Как же его звали? Капитан Бурлович, или как-то похоже, короче Чеховская лошадиная фамилия.
— Вы явно не турок! — улыбнулся этот…ович.
— Американец! — буркнул Морозов, — Да и Вы не похожи на анатолийца!
— Я русский! — с гордостью ответил собеседник, — Военпред товарища Фрунзе! Слава Богу, что большевики ценят специалистов!
— Вот как! — удивился Морозов, добавляя хрипотцы в голос, — Извините, простыл немного!
— Бывает! Привез борцам против Антанты оружие! Завтра еду в Анкару к товарищу Кемалю, который раскаялся в смерти Мустафы Субхи!
— Сомневаюсь, — улыбнулся Андрей и пошевелил веткой почти остывшие угли, — Представляю ужас, если бы в конгрессе сидели одни негры, которые вчера копались в отбросах, а сегодня стали бы руководить заводами Форда или банками Рокфеллера!
— Лет через тридцать увидим! — с горячностью заверил ренегат и достал бутылку настоящей водки, — Выпьем за новую Россию!
— Выпьем, гнида! Какие тридцать лет? Эта ночь для тебя последняя! — подумал Морозов и сделал пару хороших глотков зелья.
Ночная тишина тихо подкрадывалась к спине, держала в тревожном напряжении, подготавливая только ей известную феерию, бал во мраке с человеческими жертвоприношениями. Агент большевиков лениво допил содержимое бутылки и мутно посмотрел сквозь стекло на собеседника. Костер вспыхнул неожиданно ярко, словно сырость уже погрела руки и настала пора напомнить волкам и зайцам о завтраке. Тишину разорвал протяжный вой, тоскливый и зовущий за собой, к зайцам в гости. Тучи, словно испугавшись ночных хищников, убежали за ближайшую гряду, и взошла Луна, яркая как никогда, окрасив деревья серебристыми блестками.
Андрею захотелось присоединиться к жизнерадостному вою, но вовремя одумался. Только этого не хватало, хотя до чего привлекательно кувыркнуться через нож в пеньке и серой тенью перегрызть горло этому большевичку. Если ножа нет, то можно и через пустую бутылку, но в этом действе господину полковнику нет и быть не может соперников. Андрей достал из кармана часы и удовлетворенно крякнул.
Полночь. Перстень, подаренный англичанином, пульсировал, а потом сжал палец так, что заставил владельца застонать от боли. Легче стало в тот момент, когда вода, нагретая пламенем костра, закипела и Андрей, повинуясь странному наитию, принялся собирать травки, о которых понятия не имел. И все же сбор был неполным. Почему? Просто знал и все тут! Камень на перстне сверкнул, и тоненький серебристый лучик указал на неприметный желтый цветок, с бледными, с проседью листьями. Остро пахнущие травы брошены в костер и Морозов остановился возле огня, не ища смысла в своих действиях. Большевичок мирно спал, свернувшись калачиком возле огня, бормотал что-то неразборчивое и нежно гладил выпитую бутылку, называя ее почему-то Розалией Самойловной.
Морозов пожал плечами и зачерпнул пиалой содержимое котелка. Настой получился отменный, слегка горьковатый, но приятный на вкус. В голове зашумело и ощущение легкости, почти невесомости, наполнило не только тело, но и казалось самое естество. Поклонник какой-то Розалии Самойловны очнулся и, на четвереньках, подполз к котелку, томимый сухостью во рту.
Экс-капитан почти полностью опорожнил котелок, икнул и заблеял словно барашек. Пределы лесочка раздвинулись, ближние деревья ушли за горизонт и на дне каменной чаши, залитой дневным светом, стоял лишь жрец в длинной льняной тоге, да у ног сидел раб-мириандин в ошейнике, скулил подобно побитой собаке, и просил о пощаде по-гречески. Андрей еще раз оглянулся по сторонам, отметил знакомые вершины Западно-Понтийского кряжа и удивленно посмотрел на добротную дорогу, петлявшую по долине. Мгновение и дороги не стало, лишь более или менее ровная петля, по которой только и можно проехать, не переломав ноги коня. Вершины густо покрылись лесом, да и сам Андрей изменился; стал солиднее и старше. У ног копошился уже не раб, а запуганный до смерти римский центурион в разорванном плаще и, потерявшей былой блеск лорике. Этот опустившийся повелитель Ойкумены грозил тощей рукой жрецу, призывая на его седую голову гнев Марса и Юпитера Капитолийского.
Иерофант не обращал внимания на эти вопли и хотел лишь успеть в урочное время к святилищу, чтобы заставить Лукулла покинуть Вифинию, призвав на помощь подземных богов. Лукулл, толстяк Лукулл, обедавший у Лукулла, почему-то напоминал тощего Бланка-Ульянова с куцей дрожащей бороденкой, сочинявшего очередной бред о многообразии тактик российской социал-демократии и поэтому пусть предсмертные вопли центуриона усладят душу Великой Гекаты.
