— Тут это… Паек и новая форма, — почесывая затылок, сообщил Игнат, — Товарищ Пятаков просил напомнить о разговоре и срочно прибыть на совещание. Товарищ Кун вернулся из Симферополя. И еще, совсем забыл!

Красноармеец достал из кармана кусок мыла и передал Фишману. Оперуполномоченный вздохнул, мрачно посмотрел на средство гигиены, и поставил чайник на примус. Повозился немного с огнем, но Поликарпович покачал головой, прочистил иглу, и яркое пламя загудело под днищем чайника.

— Что за спешка? Я валюсь с ног как…, - вздохнул Иосиф и махнул рукой, — Опять банды?

Чайник засвистел, дыхнул из носика паром и Фишман, громко отфыркиваясь, стал мыться. Поликарпович осмотрел бритву, скептически покачал головой, снял кожаный ремень и, подправил лезвие.

— Хорошая сталь, немецкая, — с уважением заметил бывший рабочий, — Скорее бы все эти рехволюции окончились! Хотите, верьте, хотите, нет, а по ночам завод снится, и руки истосковались по настоящему делу. Я ведь до германской работал на «Гельферих-саде», в Харькове, и был не последним на счету. А теперь пришлось вроде как жандармом стать, прости господи.

— Что-ж не к белякам пошел? — съязвил Фишман, — Хорошо было при царе?

— Работал много, а на паперти не стоял! — вздохнул Игнат Поликарпович, — Братуха мой, реальное закончил, благодаря нашему инженеру и хозяину в технологичку поступил, да сгинул в Сибири после пятого года! Что говорить! Если бы не товарищ Артем, то на Перекопе друг в друга стреляли бы. Такая вот житуха, Яковлевич!

— Жалеешь? — процедил Фишман, одевая форму.

— Чего уж там, — буркнул Яценко, — Пора уже! Товарищ Пятаков просил быстрее.

Фишман посмотрелся в треснутое зеркало, удовлетворенно хмыкнул, и вышел из дома вслед за посыльным.

Поезд остановился у Севастопольского вокзала, выпустил клубы пара и затих. Встречающих было немного, и невысокая площадка перрона от этого казалась непомерно длинной. Даже двум носильщикам работы не нашлось. Может… Так, мелочь: два тощих чемодана в руках красных командиров, мастеровые с солдатскими вещмешками, дамочка! С баулами! Ее встречают… Вот незадача.

— Ну и жизня распроклятущая! — вздохнул один из носильщиков и махнул рукой, — Вот ране было. Памятаешь, Вася, как перед германской приехал новый полицмейстер?

— Как не припомнить! Мне тогда рупь серебром перепал, хотя хребтина целую седьмицу ныла!

— Здорово, товарищи! — приветствовал работников красный командир, — Как пройти в штаб флота?

— Ну, тут недалече! Поднимешься к Большой Морской, а там того, к Владимиру под золотым крестом.

— Спасибо, — буркнул красноармеец и посмотрел на своего спутника, — Доходчиво, черт бери!

— Извозчики все знают, — зевнул в ответ второй краском, уж точно бывший золотопогонник и, подхватив чемодан, решительно направился к зданию вокзала.

Извозчиков было не так чтобы и много, но для Севастополя изрядно, десятка полтора. Возничие собрались в круг, курили махорку, травили анекдоты, обсуждали городские новости. Бородатый дядька, самой, что ни есть разбойничьей наружности рассказывал старую байку и божился что все, чистейшая, правда. Причем с такими подробностями божился, что даже лошади стыдливо фыркали. Слушатели понимающе кивали, подзадоривали сочинителя, но замолкли, увидев клиентов. Это конечно не господа офицеры императорского флота, но на безрыбье и красный командир осетром покажется. Повезло худосочному татарину в косоворотке и ярко-красном жилете.

— Милей…,- начал было один из пассажиров но, получив кулаком в бок от своего спутника, лишь буркнул, — В штаб флота и живее!

— Могем и к штабу, — согласился извозчик, — Ноне оно все спешат, а куда? Все тамова будем! Кисмет!

