Мишрис устроился впереди, а капитан перебрался на его место и почти сразу заснул. Дроздов с интересом наблюдал за молодым офицером, ожидая, когда у него в очередной раз помутится рассудок. Сгорая от любопытства, Дроздов казалось, с ума сойдет, причем прямо здесь, под стук копыт упрямого осла.
— Арвидас! Как самочувствие? — осторожно спросил подполковник, ощутив, что опять в состоянии слышать и слушать окружающих.
— Просто замечательно, Александр Михайлович! Вот только не пойму смысла путешествия по горам. Мы должны быть на побережье слушать крики чаек, как в нашей маленькой Литве под Клайпедой. Я, конечно, понимаю, что рев крокодилов мелодичнее, но…
— Изволите язвить, молодой человек? — огрызнулся Дроздов, — Отставить!
— Есть отставить, господин подполковник!
— Так-то лучше! — миролюбиво вздохнул Дроздов, закурил и с минуту пускал серые кольца дыма, — Вот помню, в юнкерском училище, произошла одна история, любопытнейшая история, клянусь стонами похмельной ящерицы в песках Туркестана! Поехали мы на маневры в Тамбовскую губернию, под Моршанск. Есть в тех краях деревня, Сосновка, на окраине которой мы разбили лагерь и нас, меня и моего друга Лешу Чернявского, поставили в наряд, как наиболее отличившихся при посещении гарнизонной гауптвахты. Нас не оставили в беде, принесли пол-штофика «Ерофеича» из ближайшего трактира и две французские булки с маслом. К полуночи начался ливень, и водка пришлась явно к месту. Каюсь! Заснул я под грибком, словно суслик зимой и мое счастье, что никто из господ преподавателей не видел. Проснулся и понимаю, что залетел по это самое, и даже глубже. Лешка исчез. Оставил свою винтовку и словно испарился. Вот стою я, как мокрый тушканчик, с двумя трехлинейками и размышляю, что папенька, царствие ему небесное, отправит за такие дела в занюханую технологичку кувалдой по паровозам стучать, но обошлось, даже лишнего наряда не получил. Подняли роту в ружье и под командованием начальника курса отправились мы искать Лешу. Искали трое суток, и нашли не где-нибудь в трактире, а в Борисоглебске, возле местного монастыря. Стоит парень на коленях и молится, а в глазах форменный идиотизм. Хотел его стукнуть промеж глаз, для просветления ума и не смог. Непонятно откуда появившийся монах удержал кулак, чуть руку не открутил, святоша!
— Монахи — добрые люди, — развел руками Мишрис, — Ну и…?
— Вот Вам, милостивый государь, и ну! Монаха то никакого и не было! Все ребята на меня пялились, а я застыл с поднятой рукой и смотрю куда-то в сторону!
— Занятно, — улыбнулся поручик, — А ко мне как относится эта история? Что потом стало с Вашим другом?
— С Лешкой? Постригся в монахи, а перед германской войной умер в Оптиной пустыне от пневмонии. А что касается Вас, то просто не пойму, каким образом и главное, сколь надолго у Вас мозги стали на место? Я понимаю, что призрачные богини не чета земным ланям, но ведь эти земные-то и понесут так, что ветер обгонят!
— Александр Михайлович! Это все контузия под Мелитополем!
— Контузия? Ну, ну…,- вздохнул Дроздов и уставился на дорогу, отороченную скалами, вроде побитых кариесом зубов гигантской рептилии.
Подполковник даже улыбнулся, представив, что съезжает по языку монстра, искалеченного в неравном бою с каким-нибудь великаном из сказок Перро. Минутное возвращение в детство слегка взволновало, и Александр прогнал от себя и рептилию, великана, и Перро с помощью цитирования боевого устава императорской армии. Помогло. Рептилии не появлялись, но теперь из-за каждого камня высовывались краснопузые в кожанках и рука импульсивно потянулась к револьверу.
— Тьфу! Нервы ни к черту! — ругнулся подполковник и отхлебнул из фляги чистой родниковой воды, — А вот это уже совсем хреново! Андрэ, вставай!
Снизу послышались выстрелы. Арвидас остановил ослика и растерянно похлопал по боковым карманам пиджака, ища револьвер.
— Господин подполковник! Мое…
— Держи уж! — вздохнул Дроздов, передавая оружие, — Смотри у меня, потомок Витовта, без чудачеств!
