Вместо этого я сунул его обратно в карман. Я не мог полностью отпустить Киру.

Анна была верна своему слову и быстро нашла место для них с Кирой. Как только Кира вернется из больницы, она будет готова к своей новой жизни… без меня. Я даже больше не увижу ее у Пита; Дженни сказала, что она уволилась. Мой мир рушился на глазах, но думаю, так и происходит во время разрыва отношений. Не знаю, у меня никогда не было такого раньше.

Все помогали Анне и Кире устроиться на новом месте, поэтому и я помогал. Думал, это будет своеобразным катарсисом, но на самом деле, было просто больно. Мне почти нечего было предложить, но я отдал Анне единственную приличную вещь, что у меня была — мое кресло. Оно должно быть у Киры. Может, она будет думать обо мне всякий раз, садясь в него.

Выйти из больницы с Кирой все еще было трудно, но ходить по ее новому дому было гораздо труднее. Она построит здесь свою жизнь, и я не буду ее частью. Проходя мимо коробки вещей в коридоре, я остановился и полез в карман куртки. Убедившись, что вокруг никого нет, я вытащил кулон Киры. Некоторое время я просто смотрел на него в темноте, размышляя, затем расправил ладонь и бросил его в коробку. Это не мое. Я отдал его Кире и, как и мое плюшевое кресло, я хотел, чтобы кулон остался у нее. Я буду помнить Киру по-своему.

Позже, когда я шел к своему дому, чудовищность пустоты осела на меня. Все, что принадлежало Кире, исчезло. Все, что у меня осталось — это воспоминания, но даже они исчезнут со временем. Если бы у меня все еще был тот кулон, я мог бы смотреть на него или носить… Иметь что-то, что напоминало бы мне о ней постоянно.

Все, что у меня было — резинка для волос в кармане, и та в конце концов износится. Этого недостаточно. Я хотел чего-то большего, постоянного… В память о ней.

Когда я возвращался к машине, мне в голову пришла одна мысль. Это потрясло меня настолько, что мне пришлось прислониться к двери, пока я переваривал то, о чем только что подумал. Постоянное… Было только одно, что я мог вообразить, чему не выцвести, не сломаться и не разрушиться. Она могла бы быть со мной каждую секунду каждого дня. Я мог бы носить ее на своей коже, выжечь на своей плоти навсегда.

Давний разговор плавил мне мозг…

— У тебя есть? Татуировка?

— Нет, не могу придумать, что я хотел бы навсегда запечатлеть на коже.

Только теперь я понял, что хочу. Ее. Мне нужно имя Киры как клеймо навсегда, потому что она была постоянной. Я всегда буду любить ее. Всегда.

На следующий день Киру выписали из больницы. У меня по этому поводу были двойственные чувства. То, что она достаточно здорова и может ехать домой, потрясающе, но это значит, что и мне пора домой. И теперь мы будем гораздо дальше друг от друга. Но так нужно.

Я покинул больницу еще до того, как отпустили Киру. Не хотел, чтобы мы нечаянно столкнулись в холле, и она увидела в этом какой-то знак. Между нами все кончено, и это ничто не изменит. Когда я вошел в дом, я ощутил мерзкий холод. С трудом поднимаясь по лестнице, я думал, всегда ли теперь тут будет так прохладно, неужели это моя новая реальность — пробирающий до костей холод. Поднявшись наверх, я увидел, что дверь в комнату Киры и Денни была открыта. Будто в замедленной съемке, я подошел к двери и заглянул внутрь. Но увидел я лишь поблеклую мебель Джоуи. Мне стало больно, и я осторожно закрыл дверь. Я туда больше никогда не войду, так какой смысл держать комнату открытой. И сдавать я ее тоже не собираюсь. Не смогу. Она принадлежит Кире, хотя она туда никогда не вернется. Я мог бы просто заколотить дверь досками.

Чувствуя себя дико измотанным, я зашел в спальню и рухнул на кровать. В этот самый момент я заметил, что постер Рамоунз, который подарила мне Кира, все еще висит на стене. Я должен был давно снять его, но оставил. Что бы я ни делал, Кира навсегда останется рядом со мной. Сдирание напоминаний о ней это не изменит.

