«И совсем не смешно!» — проворчал Эрагон, но Сапфира все еще продолжала безмолвно хихикать.

После обращения Эрагона к варденам Насуада жестом подозвала к себе Джормундура.

— Пусть все, кто здесь присутствует, немедленно вернутся на свои места. Если сейчас на нас кто-то нападет, то наверняка застанет нас врасплох.

— Да, госпожа моя.

Поклонившись Эрагону и Арье, Насуада, опершись левой рукой на руку короля Оррина, вместе с ним вошла в шатер.

«А как же ты?» — спросил Эрагон Сапфиру, следуя за ними. Но, вступив в шатер, увидел, что его задняя стенка поднята и привязана к раме, так что и Сапфира, просунув внутрь голову, могла участвовать во всем, что там происходит. Не прошло и нескольких минут, как ее сверкающая голова и шея показались в этом проеме, застилая свет. На красных стенках шатра замелькали пурпурные отблески — отражение солнечных лучей от синих чешуй драконихи.

Эрагон осмотрелся. В шатре почти не осталось мебели после того, как Сапфира произвела там разрушения, стремясь увидеть Эрагона в зеркале Насуады. То, что после этого уцелело, придавало внутреннему убранству командного шатра облик суровый даже по военным меркам. Там стоял красивый полированный трон с высокой спинкой, на котором сидела Насуада, то самое зеркало на резной бронзовой подставке; складное походное кресло и низкий стол, заваленный картами и документами. Земляной пол был закрыт вытканным гномами ковром с весьма прихотливым рисунком. Оррин тут же занял место рядом с троном Насуады. Кроме Арьи и Эрагона в шатер набилось довольно много людей и представителей других рас. Все они смотрели на Эрагона. Среди них он узнал Нархайма, нынешнего командующего войсками гномов; Трианну и других заклинателей из Дю Врангр Гата; Сабру, Умерта и остальных членов Совета Старейшин, не считая Джормундура. Кроме того, там присутствовали различные представители знати и придворные короля Оррина. Те же люди, что были Эрагону не знакомы, занимали, видимо, достаточно значимое положение в какой-либо из многочисленных фракций, составлявших огромную армию варденов. Присутствовали и шестеро личных охранников Насуады — двое стояли у входа и четверо у Насуады за спиной; кроме того, Эрагон почувствовал и сложную спиралевидную линию темных мыслей Эльвы, спрятавшейся где-то в укромном углу шатра.

— Эрагон, — обратилась к нему Насуада, — вы прежде не были знакомы, но позволь мне представить тебе Сагабатоно Инапашунна Фадавара, вождя племени Инапашунна. Это очень храбрый человек.

И далее, в течение по крайней мере часа, Эрагону пришлось терпеть нескончаемый поток представлений, поздравлений и вопросов, на которые он никак не мог ответить прямо, не раскрыв того, о чем лучше было бы помолчать. Все эти формальности и уловки страшно утомили его. Когда все гости, наконец, поздоровались с ним, Насуада попросила их удалиться, и они вереницей последовали к выходу из шатра. Но на этом официальная часть вовсе не кончилась. Насуада хлопнула в ладоши, и ее охранники впустили внутрь следующую группу, а затем, после того, как новые посетители «насладились» весьма сомнительными плодами беседы с Эрагоном, и третью. Эрагон все время улыбался, пожимал одну руку за другой, обменивался с гостями бессмысленными любезностями и тщетно пытался запомнить немыслимое количество имен и титулов, которые водопадом сыпались на него, однако же вполне светски исполнял ту роль, которая в данном случае была ему предписана. Он знал, что они почитают его не потому, что он их друг, а потому что в нем воплотилась возможность победы всех тех в Алагейзии, кто мечтает о ее освобождении, и потому что он — могущественный Всадник, и потому что только благодаря ему, Эрагону, им, возможно, удастся претворить в жизнь свои давние надежды. В душе он просто выл от отчаяния, так ему хотелось вырваться, наконец, из удушающих оков этих «хороших манер» и куртуазной вежливости, взобраться Сапфире на спину и улететь куда-нибудь в спокойное место.

