— Без полуштофика? — обиделся Дроздов, — Вы там с этой Лунной ведьмой на короткой ноге, так пусть разрешит хотя бы четверть штофа в день, а то руки дрожат! Не такая уж и большая плата для наемника.

— Не юродствуй! — попросил Морозов, — Арвидас! Вот наказание божье!

Поручик встал и, словно марионетка, направился к ближайшим кустам, вооружившись кухонным ножом.

— Оставь его! — хихикнул Дроздов, — Пусть человек спокойно зарежется!

Арвидас, к величайшему огорчению подполковника не покончил с собой, а вернулся с целым букетом трав, источавших горький приторный запах.

- Чего ты приволок, юродивый? — вспыхнул Дроздов, — Советую перекусить, сударь! Скоро выступаем, а духанов по дороге нет!

Арвидас, между тем, аккуратно разложил травы в тени дерева, взял свою миску и без аппетита поел.

— Ты хоть знаешь где искать это? — поинтересовался Дроздов у друга, сосредоточенно курившего папиросину.

— Понятия не имею! — ответил Андрей, — Помню, когда я был гимназистом, нас из Херсонеса выгонял Карл Казимирович. Выгонял, когда был не в настроении, но бывало, рассказывал уйму интересных вещей. Основали город переселенцы из Гераклеи и запрятать Палладий должны были аналогично. Карл Казимирович предполагал, что Палладий хранился в храме Девы, хотя Лепер был другого мнения.

— Напустил тумана! Не видно ни зги! — констатировал Дроздов, — Как выглядит этот Палладий, ядри его за ногу?

— Не знаю!

— Вот за что я тебя люблю, Андрэ, так это за конкретность! — улыбнулся Дроздов, принимая от одного из офицеров кружку второсортного виски, — Тьху! Стерва твоя богиня, как и все бабы!

Фарид надолго скрылся в штабной палатке, а когда вернулся, то был бледен, что сама смерть. Видно гнев партизанского полковника обрушился, словно лавина в ясный день и эта самая лавина похоронила не только планы Фарида.

— Ну что? — поинтересовался Морозов.

— С отъездом придется повременить, господин Фростер! — сообщил начальник штаба, — Командир почему-то уверен, что здесь не обошлось без Вашего участия. Я ему попытался доказать, но… Сами понимаете!

— Понимаю! — кивнул Андрей, — И сколь долго нам здесь сидеть?

— Дней пять! Пока из Анкары не придет соответствующее указание.

— Вы с ума сошли! — возмутился Дроздов, — Вы представляете, какую неустойку мы заплатим кампании? Сделаем вид, что сбежим, а Вы сделаете вид, что нас не поймали или сбросили в пропасть. Пропасть даже лучше! Никто не обвинит в потере бдительности, ядри его за ногу!

Фарид почесал затылок, отрицательно покачал головой и приставил к «господам геологам» парочку охранников, для надежности.

— Что будем делать? — вздохнул Морозов, — Время идет!

— Подождем до вечера, — ответил Александр, — Станем сухопутными крокодилами, прослезимся напоследок, скрутим шеи часовым и тихо уползем, щелкая зубами!

Андрей сладко зевнул, кивком выразил согласие с мнением друга и, ощутив ломоту во всем теле после предутреннего сна на мокрой от росы траве, отправился вздремнуть часок-другой. Уже засыпая, слышал, как господин подполковник распекал младшего по званию с помощью малого петровского загиба и, судя по всему, безрезультатно. Мишриса, казалось, обходили радость и печаль, гнев и умиротворение. Андрею стало страшно в тот момент, когда понял, что некогда веселый литовец даже дьяволу не интересен, в виду отсутствия предмета торговли.

Дроздов, истощив запас крепких выражений, посмотрел в лицо подопечного, тяжело вздохнул и принялся экспериментировать с початой бутылкой, пытаясь уловить незримую грань между переходом водки в ключевую воду и наоборот. Нюхнешь, и душа прямо поет, но после первого же глотка пропадает и слух, и певческий голос переходит в какое-то блеяние. Александр достал соломину, продул ее и осторожно протолкнул между пальцами в горлышко бутылки.

