Эрагон кивнул. Арья выхватила меч, и вместе они придачи побоищу такой вид, словно здесь один отряд вооруженных людей просто схватился насмерть с другим отрядом. Это была отвратительная работа, но они быстро с ней управились, ибо оба совершенно точно знали, какие ранения должны были получить воины, чтобы оказаться побежденными, и Эрагон больше уже не пытался отлынивать. Когда они подошли к тому человеку, которому Эрагон вдребезги разнес грудную клетку, Арья сказала:

— Тут мы мало что можем сделать. Такие повреждения не скроешь. Придется оставить его так, как есть, и надеяться, что люди решат, будто ему на грудь лошадь наступила.

Они пошли дальше, и последним на очереди был тот офицер, командир патруля. Его усы теперь совершенно обвисли и торчали клочьями, утратив все свое былое великолепие.

Чуть расширив пробитую тем камешком дырку у него в голове, чтобы она напоминала треугольную рану, оставленную острием копья, Эрагон на мгновение задержался возле убитого, созерцая его печально повисшие усы, а потом сказал:

— А ведь он был прав.

— Насчет чего?

— Мне нужно оружие, настоящее оружие. Мне нужен меч. — Вытерев пальцы краем рубахи, он огляделся, пересчитывая тела. — Все, кажется, да? Дело сделано. — Он подобрал свои разбросанные доспехи, снова завернул их в тряпицы и засунул на дно заплечного мешка. Затем поспешил следом за Арьей, которая уже успела подняться на небольшой пригорок.

— Теперь нам нужно постараться вообще избегать больших дорог, — сказала она. — Мы не можем рисковать еще одной встречей с отрядом Гальбаторикса. — И, указав на опухшую окровавленную руку Эрагона, заметила: — А это тебе бы следовало привести в порядок, прежде чем мы двинемся дальше. — Она не дала ему времени даже ответить, а просто сжала его неподвижные пальцы и сказала: — Вайзе хайль!

Эрагон невольно застонал, когда его пальцы сами вправились в суставы, а порванные сухожилия заросли и вновь стали подвижными; ободранные в клочья костяшки пальцев тоже мгновенно затянулись новой кожей, прикрыв сочившуюся кровью плоть. Когда кончилось действие заклятья, он несколько раз сжал и разжал руку, проверяя, полностью ли она исцелилась.

— Спасибо, — сказал он Арье, удивленный тем, что она проявила подобную инициативу, тогда как он и сам был вполне в силах исцелить себя.

Арья выглядела смущенной. Отвернувшись от него и глядя куда-то вдаль, она сказала:

— Я рада, что сегодня ты был рядом со мною, Эрагон.

— И я рад, что ты со мной.

Она улыбнулась ему мимолетной неуверенной улыбкой. Они еще немного постояли на этом холме, поскольку ни тому, ни другому не хотелось вновь пускаться в путь. Затем Арья вздохнула и сказала:

— Нам бы надо идти. Тени становятся длиннее, того и гляди на дороге еще кто-нибудь появится и поднимет тревогу, увидев это воронье пиршество.

Спустившись с пригорка, они двинулись в юго-западном направлении под углом к дороге, петляя в раскинувшемся вокруг море травы. А за спиной у них стервятники уже начинали, кружась, спускаться с небес.

В ту ночь Эрагон сидел, уставившись на жалкий костерок, и жевал лист одуванчика. Их обед вообще состоял из различных кореньев, семян и листьев, которые Арья собрала поблизости. Поскольку ели они все это «сырьем», обед получился не слишком аппетитным, однако Эрагон все же воздержался от того, чтобы разделить его с птичкой или кроликом, которых в тех местах было видимо-невидимо, поскольку не хотел ловить на себе неодобрительные взгляды Арьи. Тем более после их сражения с вооруженным патрулем и самого Эрагона тошнило при мысли о том, чтобы отнять у кого-то жизнь, пусть даже у животного.

Было уже поздно, а им завтра надо было пораньше выйти в путь, однако Эрагон не делал ни малейшей попытки лечь спать, как и Арья, впрочем. Она сидела под прямым углом к нему, подтянув к подбородку колени, обхватив их руками и пристроив на них голову. Ее широкая юбка лежала вокруг нее на земле, точно разметанные ветром лепестки цветка.

