— Позови товарища Алксниса! Очень срочно! — не обращая внимания на причитания помощника, приказал Иосиф.

И снова изучение книги. Фишман уже жалел, что минули те времена, когда во имя святой цели можно было не стесняться в средствах. Почему есть классификации ведьм, а классификация контрреволюционеров отсутствует? Сжечь пару сотен контриков для проформы и сразу станет легче жить.

— Что читаем, Иосиф? — поинтересовался худющий и высокий как жердь литовец, входя в кабинет, — Ого! Хотя перевод и паршивый! Знаешь, я ведь учился на историко-филологическом, и подобной пакости начитался по самое не хочу. Что там у тебя стряслось?

— Перевести можешь?

— Посмотрим. Так! Однако, скажу я тебе! Обычное любовное послание, а вот тут кое что-о! Ровно в полдень на нашем месте! — зевнул Алкснис, — Ну ладно, занимайся дедукцией, а у меня работы до чертовой матери!

— Чем заниматься? — переспросил Фишман, но литовец уже вышел.

И снова книга. Иосифу очень понравился вопросник дознавателя, четкий, логичный и не оставлявший обвиненному ни малейшей лазейки к оправданию. Конечно, акт веры с предварительным удушением можно считать малодушием, но сам факт интересен тем, что за чистосердечное раскаяние надо платить и платить хорошо.

Чекист закрыл глаза и представил сотни и сотни костров, на которых корчились белые гады. Приятно, черт побери! А на трибуне стоит товарищ Ленин и вместе с пролетариатом поет «Интернационал» и чем ярче пламя, тем сильнее льется песня. И от этого гимна контру сгибает сильнее, чем от огня.

— Иосиф Яковлевич! Товарищ Фишман! — вторгся посторонний голос и прервал призрачный триумф, логичный ответ за «кровавое воскресение» 1905 года.

— А! Что случилось, Поликарпыч? — очнулся Иосиф и нервно закурил.

— Вас срочно вызывает товарищ Андрианов! — сообщил Игнат и опять покосился на книгу, — Тьфу, белиберда сраная! Уберите тую мерзость с глаз, бо в печку кину!

— Я тебе кину! — ударил кулаком по столу Фишман, — Тупица! Поучись с мое, а потом вякай!

Иосиф аккуратно запер книгу в ящик стола, вышел из кабинета и по длинному коридору направился в кабинет начальства. По дороге с кем-то здоровался, отвечал невпопад на вопросы коллег, а сам размышлял о проблемах «красной» инквизиции и «белых» еретиков.

— К Вам можно, Валентин Маркелович? — спросил Фишман, заглядывая в кабинет.

— Заходи, Иосиф! — ответил начальник, отложил в сторону папку и зевнул, — Поговорить надо! Посидим, покурим, чайком побалуемся и побеседуем о всякой всячине!

Фишман боязливо присел возле стола, достал папиросу и нервно размял табак.

— Что же произошло под Сюйренью? Я внимательно слушал бред, который ты нес в госпитале и ничего не понял! Призраки, ожившие рыцари и прочий бред, напомнили мне дешевый авантюрный роман. Кто такой Кернвальд? — говорил Андрианов, разливая по чашкам ароматный чай, — Тебе пришлось ампутировать руку, а ты все причитал о потерянных ногах! Уже хотели вызывать из Бахчисарая психиатра, но ты во-время очнулся.

— Я, Валентин Маркелович, мало что помню! — вздохнул Фишман, — Вышел на переговоры с Ахмедом, выстрел и больше ничего не помню. Отрядом командовал Гаманенко. А Кернвальд? Странно, что я о нем вспомнил. Мы учились в гимназии. Он был на несколько лет старше и постоянно издевался, называя меня «жидовской мордой». Потом встретились на фронте, и я его приказал спалить в топке бронепоезда, который мы отбили у шкуровцев.

— Так, так, так! Добрая душа у тебя, Иосиф, а главное отзывчивая, почти человеколюбивая! — улыбнулся Андрианов, — Ты материалы последнего пленума ЦК читал?

— Просмотрел, но подробно не читал, — промямлил Фишман, — А что?

— Вот именно, товарищ! — поднял вверх палец Валентин Маркелович, — В то время, как весь пролетариат добивает белую контру, изучает материалы партии и правительства, некоторые почитывают мракобесные книжонки! Враг не дремлет, а ты теряешь бдительность! Партбилет лежит непосильным грузом?