Единственное, что в этой бесконечной процедуре развлекало Эрагона, это как бесконечные посетители реагировали на двух ургалов, возвышавшихся позади трона Насуады. Кое-кто делал вид, что не замечает рогатых великанов — хотя, судя по суетливости движений и пронзительности голоса, становилось ясно, что эти существа до ужаса их нервируют; другие бросали на ургалов гневные взгляды и не выпускали из рук меч или кинжал; третьи же, проявляя ненужную браваду, изображали из себя храбрецов и силачей, но на фоне ургалов все же казались жалкими пигмеями. Лишь очень немногих действительно ничуть не тревожило присутствие «рогачей». Самой спокойной была, разумеется, Насуада, но почти так же вели себя и король Оррин, и Трианна, и какой-то граф, который еще мальчишкой стал свидетелем того, как Морзан и его дракон опустошили целый город.

Когда Эрагон почувствовал, что более не в силах выносить бесконечный поток посетителей и эту неумолчную бессмысленную болтовню, Сапфира раздула грудь и издала негромкое певучее рычание, такое густое, что задрожало зеркало на своей подставке. В шатре сразу стало тихо, как в гробнице. Рычание Сапфиры было не то чтобы уж очень угрожающим, однако оно привлекло всеобщее внимание, и всем стало ясно, что официальная процедура несколько затянулась и терпению дракона пришел конец. Никому из гостей почему-то не захотелось испытывать это терпение, и они, принося поспешные извинения, подхватили свои вещички и заторопились к выходу. А когда Сапфира слегка постучала когтями по земляному полу, выражая этим свое нетерпение, последних посетителей будто ветром сдуло.

Насуада с облегчением вздохнула, когда полог шатра наконец опустился за последним визитером, и от всей души поблагодарила Сапфиру:

— Ох, спасибо тебе! Мне очень жаль, что пришлось подвергнуть вас такому ужасному испытанию! Зато теперь уж я не сомневаюсь: ты, Эрагон, хорошо понял, какое исключительное положение занимаешь среди варденов. Я уже больше не могу держать тебя только при себе — теперь ты принадлежишь всем. Они требуют, чтобы и ты признал их и уделил им ту часть своего времени, которую они считают по праву своей. Ни ты, ни я, ни Оррин не можем отринуть желания толпы. Даже Гальбаторикс на своем мрачном троне в Урубаене опасается ее переменчивых настроений, хотя, возможно, и не признаётся в этом даже самому себе.

Как только гости ушли, король Оррин сбросил с себя торжественную личину, делавшую его похожим на предмет мебели, и его застывшее лицо сразу разгладилось, стало мягче, и на нем проявились весьма разнообразные и вполне человеческие чувства — облегчение, раздражение, любопытство. Расправляя плечи под пышными, чопорными одеждами, он посмотрел на Насуаду и сказал весьма надменным тоном:

— Вряд ли нам и далее требуется присутствие здесь этих Ночных Ястребов.

— Согласна. — Насуада хлопнула в ладоши, отпуская шестерых охранников, которые тут же вышли из шатра.

Подтащив свободное кресло поближе к Насуаде, король Оррин уселся, являя собой странную конструкцию из длинных вытянутых ног и клубящихся одежд, и сказал, глядя поочередно то на Эрагона, то на Арью:

— Итак, дай-ка нам полный отчет о своиx деяниях, Эрагон Губитель Шейдов. Пока что я слышал лишь довольно невнятные объяснения тех причин, которые заставили тебя задержаться в Хелгринде, и у меня масса вопросов относительно всех этих недоговоренностей и уверток. Предупреждаю: я твердо намерен узнать правду, так что не пытайся скрыть, что именно случилось с тобой, пока ты находился на территории Империи. Пока я не буду удовлетворен твоими ответами, то есть пока ты не расскажешь мне все, что следует рассказать, никто из нас и шагу из этого шатра не сделает!

Насуада, разумеется, не замедлила вмешаться, и голос ее, надо сказать, звучал очень холодно:

— Ты слишком много берешь на себя, Оррин. Ты не имеешь права ни приказывать мне, ни удерживать меня на месте против моей воли; как, впрочем, и Эрагона, который является моим вассалом; как и Сапфиру; как и Арью, которая и вовсе не подвластна ни одному из смертных правителей и подчиняется лишь тому, кто могущественнее всех нас, вместе взятых. Разумеется, и мы не имеем права удерживать тебя. Мы пятеро столь же равны в правах, как и любые другие обитатели Алагейзии. И хорошо бы ты это запомнил.