Я проснулся, чувствуя себя намного лучше, чем должен. Мне было интересно, считаюсь ли я немного садистом, раз мне нравится причинять Кире боль. Хотя ни о какой боли речь не шла, она просто ревновала. Не хотела делить меня с сестрой. Если бы я не находил всё это чертовски увлекательным, то вполне бы мог обидеться. Кира сделала свой выбор, и то, чем занимаюсь я, не должно ее волновать. Но я дал слово, а я свое слово всегда держу.

После нескольких отжиманий и приседаний я оделся и спустился вниз за кофе. Кира, должно быть, караулила меня, так как спустилась сразу через пару минут после. Меня не удивило, что она уже не спит. Мысли об Анне, прокрадывающейся в мою комнату, вероятно, всю ночь не давал Кире покоя. Выглядела она немного потрепанной, с заспанными глазами и ураганом на голове. Но даже при таком раскладе ее сестра проигрывала ей в своей напомаженной идеальности.

− Утречко! Как спалось? − я мило улыбнулся, наливая воду в кофейник.

− Отлично. А тебе? — ответила она без каких-либо эмоций.

Закончив с кофейником, я повернулся и прислонился к стойке. Все нормально, Кира, продолжай врать. Я же вижу, что спалось тебе дерьмово.

− Спал как младенец.

Я еле сдержал смешок, когда Кира выдавила из себя натянутую улыбку, присаживаясь за стол в ожидании кофе. Она такая милая, когда злится.

− Интересная у тебя сестра, − сказал я, намеренно вкладывая в свою фразу некоторую двусмысленность.

Кира нахмурилась, пытаясь понять, что я имею в виду. Когда она, наконец, ответила, ее щеки порозовели от смущения.

− Да… Она у меня такая.

Меня позабавило то, что Киры тоже ответила так неоднозначно. Думаю, никто из нас не собирался вдаваться в подробности.

Когда кофе был готов, я поставил чашки на стол и откинулся на стуле довольный и беззаботный. Кира же, наоборот, сидела, склонившись над чашкой, будто ей было холодно, и это был единственный источник тепла во всем доме. Но я знал, что ее беспокоил далеко не холод, и осознание этого делало мою ухмылку еще шире. Ревность та еще сука, не так ли, Кира?

Выпив свой кофе, я оставил ее одну на кухне. Думаю, будет лучше, если мы не будем плотно общаться. Если мы не будем слишком многое рассказывать друг другу, я смогу и дальше заставлять ее ревновать. Не знаю, зачем мне все это… Это месть? Или я хочу доказать собственную теорию? Уверен, что это не волновало бы Киру так сильно, будь она равнодушна ко мне. Она, конечно, сказала, что ничего не чувствует, но ей пришлось. Ой, да ладно.

Основательная пробежка должна была помочь очистить голову, но куда бы я не сбегал, что-то всегда напоминало мне о Кире. Заставить ее ревновать было отличным способом облегчить свою боль, но не более того.

Когда я вернулся домой, Анны и Киры не было, а Денни смотрел телевизор. Он казался мне таким счастливым, сидя в моем любимом кресле, смотря мой телевизор, думая о моей любимой девушке. На мгновение я возненавидел его за это счастье, но потом вспомнил, что я сотворил с ним, и вся моя ненависть исчезла. Денни не был плохим парнем. Скорее даже наоборот. Он был реально хорошим. Заметив меня, он повернулся в мою сторону и с ухмылкой спросил:

− Знаю, ты не большой любитель, но, может, посмотришь со мной матч?

Я взглянул на экран и улыбнулся. Хоккей. Денни любил спорт и часто смотрел разные матчи, когда мы жили вместе. Он даже пытался привить мне любовь к спорту, но после того как отец осадил меня однажды, когда я попытался заговорить с ним о какой-то игре, у меня выработалась к ним стойкая неприязнь, так что я нарочно не обращал на все это внимания. После этих воспоминаний у меня пропало всякое желание общаться, и я вежливо покачал головой:

− Нет, спасибо.

Денни посмеялся над моим ответом, будто и не был особо удивлен.

