Эрагон осторожно двинулся меж палатками, стараясь ступать неслышно, а когда ему кто-то встречался, тут же сворачивал, прятался и замирал, надеясь, что этот человек не заметит ни его следов, ни примятой травы. Про себя он проклинал пересохшую землю — несмотря на всю осторожность, сапоги его все равно поднимали прямо-таки клубы пыли. К собственному удивлению, став невидимкой, Эрагон почти утратил чувство равновесия и, не видя ни собственных рук, ни ног, все время ошибался, определяя расстояние, и налетал на разные предметы, словно перебрал крепкого эля.

Но, несмотря на столь неуверенную походку, он все же достаточно быстро и никем не замеченный добрался до границы лагеря. Остановившись возле бочки для сбора дождевой воды и спрятав ноги, по-прежнему оставлявшие следы на земле, в густой тени, он внимательно осмотрел земляной вал, ров и частокол, которыми была укреплена восточная граница лагеря варденов. Если бы кто-то попытался незаметно проникнуть в лагерь, его, по всей видимости, сразу же и обнаружили бы, даже если бы он был невидимым: валы и брустверы патрулировало множество часовых, так что следы нарушителя границы они заметили бы мгновенно. Однако все эти укрепления были предназначены прежде всего для отражения атаки неприятеля, а вовсе не для того, чтобы служить тюремной стеной для обитателей лагеря, и выбраться наружу было гораздо легче и проще, да за этим, похоже, никто особенно и не следил.

Эрагон дождался, пока двое ближайших часовых повернутся к нему спиной, бросился вперед и в несколько секунд преодолел расстояние, отделявшее дождевую бочку от внутреннего склона оборонительного вала. Он взобрался на него так быстро, что почувствовал себя камнем, скачущим по поверхности воды, оставляя за собой круги. На вершине вала он покрепче уперся ногами в землю, взмахнул руками и прыгнул, стараясь разом преодолеть ряды острых кольев. Всего три удара сердца — и он успешно приземлился, сильно ударившись ногами о землю.

Едва восстановив равновесие, Эрагон, прижавшись к земле, надолго задержал дыхание. Один из часовых остановился, как видно что-то заподозрив, но, не обнаружив ничего необычного, через секунду возобновил свое хождение. Эрагон перевел дыхание, прошептал:

«Дю делои лунаэа», — и тут же увидел, как заклинание сметает с поверхности вала следы его сапог.

По-прежнему невидимый, он поднялся на ноги и побежал прочь от лагеря, стараясь ступать только там, где росла трава, чтобы как можно меньше поднимать пыли. Чем сильнее он удалялся от лагеря и часовых, тем быстрее бежал, пока не достиг скорости лошади, скачущей галопом.

Почти час спустя Эрагон танцующим шагом спустился по крутому склону узкой лощины, которую дожди и ветры пробили в заросшей травой равнине. По дну ее сочился узенький ручеек, заросший камышом и рогозом. Эрагон двинулся по течению ручья, стараясь держаться подальше от мягкой и влажной земли у кромки воды — ему совсем не хотелось оставлять здесь следов своего пребывания, — и наконец достиг берега небольшого пруда, в который и впадал этот ручей. Там он увидел огромного кулла с бочкообразной грудью, сидевшего на валуне.

Когда Эрагон пробирался сквозь заросли рогоза, кулл, услышав шуршание листьев, насторожился и повернул в сторону Эрагона свою огромную рогатую башку, старательно нюхая воздух. Это был сам Нар Гарцвог, предводитель ургалов, которые теперь пребывали в союзе с варденами.

— Это ты! — воскликнул Эрагон и снова стал видимым.

— Приветствую тебя, Огненный Меч, — пророкотал Гарцвог. Дернувшись вверх всем своим гигантским телом, он встал во весь рост — восемь с половиной футов! — и его обтянутые серой кожей мышцы заиграли в лучах полуденного солнца.

— И я приветствую тебя, великолепный Нар Гарцвог, — ответил Эрагон. И в некотором замешательстве спросил: — А с кем же остались твои рогачи? Кто поведет их в бой, если ты, их командир, отправишься со мной?

— Скагреж поведет, мой кровный брат. Он, правда, не кулл, но рога у него достаточно длинные, да и шея мощная. Он отличный воин; он справится.

— Понятно… Но почему все-таки именно ты вызвался пойти со мной?