Она пришла неожиданно, и сердце Андрея защемило, несильно так защемило, но очень настойчиво. Чистый горный воздух не давал облегчения, стал плотным, словно вода мертвого моря, неспособная утолить жажду не только в жизни, но и в смерти. Почему именно она? Она ведь погибла осенью двадцатого на Перекопе! О боги, если вы есть, то будьте милосердны, если вы боги, а не демоны!
Оставшаяся вечно молодой сестра милосердия Мария исчезла, уступив место смешливой охотнице, которая бесстыдно дразнила голыми коленками из-под короткой туники, сжимая в руке тугой лук из рогов антилопы. Такая красавица пристрелит и глазом не моргнет, а если и моргнет, то лишь для того, что бы оценить расстояние до очередной жертвы. Ух, хороша! Молчу красавица, молчу и даже не думаю о бренном, все больше о вечном! Охотница добродушно улыбнулась и, взглядом, приказала следовать за собой к вершине, гуще других покрытой лесом. Пленного римлянина волокли два гераклеота, появившиеся также неожиданно, как и сама лучница.
Потомок капитолийской волчицы даже не пытался вырваться, а покорно семенил за стражниками, которые не упускали случая толкнуть его тупым концом копья под зад или наступить на развязавшийся ремень калиги. Дорога резко пошла в гору и свернула к лесистому подножию горы с вершиной, срубленной лабрисом давнего катаклизма. Охотница скрылась в густом подлеске, и только легкий ветер прошелестел ей вслед колючим кустарником. Резкий вскрик и на дорогу упало тело неосторожного пастуха, заблудившегося на свою голову в священном лесу. Андрей переступил мертвое тело и, постукивая длинным посохом, направился дальше, проклиная юношу за неосторожность. Готовишь мистерию, истязаешь тело и душу, а всякие молодые эфебы все портят. Посох. А он откуда взялся? А почему, собственно, верховному жрецу и не ходить с этой дубиной, которая так приятна на ощупь и принадлежит ему по праву. Это тебе не трехлинейка в боях под Мелитополем, хотя и это своеобразный жезл мага Дроздовской дивизии. Стоп! Дроздовской дивизии нет в Митридатовом царстве, а трехлинейками гоплиты не воюют! Это было в прошлом или будет в невообразимо далеком будущем.
Жрец, раздраженно вытер со лба пот, и остановился, поджидая гераклеотов. Андрею было противно наблюдать за тем, как извивался на земле пленник, как целовал следы гераклеотов, прося пощады. Иерофант же удовлетворенно потирал окладистую бороду, шепча благодарность подземным богам, отобравшим у жертвы разум. Охотница появилась неожиданно, осуждающе посмотрела на жреца, согнувшегося в поклоне, и вогнала стрелу в землю по самое оперение.
Процессия двинулась дальше, и по мере подъема к вершине все сильнее ощущался древний дух, не то чтобы злой, но явно недовольный присутствием посторонних. Иерофант дал знак остановиться, поняв, что при следующем шаге сердце выпрыгнет из груди. Охотница тревожно достала стрелу из колчана, но не решалась разбудить дремавшего зверя. Божественная сделала едва уловимый жест и растворилась в тени раскидистого дерева. Жрец почувствовал облегчение, перестал держаться за грудь и продолжил шествие, ибо солнце уже стояло в зените.
И снова дорога петляла среди деревьев, опутывая серой лентой плосковершинную гору. Лес притих и только легкий ветерок шелестел где-то внизу, но так тихо, словно боялся разбудить исконного владыку этих мест. Лесные великаны расступились, открыв пыльный, выжженный солнцем склон. Где-то вверху, почти полностью заслоненный каменным останцем, виднелся черный зев священной пещеры, доступный немногим лишь в урочные часы. А во всем виноваты жрецы мариандинов, которые четыре века назад прокляли святилище Лунной Девы и никак не разрушить их заклинания, разве что свежей человеческой кровью. Кровь, конечно, неплохо, но в скальное подземелье еще требовалось войти и непросто войти, но и сразиться неизвестно с кем. Старик нетерпеливо стукнул посохом по серому камню и посмотрел на своих спутников. Гераклеоты утихомирили легионера, визжавшего словно поросенок, и согласно кивнули. Лохарг, командовавший стражниками, вытащил короткий меч, хотел опередить старого иерофанта, но остановился, увидев белесый туман, опускавшийся на дорогу рваными клоками. Ой, не мечом здесь надо орудовать, а словом!