Приняв душ, я почти целый день провел в комнате, сочиняя тексты, которым не суждено было стать песнями. Процесс написания стихов помогал мне отвлечься, я словно освобождался от всего, что тяготило меня, оставляя свои проблемы на бумаге. Я могу писать о том, как я одинок, каким никчемным я себя чувствовал, как много Кира значила для меня, и никто этого не увидит. Это был способ высказаться о своих проблемах, филигранно скрывая их от внешнего мира. И в то же время, пряча то, в чем я был действительно хорош. К сожалению.

Анна с Кирой вернулись ближе к вечеру. Хотя в тот момент я наигрывал на гитаре новую мелодию, я услышал, как хлопнула входная дверь. Мой слух словно автоматически настраивался, когда Кира оказывалась рядом, стараясь уловить каждое ее движение, слово, смешок, каждый вдох и выдох. Я жил с постоянным ощущением ее присутствия в моей голове, и это было лучше, чем ничего.

Прекратив играть, я прислушался и уловил их шаги, поднимающиеся вверх по лестнице. Мне не нужно было видеть их, чтобы с точностью определить, где чьи. Шаги Киры были тяжелыми и громкими, у Анны наоборот легкими и воздушными. Кира бормотала что-то о сборах, и Анна хихикнула, говоря, как она взволнована. Я не был уверен, что именно ее так взбудоражило − предстоящие танцы или возможность провести весь вечер со мной, ведь сегодня я был вроде как ее парой для свидания. Кира что-то проворчала ей в ответ, на что Анна снова хихикнула.

Когда я услышал, как Анна выходит из комнаты Киры, прощается и спускается вниз, я открыл дверь и встретился с Денни. Пройдя в свою комнату, он вошел внутрь, на мгновение открывая мне обзор на Киру, растерянно замершую посреди комнаты. Денни прикрыл дверь, но не захлопнул ее. Приоткрыв свою дверь, я шагнул к себе. Мне ничего не было видно, зато я отчетливо слышал их разговор

− Что случилось? − это был голос Денни.

− Мне нечего надеть, абсолютно нечего, − вздохнула Кира, и я мог легко представить себе ее расстроенное лицо.

− Почему бы тебе не надеть то розовое платье? Или юбку? Или шорты? Скорее всего, там будет жарко.

Кира ничего не ответила, и я почти физически ощущал ее раздражение в этой гнетущей тишине. А еще я представил ее в юбке, в которой она была тогда в кофейной будке. В шортах, которые она иногда надевала на работу, в джинсах, которые носила на учёбу, в мешковатых пижамных штанах. Прислонившись к двери, я прошептал, грустно улыбнувшись:

− Неважно, что ты наденешь, ты будешь прекрасна. И как ни старайся, ты не сможешь скрыть свою красоту.

Я произнёс это почти беззвучно, но вздрогнул, когда голос слева от меня воскликнул:

− Келлан, вот ты где!

Я развернулся, задержав дыхание. Слышала ли меня Анна? Видела ли, как я почти обнимался с дверью? Зная, что лучшей всего у меня получаются отвлекающие маневры, я криво усмехнулся и оглядел Анну с ног до головы:

− Шикарно выглядишь.

На ней было обтягивающее платье, больше похожее на длинную майку. Оно обтягивало каждый изгиб и едва прикрывало задницу. Если Анна и видела, что я шпионил под дверью Денни и Киры, то не подала виду. Вместо этого девушка тоже прошлась по мне взглядом и сказала:

− И ты ничего.

Я был одет во все черное, как и она. Проведя полдня сочиняя меланхоличные тексты, я решил, что темный это как раз то, что мне нужно сегодня вечером. Но теперь, когда мы с Анной выглядимкак подружки-близняшки, я не бы в этом так уверен. Ей же это наоборот нравилось.

− Мне нужна твоя помощь, − соблазнительно улыбнувшись, пропела она.

− Какая? − поинтересовался я, чувствуя, что мой пульс приходит в норму.

Она шагнула ко мне настолько близко, что касалась меня своей внушительной грудью.

− Ну, я подумала, что ты бы мог кое-что для меня сделать. Тогда я сделаю кое-что для тебя.

Я поднял бровь, недоумевая, в чем на самом деле заключается просьба, завуалированная под откровенный намек. Анна захихикала, заметив мое выражение лица.

Схватив цветную прядь, она произнесла:

− Волосы. Помог мне завить их, а я сделаю что-нибудь интересное на твоей голове.