— Меня не поняли! — вяло возразил Фишман, — Там очень интересная методология допроса, после которого уже не отвертеться, а костры, как метод воспитания…

— Заткнись, идиот! — грюкнул кулаком по столу Андрианов, — Нас и так обвиняют во всех грехах! Вот костров нам только и не хватало! При мне кинешь в печку поповскую писанину, а сегодня вечером будешь на политзанятиях заниматься настоящим делом!

— Буду, товарищ Андрианов! Но не на политзанятиях! — закуривая очередную папиросу, ответил Иосиф, — Мне удалось найти доказательства связи мерзавца Гросснера с белым подпольем. Нам сообщили, что его жена является связной! Сегодня вечером попробуем вывести эту суку на чистую воду!

— А если будет молчать? И потом Гросснера заменить некем! Ясно? Поэтому пока никого не арестовывать! Разрешаю на политзанятиях не присутствовать, но материалы пленума проработать и показать мне конспект! — согласился Андрианов, — Сознательность и политграмота — прежде всего! Идите!

Фишман вышел от Андрианова в полном смятении, обиженный тем, что начальство так и не поняло всей глубины самой идеи «красной» инквизиции. Время было обеденное. Оперуполномоченный спустился в столовую на второй этаж и пристроился в хвосте длиннющей очереди. Коллеги сдержанно здоровались, сочувственно смотрели на пустой рукав, и отворачивались в сторону. Разговаривали как раз о пресловутом пленуме, словно других тем в жизни больше не существовало.

— Вам помочь, Иосиф Яковлевич? — спросила девушка, стоявшая в очереди рядом.

Иосиф посмотрел на поднос, понял, что с одной рукой не управится и, согласно кивнул. Заняли столик в глубине зала. Его спасительница, расставляя тарелки, улыбнулась и присела рядом.

— Спасибо, — выдавил из себя Фишман и принялся ковырять ложкой жиденький супчик без мяса, — Как Вас зовут, что-то не могу вспомнить?

— Марина! — рассмеялась девушка, — Я здесь недавно работаю машинисткой. Просто, видела, как Вас отвозили в госпиталь и просто…

— Не надо меня жалеть! — отрезал Иосиф, — Обойдусь, как-нибудь.

Марина не обиделась, подавила улыбку и продолжала с интересом рассматривать человека, бывшего по ее мнению местной знаменитостью. Девушка, для себя, решила, что Иосиф достаточно красив, хотя и бледен как покойник и поднялась из-за стола. Фишман доел без аппетита, посмотрел вслед Марине и неторопливо направился к выходу.

— Иосиф! Подожди! — окликнули сзади.

— А, это ты Ваня, — обернулся Фишман, узнав давнего знакомого, — Как дела? Давно не виделись.

— Мои, ни шатко, ни валко, а ты, я вижу, умудрился потерять клешню? Слышал, не сладко было под Сюйренью? — ответил Иван, — Просто чоновцы завтра идут против Ахмеда и, сам понимаешь, не хочется ошибиться.

— А ты не ошибайся! — отрезал Иосиф, — Не помню! Меня ранили, и я потерял сознание. Извини, у меня дела!

Совершенно выбитый из колеи, Фишман поднялся к себе в кабинет и растерялся, обнаружив там странного и, совершенно незнакомого, посетителя. Он сидел возле окна и с интересом листал «Молот ведьм», комментируя текст латинскими изречениями. Добро бы Кернвальд! Он хоть и призрак, но призрак знакомый, а этот сущее угробище, скелет обтянутый желтой пергаментной кожей.

— Кто ты такой? Почем опиум для народа? — промямлил Иосиф, — Иг…

Слова сами застряли в горле. Чекист бочком, бочком пробрался к столу и вооружился револьвером. Оружие выпало из рук и с глухим стуком упало на стол, когда Иосиф увидел под капюшоном до боли знакомое лицо, свое собственное лицо. Беззвучный смех в ушах и плоть осыпалась, оставив только скалящийся череп. Иосиф закрыл руками уши, зажмурил глаза, но ледяная речь не знала преград. Каждое слово подобно пуле пробивало, но не тело, а саму душу. Власть, ему предлагали власть над людьми, а за это… Так, сущую ерунду, поповские бредни и чепуху, не стоящую выеденного яйца.

Череп стучал зубами, улыбался, слушая признание чекиста, а тот повторял за за невидимым суфлером страшные слова: «Сим обещаю Великому Духу Люцифугу, Князю Демонов, что буду передавать ему души белой контры, дабы поступал с ними, как ему заблагорассудится, взамен же Люцифуг обещает мне власть на протяжении всей моей естественной жизни и скорую победу Мировой Революции. Если не смогу я предоставить души белой контры, то заменю их или моя душа отойдет к нему. К сему руку приложил Иосиф Яковлевич Фишман».