Опустив голову на грудь, Эрагон растирал правую руку левой, пытаясь избавиться от засевшей где-то в глубине боли. «Мне нужен меч, — думал он. — А пока его нет, надо было бы создать хоть какую-то защиту для рук, чтобы каждый раз не уродоваться, нанося противнику удар. Но если надеть, скажем, перчатки с мягкой подкладкой толщиной в несколько дюймов, то это будет выглядеть по меньшей мере смешно. Они будут слишком толстыми и неуклюжими, в них будет слишком жарко, но самое главное, нельзя же всю оставшуюся жизнь ходить, не снимая перчаток». Он нахмурился. Напряг кисть руки, изучая косточки на тыльной стороне ладони. «А что будет, если я ввяжусь в очередную схватку, когда на мне будет кольцо Брома? Его ведь сделали эльфы, и мне, скорее всего, не стоит беспокоиться о том, что я могу разбить этот сапфир. Но если я ударю кого-то, а на пальце у меня будет это кольцо, то я не просто вывихну несколько суставов а размозжу все косточки в кисти. Потом еще вопрос сумею ли я устранить нанесенный себе ущерб…» Эрагон сжал кулак и медленно поворачивал его перед собой, глядя на глубокие тени, пролегшие между выступившими костяшками пальцев. «Я мог бы придумать такое заклинание, которое остановит любой предмет, движущийся с опасной скоростью чтобы он не смог коснуться моих рук. А что, если это окажется валун? Или, скажем, целая гора? Да я же просто убью себя, пытаясь это остановить! Ну, ладно, если перчатки и магия не годятся, тогда хорошо бы иметь при себе несколько этих «аскудгалмн», «стальных кулаков», созданных гномами». И Эрагон с улыбкой вспомнил гнома Шрггниена, который вставил себе в основание каждого пальца, в том числе и большого, стальные острия. Эти острия позволяли Шрргниену наносить любой удар, почти не опасаясь боли, и были чрезвычайно удобны, ибо он мог по желанию и вынуть их. Сама идея этого изобретения очень нравилась Эрагону, но он пока не был готов к тому, чтобы просверлить отверстия в собственных суставах. «И кроме того, — думал он, — кости у меня тоньше, чем у гномов, может быть даже слишком тонкие, чтобы служить опорой такому острию и по-прежнему служить мне так, как и полагается нормальным суставам. Так что «стальные кулаки» — идея не слишком удачная, но, может быть, вместо этого я мог бы…»

Низко склонившись над сжатыми в кулаки руками, он прошептал одно лишь слово:

«Фаэфатан».

И тут же тыльная сторона его ладоней начала чесаться, словно он упал в заросшую жгучей крапивой канаву. Ощущение было таким сильным и неприятным, что ему хотелось вскочить и хорошенько почесаться, раздирая кожу ногтями. Усилием воли он остался на месте и стал смотреть, как на коже над каждым суставом образуется плоская беловатая лепешка толщиной в полдюйма. Это походило на те жесткие мозоли, которые образуются у лошадей на внутренней стороне бабок. Удовлетворившись размером созданных утолщений, Эрагон приостановил поток магии и стал изучать новую «защиту». Над костяшками пальцев у него теперь возвышалась целая горная гряда.

Хотя руки его и стали более тяжелыми и неуклюжими, но двигать пальцами он мог вполне прилично. «Это, может, и уродство, — думал Эрагон, потирая наросты на правой руке ладонью левой, — может, люди и станут над этим смеяться и фыркать, когда заметят, но мне все равно, потому что своей цели это «уродство» вполне послужит, а может, и я благодаря ему в живых останусь».

Трепеща от сдерживаемого возбуждения, он ударил по торчавшему из земли валуну. Удар он почувствовал, услышал и приглушенный стук, однако боли почти не испытал — примерно с тем же успехом он мог ударить по доске, накрытой несколькими слоями материи. Чрезвычайно вдохновленный успехом, он достал из мешка кольцо Брома и надел холодный золотой обруч на палец, удостоверившись, что соседняя «опухоль» несколько выше вправленного в перстень сапфира. Свои наблюдения он снова проверил, с силой ударив по тому же камню. Единственным последовавшим звуком был глухой стук плотной кожи о несокрушимую поверхность валуна.