В ту неделю я много времени провел в одиночестве. Хотя… не совсем. Мы с ребятами возобновили репетиции и когда мы не играли, то либо зависали у «Пита», либо у меня дома. Они будто сговорились и организовали «расписание по присмотру за Келланом», потому что хотя бы один из них приходил ко мне почти каждый день. Обычно это был Эван, но иногда заглядывали Мэтт и Гриффин. Гриффин в основном приходил посмотреть телек, но и это уже что-то.

Поэтому, хотя физически я и не оставался один надолго, мысленно я отключался. Я просто пялился в пространство и отвечал другим только по острой необходимости. Останься я с собой один на один, стал бы, наверное, отшельником, но мои друзья так просто не сдаются. Они пытались вытащить меня из моей раковины, но я не очень-то хотел, чтобы меня вытаскивали.

Меня волновали лишь Денни и Кира, я думал о них постоянно. И о каждом из них по совершенно разным причинам думать было по-своему больно. Я чувствовал, как с каждым днем все глубже тону в депрессии.

Однажды вечером я уставился на пузырьки воздуха в своем пиве, когда кто-то вдруг присел рядом. Ожидая увидеть смелую фанатку, я немного ошалел, когда увидел на стуле напротив себя Сэма. Проведя рукой по коротко остриженным волосам, он вздохнул и сказал:

— Слушай, не хочу лезть в то, что там происходит между вами с Денни, но… он завтра уезжает. Типа, совсем-совсем уезжает. Думал, ты захочешь знать. Вдруг ты… хотел ему что-то сказать.

Он пристально посмотрел на меня и встал. Глядя, как он уходит, я почувствовал, как ушла и часть тумана, окутавшего меня. Денни едет домой, но он еще здесь. У меня есть последний шанс уладить все между нами. Если это вообще возможно.

Допив свое пиво, я оставил деньги на столе и направился к выходу. Мысли о прощании с Денни конечно же заставили меня подумать о Кире. Я так скучаю по ней, что каждая секунда становится все более невыносимой. Каждую ночь я засыпал, глядя на постер на стене и каждое утро просыпался, снова видя его. Будто даже во сне я не могу от нее отвернуться.

Осознав, что сейчас настал идеальный момент, чтобы создать вечное напоминание о Кире, я развернулся и нашел Мэтта у бильярдных столов.

— Хей, а можешь показать мне тот тату-салон, который тебе нравится? Хочу кое-что набить…

Мэтт был в шоке. Я ведь действительно долго противился татуировкам. Парни уже даже не просили меня набить что-нибудь с ними за компанию, потому что знали, что я откажусь. Но не сегодня. Сегодня я согласен.

— Эм… Да, конечно. Когда поедем?

Потянувшись к стулу, стоявшему рядом, я подал Мэтту его куртку. Хотелось заняться этим, пока идея еще свежа. Велик шанс, что завтра с Денни будет и Кира. И если мне предстоит ее увидеть, я хотел, чтобы у меня была ее броня.

— Сейчас, — сказал я.

Было уже поздно, но я был уверен, что салон еще открыт. Для них это вроде самое прибыльное время. Пожав плечами, Мэтт допил свое пиво и пошел за мной к выходу.

Через 45 минут я уже сидел, откинувшись в кресле, и готовился набить имя Киры прямо поверх сердца. Мэтту такой выбор показался не самым удачным.

— Келл, ты уверен? Удалять татуировки не самое приятное занятие, да и все равно всегда немного видно оставшееся…

Я покачал головой.

— Я не хочу ее удалять. И да, я уверен.

Я делал это не ради Киры. Это только для меня, чтобы она всегда была со мной рядом. Ни в чем в жизни я не был так уверен.

Когда дизайн был согласован и эскиз был готов, заработали иглы. Мэтт поморщился, а я нет. Но я повидал в жизни больше боли, чем многие, так что это ерунда. Я даже не пикнул, когда иглы вонзились чуть глубже. С каждым их укусом я становился на шаг ближе к Кире, так что я был даже благодарен за эту боль.

Когда мастер закончил, он показал мне черные завитки, выделяющиеся на раздраженной, раненой коже. В зеркале я видел имя Киры задом наперед, но оно все еще отчетливо читалось. Я восхищенно провел пальцем по контуру буквы «А».