Моя тяга к словарям и энциклопедиям – с раннего детства. Взрослые спорили о боксере Кассиусе Клее – правильной транскрипции его фамилии: «Клей», «Клэй», «Кллей». Я тихо встал с дивана, пошёл в другую комнату, взял словарь Ожегова и попросил найти мне слово «клей» (читать я ещё не умел). Потом, уткнувшись в страницу пальцем, чтобы не потерять, вернулся и «срезал» споривших. Все рыдали от хохота. А я был так доволен, что помог.

Примечание к №23

Многие страницы произведений Бердяева очень наивны.

Конечно, внутри бердяевской мифологемы доказать что-либо невозможно. (Ильин даже плюнул в сердцах: «белибердяевщина».) Бердяев сидит в раковине и чувствует свое превосходство: есть лазейки и т. д. Всегда есть возможность все вывернуть наизнанку. Задача, следовательно, в выманивании. Впрочем, Бердяев сам такую ошибку сделал, начал делать в «Самопознании». Ему бы сидеть в узорной ракушке– дуршлаге бесчисленных хамелеонских «афоризмов», но он на старости лет вылез на солнышко:

«Я имел более глубокий и обширный опыт жизни, чем многие, восклицающие о любви к жизни … Но мне гораздо легче говорить об общении с моим любимым котом Мури и с моими собаками, которых нет уже. Мне не только легче говорить об этом, но, как я говорил уже, мне самое общение с миром животных легче и тут легче может выразиться мой лиризм, всегда во мне сдавленный».

Интересен стиль повествования, приближающийся к максимальному уровню заклиненности: в последнем предложении «мне – мне – мой – мне», «легче – легче – легче» и «говорить – говорил». Однако вернёмся к милому Мури:

«В июне 1940 мы покинули Париж и уехали в Пила под Арганшоном (фр. курорт). С нами ехал и Мури, который чуть не погиб в мучительном кошмарном пути, но проявил большой ум».

Вообще вторая мировая война, гибель на фронтах Мирового Еврейства, которое освободило человечество от кошмара Коричневой Чумы, осмыслялась великим мыслителем как трагедия Мури:

«уже в самом начале освобождения Парижа произошло в нашей жизни событие, которое было мною пережито очень мучительно, более мучительно, чем это можно себе представить. После мучительной болезни умер наш дорогой Мури. Страдания Мури перед смертью я пережил, как страдания всей твари. Через него я чувствовал себя соединённым со всей тварью, ждущей избавления. Было необыкновенно трогательно, как накануне смерти умирающий Мури пробрался с трудом в комнату Лидии, которая сама уже была тяжело больна, и вскочил к ней на кровать: он пришёл прощаться. Я очень редко и с трудом плачу, но когда умер Мури, я горько плакал … Я требовал для Мури вечной жизни, требовал для себя вечной жизни с Мури… В связи со смертью Мури я пережил необыкновенно конкретно проблему бессмертия».

Конечно, эгоизм – профессиональное заболевание философа. Да тут и проще даже – у старика детей не было. Плюс эмигрантское одичание: «Мури был настоящим шармёром». Этот «шармёр» – так и видишь – произносится с идиотической улыбкой («куда его»). Это всё ясно. Но ведь Бердяев философ. Пишет «Самопознание». И вдруг «кот». Ну ладно, кот. (63) Так обыграй, раскрути его за хвост, выведи на орбиту. А так…

Примечание к №36

А «он» висит на крюке вверх ногами

«Запад есть запад, восток есть восток, и вместе им не сойтись». Эта истина особенно наглядна при сравнении западного и восточного типа беседы.

