней.

— И сколько же это годочков прошло, котик ты наш чревовещательный? — улыбнулся Дроздов и даже не побрезговал кофе.

— Чуть больше тысячи пятисот, — озадаченно ответил Андрей, раскуривая погасшую трубку, — Я понимаю, что много, но у нас нет машины господина Уэллса. Тайник пока не разграблен. Вот так, лохарг меднопоножный!

— Совсем рехнулся, дружище? Пусть я лохарг, пусть меднокостыльный, но брать штурмом базу турецкого флота не хочу!

Ливень перешел просто в сильный дождь, тучи над морем разорвались, и Андрей удовлетворенно посмотрел в окно.

— Все забываю спросить. Откуда у тебя столь забавный кинжальчик? — зевнул Дроздов, показывая на тусклую серебряную рукоять.

— Что? — очнулся капитан, — Ах, это? Фарид подарил!

— Ему цены нет, дружище! Подарочек, твою дивизию! — развел руками Дроздов, да так лихо, что бутылка, словно сама, прыгнула в протянутую ладонь, — Это же дамаск, настоящий дамаск! Нечто подобное видел в доме господина Ковалевского.

— Вот как? Я и не знал, что ты бывал до смуты в Харькове.

— Эх, времена! — почесал нос Александр и покосился на бутылку, — Меня только произвели в поручики, и я приехал в гости к давнему другу отца. Приехал и сразу попал на бал к губернскому предводителю, Михаил Пантелеймонович посодействовали. Именно там я и познакомился со своей будущей женой…

Губы Дроздова чуть дрогнули. Он сделал большой глоток зелья, закурил и продолжил рассказ.

— Так вот! Тогда же, меня представили господину Ковалевскому, и он любезно пригласил в гости осмотреть коллекцию белого оружия, чтобы решить небольшой спор. Меня покорила хорасанская сабля времен первых Романовых и кинжал, чуть ли не близнец твоего. Дай-ка еще раз взгляну!

Александр долго вертел в руках оружие, полюбовался узором и углубился в изучение арабской надписи на рукояти.

— Ну и почерк! Прочесть можешь? И я не могу! Мура вся эта мистика, а вот клеймо, стертое, но узнаваемое. Ого! Это работа Лари Могамеда из Хорасана.

— Дождь прекратился, — зевнул Морозов, озадаченный столь необычной откровенностью.

В Дроздова пришлось влить штоф чая с пряностями, и бравый подполковник принял пытку почти без возражений. «Почти!» Из-за этого «почти» едва из гостиницы не вылетели, но пара фунтов погасила скандал быстрее пожарной команды с водой и баграми.

Хозяин долго сетовал на шайтанского эмира, шалившего с табуретом и только гяурский пехлеваан, с помощью Аллаха конечно, спас Эрегли от большой напасти. У самой гостиницы за врангелевцами увязался человечишка в грязном халате для охраны правоверных от шайтаноборцев. Дроздов так не думал и потому недовольно косился на незваного попутчика, да разминал кулачищи. Морозов потащил друга к мечети и остановился у входа, не решаясь войти в святилище неназываемого.

- За нами следят! — прошептал Дроздов, — Этому шайтану грош цена, а день сегодня не базарный. Подожди здесь!

Капитан тяжело вздохнул и направился к скучавшему на ступенях дервишу. Андрей стоял возле нищего, переминался с ноги на ногу и нервно курил. Удивленно посмотрел на почтенного мужа в халате, белой чалме и толстой книгой в руках. И как только подошел, совсем неслышно, словно вальяжный персидский кот.

— Чем-то могу помочь, мсье? — учтиво поинтересовался человек, на скверном французском.

— Наверное, да, — неуверенно пробормотал Морозов, — Мне тут попался один текст, хотя ладно, обойдусь.

— Я суффий в медресе. В наше суматошное время редко увидишь человека, который хочет знать, а не бегать с шайтан-палкой по горам Тавра.

Словоохотливый учитель предложил выпить чашку другую кофе и попросил дервиша проводить уважаемого эфенди в духан Ахмета, а полусотня пиастров подкрепила сию просьбу. Заведение оказалось вполне приличным, уже хотя бы потому, что от запахов не выворачивало желудок, да и кофе не чета гостиничному.

Юсуф, так представился суффий, поинтересовался новостями из Франции и достал очки.