Ослик неторопливо семенил по горной дороге, увозя дроздовцев в сторону Эрегли. Морозов спокойно правил длинноухим рысаком и тревожно смотрел по сторонам, ожидая появления шального партизана с трехлинейкой, а то и самого Кемаль-пашу, собственной персоной. Уж больно быстро командир отряда сменил гнев на милость, разрешил уехать, но обещанного проводника не выделил, лишь неопределенно указал на северо-запад.

— Чего вертишься, как непонятно кто? Смотри на дорогу! — издевался Дроздов, — Чернокнижники должны разуметь чувством, а не задним местом, как я, например!

И что тебе прошептало заднее место? Потеет, наверное?

В ответ подполковник вытер лицо, достал револьвер и приготовился к появлению неизвестно кого. За поворотом дорога резко уходила вниз, и Морозову приходилось сдерживать ишака, который с несвойственной ему прытью рисковал перевернуть арбу.

- Тупое животное! — ругнулся Дроздов и соскочил с повозки, — Стой! Ослиная твоя душа!

Животное, тяжело дыша, остановилось и радостно уткнуло морду в сочные зеленые колючки у обочины дороги. Жарко. Покрытые трещинами скалы нависли над дорогой в тревожном ожидании той самой жертвы, на которую можно обрушиться всей огромной массой. Дроздов оценивающе посмотрел на глыбы, а затем грустно уставился на обедавшего осла.

Из-за поворота послышалось мерное постукивание, будто уставший паломник перебирал массивной клюкой. Словно в подтверждение этому ветерок донес тягучую песню. Песня песней и мелодия знакомая, да слова звучали непривычно тоскливо, так что захотелось повыть в яркий солнечный день.

— Опять видения-привидения! — пробурчал Александр и достал из кармана ручную бомбу, позаимствованную у партизан.

К белогвардейцам подходил человек в длинной льняной одежде, с полотняной сумкой через плечо, обутый в кожаные ременные сандалии.

— Добрый день, дети мои! — обратился незнакомец к офицерам на чистейшем русском языке и поклонился, — Мир вам!

— Вам так же, святой отец! — лениво ответил Морозов, прикуривая папиросу.

— До Эрегли далеко, папаша? — сразу поинтересовался практичный и абсолютно приземленный Дроздов, — А то занесло, хрен знает куда, к чертям собачьим!

— Молись, сын мой, и тем самым посрамишь диавола, — назидательно ответил паломник, — Демоны смущают ваши души и закрывают свет, заставляя блуждать во тьме! И если слепой ведет слепого, оба падают в яму!

— Чего-чего? — чуть не подавился папиросой Дроздов, но странник уже пропал, словно его и не было вовсе, — И привидится же такое! Хватит жрать! Нехватка замучала?

Александр тяжело встал и с помощью хворостины принялся убеждать ослика в своей правоте. Животину ничуть не волновали проблемы двуногих прямоходящих и пришлось ждать того светлого момента, когда скотинка насытится.

— Ничего не понял! Ей богу, крокодилом быть лучше, чем человеком: птички зубы чистят, изредка слезу пускаешь и питаешься вкусным мясом! А самое главное: философия на хрен не нужна!

— Какая уж тут философия, — зевнул Морозов, — Сделают из тебя дюжину сумочек для шлюх с Плас-Пигаль, и дело с концом!

Даже ишаку настолько надоело словоблудие, что бедная животина перестала хрустеть колючками и медленно потащила арбу вниз по дороге. Друзья догнали повозку, забрались в нее, и продолжили путь по горному серпантину, сползавшему в пыльную зелень ущелья. От перепада высоты уши словно заложило ватой и Дроздову все время казалось, что мир стал каким-то беззвучным, онемевшим в одно мгновение. Арвидас сладко зевнул, потянулся словно кот, в глазах которого исчезло мартовское безумие, и посмотрел на Дроздова, ковырявшего грязным пальцем в ухе.

— Господин подполковник, куда это нас занесло? — поинтересовался Мишрис, — Красиво то как!

— Очнулись, мой друг? — полусонно пробормотал Морозов, — Вот и славненько! Теперь правьте нашим драгоценным мустангом, а старый приват-доцент, с Вашего позволения вздремнет!