— Оставьте меня! Разве это рана? Займитесь фургонами! Если не поторопитесь, бездельники несчастные, мы будем тут торчать столько, что моя борода окончательно поседеть успеет! За дело, ребята! Давайте!

А когда Карн все же отказался ему подчиниться и попытался перевязать страшно кровоточившую руку, Мартланд, зверски оскалившись, заорал:

— Пошел прочь! Или я прикажу высечь тебя плетьми за неподчинение приказу!

Карн возразил, держа в руках отрубленную кисть Мартланда:

— Но я мог бы попытаться приделать ее обратно! Хотя мне и потребуется какое-то время. Всего несколько минут!

— Да пропади она пропадом! — рявкнул Мартланд и, вырвав у Карна свою отрубленную кисть, сунул ее за пазуху. — Прекрати суетиться, Карн, и займись лучше Велмаром и Линделом, если им еще можно помочь. Потом попробуешь мне кисть присобачить — когда мы окажемся подальше от этих чудовищ!

— Но тогда, возможно, будет уже поздно! — возразил Карн.

— Это приказ, колдун, а вовсе не просьба! — громогласно ответил Мартланд. И когда Карн отошел, он зубами натянул рукав рубахи на обрубок руки, завязал его, как мог, и снова сунул раненую руку под мышку. По лицу его от боли катились крупные капли пота. — Ну что, вы выяснили, что там у них, в этих чертовых фургонах?

— Веревки! — крикнул один из воинов.

— Спиртное! — крикнул другой. Мартланд только крякнул:

— Улхарт, записывай!

Роран присоединился к остальным и тоже занялся разборкой грузов, громко называя предметы, которые ему попадались, чтобы Улхарт мог внести их в общий список. Покончив с этим, вардены, как и в предыдущие разы, перебили волов и подожгли фургоны. Затем привели своих коней и сели верхом, привязав раненых к седлам.

Когда они уже были готовы выступить в путь, Карн поднял руку к волшебному огню, по-прежнему освещавшему печальное поле боя, и пробормотал какое-то длинное, непонятное слово. И мир мгновенно погрузился во тьму. Глянув вверх. Роран успел увидеть там дрожащее отражение лица Карна, сквозь которое просвечивали едва видимые звезды; потом глаза его немного привыкли к темноте, и он увидел, как тысячи слетевшихся на свет и теперь потерявших ориентировку мотыльков мечутся над рекой, словно тени чьих-то заблудших душ.

С тяжелым сердцем Роран тронул шпорами бока Сноуфайра и поехал прочь от разгромленного обоза.

Вне себя от гнева, Эрагон выскочил из круглого зала, упрятанного глубоко под средней частью Тронжхайма. Дубовая дверь с грохотом захлопнулась за ним.

Остановившись посреди коридора, дугой уходившего вверх, он, сердито подбоченившись, уставился в пол, выложенный квадратной плиткой из агата и нефрита. С тех пор как три дня назад они с Ориком прибыли в Тронжхайм, тринадцать вождей кланов занимались одним и тем же: без конца спорили друг с другом, обсуждая вопросы, которые Эрагону казались совершенно несущественными — например, о том, какому клану принадлежит право выпаса своего скота на том или ином спорном пастбище.

Слушая, как вожди кланов обсуждают какие-то темные положения своих законов, Эрагон не раз испытывал желание вскочить и заорать им в лицо, что все они — просто слепые идиоты, что по их вине Алагейзия может погибнуть, окончательно подпав под власть Гальбаторикса, что пора уже им наконец плюнуть на свои мелочные споры и ссоры и избрать себе без дальнейших проволочек нового повелителя.