— Что случилось? Опять безумие нашего литовского друга? — зевнул Морозов, нехотя приподнимая голову.
— Внизу стрельба, — буркнул Александр, — Как бы не влипнуть по самые уши в дерьмо!
— Будем ждать, — лениво ответил Андрей, — Что нам союзники и кемалисты!
Морозов слез с арбы и направился к ближайшему повороту. За скальным выступом проходила еще одна дорога, которая желтой каменистой лентой уходила от ближайшего селения в сверкавший белыми скалами каньон.
— И что высмотрел? — сказал подошедший Дроздов, — Стоишь, словно Скобелев на Шипке! Думаешь нам лучше по этой дороге?
— Почему бы и нет! Нам нужно в Эрегли, а не в Зонгулдак.
— Ну, тебя к бесу! — возмутился Дроздов, — Что я Илья Муромец, чтобы идти в лапы к Соловью-разбойнику? Вечно тебя тянет искать приключений на свою задницу!
— Здесь нет засады, а внизу ее спугнули!
— Угу, персональная! Вы переоцениваете свою значимость, господин капитан! Твою мать…!
В ущелье что-то ухнуло, а потом зеленый ковер потонул в огненном шквале. Били из полевых орудий, и Дроздов даже присвистнул от восхищения.
— Как бьют, черти полосатые! Красиво!
— И тебе, Саша, хочется оказаться в этой красоте? Мне моя голова дорога, как память!
— Хрен с тобой, убедил! Да сохранят нас всякие боги, богини и божьи дети от приступа топографического кретинизма!
И снова ослик бежал по дороге, оставляя позади черное облако пожара. Дорогой явно не пользовались, и пару раз приходилось перебираться через каменные завалы, а то и скользить, рискуя свалиться в пропасть. Ближе к вечеру, без особого на то труда, можно было свернуть шею и не одну, скажем четыре, включая ослиную. Дроздов угрюмо смотрел по сторонам и удовлетворенно отметил, что эта самая угрюмость обостряет внимательность, ибо спутники не удосужились увидеть пустые глазницы окон, вырубленных почти у самой вершины плоской горы.
— А это что такое? — процедил Дроздов, сытый чудесами по самое горло, — Уютные склепики, где гробы вапленые летают?
— Дорога куда-нибудь ведет, — ответил Морозов и присмотрелся к горе, — Очень похоже на Чильтерский монастырь.
— Именно, Андрей Васильевич! — вмешался Арвидас, — Очень интересная историческая проблема, особенно если учесть архитектурные особенности, связанные с еретическими…
— Отставить, поручик! — оборвал начинавшуюся лекцию Дроздов, — Если там жили люди, то они пили не только вино, но и воду. Переночуем в монастыре, и будем надеяться, что он не стал базой кемалистов или одичавших дервишей.
Шли долго и по монастырским ступеням белогвардейцы поднялись почти в полной темноте. Арбу и ослика оставили на нижней площадке, а сами расположились в бывшей трапезной.
В очаге затанцевал огонь, а вместе с огнем тени былых праведников и грешников. Арвидас попытался продолжить лекцию по истории Византии, но Дроздов уснул при упоминании Фомы Славянина, а Морозов отключился в самом начале рассказа об осаде столицы павликиан. Арвидас грустно пожал плечами и решил прогуляться по монастырю, не забыв прочесть соответствующие молитвы и вооружиться факелом. Мало ли что тут поселилось за последние пять веков, а без человечинки, поди, совсем истомилось, оголодало и жаждет теплой кровушки.
Литовец шел мимо выщербленных колонн, смотрел на неясные контуры фресок на стенах, омертвевшую от удара заступа мозаику. Факел неожиданно погас, и поручик оказался в полной темноте. Арвидас испуганно перекрестился, упал на колени и отбивал поклон за поклоном лику Господа, загоревшемуся в разбитом алтаре пещерного храма.
— Грешен, Господи! — пробормотал литовец.
— Слепой и тот, кто видит, когда оба они во тьме, они не отличаются друг от друга. Если приходит свет, тогда зрячий увидит свет, а тот, кто слеп, останется во тьме!
— Она ведь тоже свет, — прошептал Арвидас, увидев царственную матрону, сотканную из лунного блеска.
Божий лик задрожал и почти расплылся от гнева, а затем вспыхнул с новой силой.