Ургал задрал вверх свою мощную квадратную челюсть:

— Ты — наш Огненный Меч. Ты не должен погибнуть, иначе ургралгра, или ургалы, как вы, люди, нас называете, так и не сумеют отомстить Гальбаториксу, и вся наша раса погибнет. Вот поэтому я и побегу с тобой. Я хорошо бегаю. И я один из лучших наших бойцов. Я победил, в одиночку выйдя против сорока двух рогачей!

Эрагон кивнул, вполне довольный таким оборотом дел. Из всех ургалов он больше всего доверял именно Гарцвогу, поскольку успел прочесть его мысли еще перед битвой на Пылающих Равнинах и выяснил, что кулл абсолютно честен по отношению к варденам — конечно, по меркам своей расы — и на него можно положиться. «Разумеется, лишь до того момента, пока он не решит, что честь его требует вызвать меня на поединок. Ничего, я постараюсь не давать ему для этого повода», — решил Эрагон.

— Я очень рад, Нар Гарцвог, — сказал он, потуже затягивая ремни своего ранца, — что мы побежим вместе. Такого путешествия еще никогда не бывало в истории наших народов.

Гарцвог фыркнул:

— Что ж, побежим, Огненный Меч!

Они одновременно повернулись лицом к востоку, к Беорским горам, и ринулись вперед. Эрагон бежал легко и быстро, Гарцвог двигался тяжелыми прыжками, каждым из них покрывая два шага Эрагона, и не отставал. Земля дрожала от его тяжкой поступи. А на горизонте уже собирались тяжелые тучи, обещая грозу и сильный ливень; кружившиеся в вышине ястребы пронзительно пищали, охотясь за своими жертвами.

Эрагон и Нар Гарцвог бежали весь остаток дня, потом всю ночь и весь следующий день, останавливаясь только для того, чтобы утолить жажду или справить нужду. К концу второго дня Грацвог наконец заявил:

— Огненный Меч, мне нужно поесть и поспать.

Эрагон, тяжело дыша, присел на первый же пенек, оказавшийся рядом, и молча кивнул. Ему не хотелось признаваться, что и он совершенно выдохся и не меньше кулла был голоден. Уже довольно скоро после того, как они начали свой бег, он убедился, что если первые пять миль он и смог бы пробежать быстрее Гарцвога, то дальше это было бы уже затруднительно, ибо выносливость кулла, пожалуй, существенно превосходила его собственную.

— Хорошо, давай я тебе помогу. Я готов, например, отправиться на охоту, — предложил он.

— В этом нет нужды. Разведи большой костер, а я добуду нам еды.

— Ладно.

Гарцвог направился к густому буковому лесу чуть севернее того места, где они остановились, а Эрагон развязал ремень, крепивший ранец к поясу, и со вздохом облегчения сбросил свою ношу на землю рядом с пеньком.

— Проклятые доспехи! — пробормотал он. Даже в пределах Империи он никогда не бегал на такие расстояния, да еще и с грузом за плечами, так что перед этим походом не сообразил, насколько это будет тяжело. Ноги болели, спина болела, а когда он попытался присесть на корточки, колени отказались сгибаться.

Превозмогая боль, Эрагон принялся собирать сухую траву и валежник для костра, а затем разжег его на сухом каменистом клочке земли.

Они с Гарцвогом находились сейчас к востоку от южной оконечности озера Тюдостен. Почва здесь была влажная, покрытая буйной растительностью; трава достигала в высоту шести футов, и в этих зарослях бродили стада оленей, газели и дикие быки с черными спинами и широко расставленными рогами, загнутыми назад. Своим плодородием и богатством всевозможной растительности и живности земли эти были обязаны Беорским горам: над ними формировались мощные облака, которые затем, уплывая отсюда, орошали дождями окрестные равнины, в противном случае они могли бы стать столь же сухими и безжизненными, как пустыня Хадарак.

Хотя они пробежали уже много лиг, Эрагон был недоволен скоростью их продвижения. Пробираясь от реки Джиет к озеру Тюдостен, они потеряли несколько часов, потому что приходилось постоянно прятаться и совершать обходные маневры, дабы избежать обнаружения. Теперь, когда озеро Тюдостен осталось позади, Эрагон рассчитывал, что им удастся двигаться быстрее. «К сожалению, Насуада не предусмотрела подобной задержки, — думал он. — Она решила, что я запросто, одним махом добегу до Фартхен Дура». Отшвырнув в сторону сломанную ветку, мешавшую проходу, Эрагон продолжал собирать хворост, но все время что-то недовольно бурчал себе под нос.