Погруженный в мрачные размышления, он шел по коридору, почти не обращая внимания ни на четверых охранников, что следовали за ним по пятам — они всегда сопровождали его, куда бы он ни пошел, — ни на гномов, встречавшихся ему и приветствовавших его привычным «О, Аргетлам!». «Хуже всех эта Иорунн, — думал он, — с ней будет особенно трудно». Иорунн, гримсборитх Дургримст Вреншрргн, могущественного и воинственного клана, с самого начала переговоров и обсуждений ясно дала всем понять, что сама намерена занять королевский трон. Но лишь один клан, Уржад, открыто поддержал ее, однако, как она уже успела не раз доказать, у нее вполне хватало ума и хитрости, чтобы использовать к своей выгоде практически любой оборот дел. «Из нее вышла бы превосходная королева, — думал Эрагон, — но она настолько, прямо-таки дьявольски, хитра и непредсказуема, что невозможно понять, станет ли она поддерживать варденов, если окажется на престоле». Он даже позволил себе чуть усмехнуться. Ему всегда было трудно разговаривать с Иорунн. Гномы считали ее выдающейся красавицей, и, пожалуй, даже по меркам людей ее можно было бы назвать красоткой. Мало того, она вроде бы казалась прямо-таки очарованной Эрагоном, и он никак не мог понять, в чем причина подобной приязни. В любой беседе с ним она без конца намекала на некие важные события из истории гномов, на их сказания, но Эрагон этих ее намеков не понимал, и все это чрезвычайно забавляло Орика и других гномов.

Помимо Иорунн еще два вождя претендовали на королевский трон: Ганнел, вождь Дургримст Куана, и Надо, вождь Дургримст Кнурлкаратхна. Клан Куан, будучи хранителем религиозных установлений гномов, обладал огромным влиянием в их среде, но пока что Ганнелу удалось заручиться поддержкой только двух кланов, не считая собственного, — Дургримст Рагни Хефтина и Дургримст Эбардака. Представители последнего занимались в основном научными изысканиями. В отличие от Ганнела, Надо удалось сколотить более весомую коалицию, в которую входили кланы Фельдуност, Фангур и Аз Свельдн рак Ангуин.

Если Иорунн, похоже, стремилась заполучить трон прежде всего как символ верховной власти, а Ганнел вроде бы не проявлял особой враждебности по отношению к варденам — хотя и дружелюбия он, пожалуй, тоже не проявлял, — то Надо открыто и весьма яростно выступал против любого взаимодействия с Эрагоном, Насуадой, Империей, Гальбаториксом, королевой Имиладрис и вообще, насколько успел понять Эрагон, с любым живым существом, обитающим вне Беорских гор. Кнурлкаратн был кланом каменотесов и каменщиков и в плане мастерства не имел себе равных; все прочие кланы зависели от опытности его мастеров и при прокладке туннелей, и при строительстве жилищ. Даже Дургримст Ингеитум нуждался в их услугах, поскольку именно они добывали самую лучшую руду для кузнецов этого клана. И Эрагон понимал: если Надо будет действовать нерешительно и не проявит должного рвения при захвате короны, то многие из вождей более слабых кланов, которые разделяют его взгляды и пока что его поддерживают, тут же от него отшатнутся и постараются занять его место. И первым будет вождь клана Аз Свельдн рак Ангуин, хотя Гальбаторикс и Проклятые почти стерли этот клан с лица земли, когда он восстал! Тем не менее члены этого клана открыто провозглашали себя кровными врагами Эрагона, когда он посетил их город, Тарнаг, и всеми своими действиями демонстрировали неукротимую ненависть и по отношению к нему, и по отношению к Сапфире, и по отношению вообще ко всему, что связано с драконами и с теми, кто на них летает. Они возражали против самого присутствия Эрагона на встречах вождей, хотя по закону, единому для всех кланов, он имел на это полное право; мало того, они заставили Совет провести голосование по этому вопросу, без всякой необходимости отложив обсуждение остальных проблем на целых шесть часов.

«Надо будет в ближайшее же время найти способ помириться с ними, — думал Эрагон. — Или, наоборот, довести до конца то, что начал Гальбаторикс. Не хватало мне только всю оставшуюся жизнь опасаться удара со стороны Аз Свельдн рак Ангуин!»

Он снова, как уже не в первый раз за эти последние дни, подождал, надеясь получить ответ от Сапфиры, но она молчала, и сердце его пронзила знакомая боль одиночества.

Сомнительной казалась Эрагону и крепость уз между разными кланами. Ни Орик, ни Иорунн, ни даже Ганнел или Надо не имели достаточной поддержки при выборе нового правителя, и поэтому все они предпринимали активные меры, направленные не только на сохранение уже имеющихся у них союзников, но и на то, чтобы переманить на свою сторону союзников своих конкурентов. Несмотря на важность грядущих выборов короля, Эрагон считал всю эту возню и все возрастающее количество интриг делом в высшей степени утомительным и тщетным.