Западный тип общения это общение содержательное. Формальной стороны здесь просто не существует. Сократ говорит собеседнику, что они спорят не для того, чтобы переспорить друг друга, а для выяснения истины. Первое и, пожалуй, единственное условие полноценного диалога это отсутствие каких– либо условий. Для западного человека совершенно немыслим, например, диалог между солдатом и генералом. (60) Поскольку солдат это солдат, а генерал это генерал, между ними не может быть никакого содержательного общения. Другое дело – свободная дискуссия. Но тогда генерал перестаёт быть генералом, а солдат – солдатом. Они надевают штатское платье и становятся равными, причем равными не фиктивно, а действительно. Их общение будет насквозь просвечиваться специальным аппаратом условностей, нейтрализующим все помехи. Любой намёк на неправду, подтасовку здесь немедленно пресекается. Сам «генерал» будет в ужасе отшатываться от любого намёка на неравенство в беседе. Даже в Средние века в Европе существовала культура схоластических диспутов, условия которых до сих пор поражают своим демократизмом и открытостью. Это, подчеркиваю, в Средние века. А уж об античности и Новом времени и говорить нечего. Это гигантская культура свободного и непредубеждённого общения. Каждый может высказывать свои взгляды, доказывать их, развивать и требовать того же от своего собеседника, оппонента. Этому учат «с пеленок». Западная школа, западный университет пронизаны идеей свободного неформального общения. Даже страшное, роковое для русского уха слово «работа» насквозь демократично. Оказалось (просто подсчитали и получилось выгодно), что тыкание начальнику, «панибратство» позволяет гораздо эффективнее управлять производством. Напряжение спадает, а тысячелетиями воспитанные европейцы (и подчинённые, и начальники) не зарываются, не переходят некую элементарную грань, так как печёнкой чувствуют, когда можно спорить и дискутировать (есть условия, обстановка), а когда нет.

Совершенно иное – восток. Если на западе беседа это содержание, создающее форму, то на востоке это форма, ставшая содержанием. Восточная беседа в самих своих частностях и тончайших оттенках строго формализована («китайские церемонии»). Центр общения не в «я» собеседников, а в ажурном сплетении условностей, ненапряжённо соединяющих две индивидуальности. На востоке только и возможно общение между генералом и солдатом. А вне мундиров они и не подойдут друг к другу, будут не знать как. Зато общение между генералом и солдатом (и соответственно между генералом и генералом, генералом и полковником и тысячью других модификаций) будет настолько сложно организовано, что сквозь эту сложность будет прорываться содержательная сторона. Общения в западном смысле на востоке не существует. Неясно, что это такое и зачем. На западе же восточный тип общения остался в зачаточной или рудиментарной форме (приветствия; определённые типы ухаживания и заигрывания; поведение в экстраординарных ситуациях).

Далее. «Запад есть запад, восток есть восток, и вместе им не сойтись». А в русских запад и восток сошлись. (66) Сошлись в масштабах грандиозных, циклопических. На огромных просторах, в огромной массе людей. Сошлись, но не слились. Все перемешалось, и получилась какая-то каша. От этого русский логос испорчен, смещён в основе, в корне. Каково неформальное русское общение? – «Водка и огурец». Трезвая форма диалога груба, деревянна, и чтобы поговорить, русские должны её разрушить. Получается слезливое, очень эмоциональное и почти бессловесное общение. И общение в итоге тяжёлое, неправильное, с неизбежным похмельем. Это общение неформальное. Формальное по-русски вообще ужасно. Бормотушное бормотание, спор ни о чём имеет свой трезвый коррелят – спор однонаправленный и очень целеустремлённый, жёсткий. То есть ДОПРОС. Россия это страна допросов. Это уже из анализа художественной литературы ясно. (95) Где вершина русских диалогов, наиболее напряженный и философичный их уровень? – В допросах. Раскольников и Порфирий Петрович. Ну и, конечно, не только в собственно допросах, но и в обычных диалогах, которые, однако, построены как допросы. А что такое вообще «допрос»? – Крайне формализированная (протокол) беседа, лезущая в самые неформальные и нерегламентируемые, интимные, части внутреннего мира. «Скажите, что вы делали вчера у гражданки Ивановой после 12 часов ночи? Отвечать быстро, чётко, по пунктам. Ну?» (Ручка замерла в ожидании над бумагой.) Форма допроса безлика и равнодушна, но содержание предельно интимно и эмоционально. От формы, поверхностной и стёртой, необязательной, случайной (следователь всегда случаен), зависит судьба и жизнь. Эта допросная тема тончайшим тленом распространилась по русскому миру. Сами допросы это лишь некое средоточие общего тона, вершина, покоящаяся на громадном фундаменте. К русскому подходят на улице: «А давай мы тебе нос отрежем». И русский с ходу включается: «А зачем?»; «Не надо»; «У вас документы есть?» и т. д. Западный человек от такого предложения так и сел бы на тротуар от ужаса. Или бы дал в рожу. Или убежал. Но так естественно включиться в немыслимый ДИАЛОГ… (103)