Накануне прошел дождь. Деревья искрились капельками воды, радовали сочной листвой, а невообразимо глубокое небо кричало голосами чаек. Красный командир, державший на коленях изрядный сверток, мрачно смотрел по сторонам и нервно курил, дрожа от холода, словно не конец мая, а промозглый ноябрь.

— Андрей! Ты часом не заболел? — улыбнувшись, поинтересовался второй красноармеец и, не получив ответа, продолжал наслаждаться болтовней возницы.

— Вот при царе, — продолжал словоохотливый возница, — Не то, что теперича! Хотя щас полегчало, хозяин вроде как…

А мимо, в такт лошадиному бегу, проплывали дома, не потерявшие еще памяти о прошлом, которое просвечивало в сбитых гербах и статуях со щербатыми носами. Был ведь и другой Севастополь, под пронизывающим ветром, притихший в ожидании неизвестности. Мы угрюмо брели вслед за Туркулом и Витковским к Графской пристани в мокрых, соленых от пота и морских брызг шинелях, проигравшие и, чего греха таить, сломленные. Сломленные ли? Ведь прошлой осенью, наблюдая с кормы «Херсона» за исчезающими в дождливой мороси колонами. Думали, что вернемся и вернулись, двое из многих и многих. А дальше что? Сдаваться быдловатым гражданам? Мы словно римляне «Молниеносного» легиона, ушедшие через Дарьяльское ущелье по приказу императора. И упал где-то в Прикаспии последний римлянин, сжимая священную аквилу, и золотая птица с грустью смотрела, как черные собратья из перьев и костей выклевывают мертвые глаза. Маловат легион-то! Дроздов и я, я и Дроздов! Чем барон хуже римского императора? А все почему? Не умел мстить Николай Александрович Романов, за что и поплатился головой! Большевички сразу взялись за дело, со знанием взялись, засучив рукава. Не город, а морг какой-то. Сон разума рождает чудовищ, добро бы призрачных, а то из плоти и крови, голодных, жаждущих свеженького мясца.

— Приехали! — громко сообщил Дроздов.

— Чего? — очнулся Морозов и растерянно осмотрелся и хлопнул ладонью по нагрудному карману, — Мандат на месте, а то говорят, командующий строг и не справедлив!

— Идем, философ! — буркнул Александр, расплатившись с извозчиком.

На ступенях штаба царила обычная суета, уходяще-приходящая, торопящаяся по небывалой срочности, как и положено в вертепе или негритянском борделе. Интиллигент, с тросточкой, что-то доказывал часовому у двери, возмущался, но как-то уж слишком культурно. Краснофлотец стоял словно статуя, холодная, безмозглая, и до безобразия тупая. Красные командиры неторопливо поднялись по широким ступеням бывшего офицерского собрания, остановились на секунду другую и решительно направились к несговорчивому часовому. Матрос преградил вход и угрюмо взял оружие на изготовку, хотя никто не собирался штурмовать сие некогда почтенное здание.

— Мы к товарищу Домбровскому! Командированы из Одесского военного округа! — сказал Дроздов, щеголявший выправкой, которая красным курсантам и не снилась, — Вот наши мандаты!

— К дежурному идите! Мне не велено! — глотая слова, ответил часовой.

— Вызывай начальника караула! Распустились! Мандаты сравни неуч!

— Почему скандалите, товарищи? — раздался за спиной голос, явно принадлежавший опытному офицеру.

— Мы по важному делу командированы в распоряжение товарища Домбровского, — пояснил Морозов, — И здесь не то, что скандалить, а тройным петровским надо! Это штаб флота или цирк Дурова? Вот и гражданин, далеко не мальчик, показывает мандат, образец которого в первом справа ряду, а часовой ни уха, ни рыла!

— Ясно! — вздохнул офицер, — Где же найти грамотных? Этих товарищей пропустить под мою ответственность. Документы у них в полном порядке!

— Да как без…

— Выполнять, матрос! Гальюн надо таким охранять, а не штаб! Проходите, товарищи!

— Молодые люди! — взмолился интиллигент, — Вы инженеры из Одессы, если я что-нибудь понимаю в этом бедламе? Я инженер судоремонтного завода, Гросснер Иван Леопольдович! По вине этого остолопа, в форме я вынужден терять время, а у меня под началом куча полных идиотов, с инструментами, прошу заметить!