Правая рука Эрагона отказалась служить, когда Рунона велела ему нанести на хвостовик крестообразные насечки; напильник, словно сам собой, соскочил с металла и выпал из его пальцев. Эрагона поразило, насколько он оказался вымотан, ведь до этой минуты он ничего подобного не замечал — настолько был поглощен работой.

«Все, достаточно», — объявила Рунона и без дальнейших комментариев освободила сознание Эрагона от своего присутствия.

Она сделала это столь внезапно, что Эрагон пошатнулся и чуть не потерял равновесие, лишь с трудом восстановив контроль над своими вдруг взбунтовавшимися конечностями и телом.

— Так мы ведь еще не кончили! — запротестовал он, неожиданно почувствовав после столь напряженной совместной работы, как тиха и спокойна ночь.

Рунона поднялась с того места, где все это время просидела, скрестив ноги и опершись спиной о столб, и покачала головой:

— Ты мне больше не нужен, Губитель Шейдов. Ступай отдохни до зари.

— Но…

— Ты слишком устал, и даже моя магия не спасет клинок, если ты сейчас будешь продолжать работать над ним. Самое главное — лезвие уже готово, и я сама могу спокойно заняться дальнейшей обработкой меча, не нарушая собственной клятвы. У меня на втором этаже есть запасная кровать. А в кладовой есть еда, если ты голоден.

Эрагон колебался, не желая уходить; потом кивнул и, слегка пошатываясь, с трудом передвигая ноги, побрел к дому. Проходя мимо Сапфиры, он погладил ее по крылу и пожелал ей спокойной ночи, не в силах произнести больше ни слова. Она в ответ взъерошила ему волосы своим горячим дыханием и сказала:

«Не тревожься, маленький брат, я тут за всем присмотрю и все запомню».

На пороге дома Эрагон остановился и оглянулся: на краю дворика все еще стояли кошка-оборотень Мод и двое маленьких эльфов. Он приветственно помахал им рукой, и Мод улыбнулась в ответ, обнажив свои острые зубы. Холодок пробежал у Эрагона по спине, когда эльфийские дети посмотрели на него своими огромными, чуть раскосыми глазами, светившимися в темноте. Но ни одного движения они так и не сделали. Эрагон, пригнувшись, нырнул в дверь, и его охватило одно желание: поскорее упасть на мягкую постель.

«Просыпайся, малыш, — разбудила его Сапфира. — Солнце уже взошло, и Рунона исходит нетерпением».

Эрагон резко поднялся, легко отбросив в сторону одеяла и отрешившись от своих снов наяву. Плечи и руки болели от вчерашних тяжких трудов. Он натянул сапоги, в нетерпеливом возбуждении застегнулся, поднял с пола перепачканный фартук и бросился вниз по искусно украшенной резьбой лестнице к выходу из круглого дома Руноны.

Небо уже светилось яркими отблесками зари, хотя атриум был еще окутан густой тенью. Рунону и Сапфиру Эрагон увидел возле горна и подбежал к ним, на ходу приглаживая волосы пальцами.

Рунона стояла, прислонившись к верстаку. Под глазами у нее набухли темные мешки, морщины на лице, казалось, стали еще глубже.

Меч лежал перед нею, завернутый в кусок белой ткани.

— Я совершила невозможное, — сказала старая эльфийка, и голос ее звучал хрипло, с надрывом. — Я сделала меч, хотя поклялась, что никогда больше не стану этого делать. Более того, я сделала меч всего лишь за сутки и к тому же чужими руками! Но получилось совсем неплохо. Этот меч никак нельзя назвать жалким или убогим. Нет! Это самый прекрасный из всех мечей, какие мне когда-либо удавалось выковать! Я бы, конечно, предпочла поменьше пользоваться магией, но это, пожалуй, единственное, что меня смущает, да и то не слишком сильно, если учесть поистине превосходный результат нашей совместной работы. Вот, полюбуйся!

И Рунона сдернула ткань с меча.

Эрагон охнул: он был потрясен до глубины души.

Ему казалось, что за те несколько часов, что он проспал, Рунона в лучшем случае успеет изготовить к мечу простейший эфес с крестообразной гардой и, может быть, самые обыкновенные деревянные ножны. Однако меч, представший сейчас перед ним, был не менее великолепен, чем Заррок, Нёглинг и Тамерлин, а может, и прекраснее любого из них.

Клинок был упрятан в глянцевые ножны такого же темно-синего цвета, что и чешуя на спине у Сапфиры. На поверхности ножен пятнами играли блики, точно на воде чистого лесного пруда. Наконечник ножен был выкован из той же Сверкающей Стали, но вороненой, и сделан в форме листа, а устье было украшено стилизованными изображениями вьющихся лиан. Изогнутое перекрестье эфеса также было отковано из вороненой стали, равно как и четыре ребра на вершине рукояти, служившие оправой крупному сапфиру, который образовывал ее головку. Сама же полуторной длины рукоять была изготовлена из прочнейшего черного дерева.

Не находя слов от переполнявшего его восторга, Эрагон протянул к мечу руки, потом замер и оглянулся на Рунону:

— Можно?..

Она слегка кивнула:

— Можно. Дарю его тебе, Губитель Шейдов.

Эрагон взял меч с верстака. Ножны и дерево рукояти были прохладными на ощупь. Он несколько минут в полном восхищении рассматривал и изучал детали ножен, гарды и головки рукояти. Потом, покрепче ухватившись за рукоять, вынул клинок из ножен.

Как и весь меч, клинок тоже отливал синевой, но чуть более светлого оттенка; такой была чешуя на горле Сапфиры. И этот меч, как и Заррок, весь искрился и переливался, демонстрируя все оттенки синего — те же, что и у Сапфиры. Но сквозь эту синеву по-прежнему отчетливо проступали узоры из переплетающихся линий и светлые волнистые полосы вдоль обоих лезвий.

Держа меч одной рукой, Эрагон взмахнул им в воздухе и даже засмеялся — таким он оказался легким и быстрым. Казалось, он уже живет собственной жизнью. Тогда Эрагон взялся за рукоять обеими руками и с огромным удовольствием обнаружил, что ладони отлично на ней умещаются. Сде — лав выпад, он ткнул острием воображаемого противника, не сомневаясь, что, окажись на этом месте настоящий враг, он же был бы мертв.

— Иди-ка сюда, — сказала Рунона и указала ему на связку из трех железных прутков, вертикально воткнутых в землю подле горна. — Испытай его вот на этом.

Эрагон секунду постоял, сосредоточиваясь, потом сделал один шаг к прлткам. И с воплем нанес удар, срубив все три прутка разом. Клинок лишь один раз прозвенел коротко и чисто, и звук этот тут же стих. Эрагон внимательно осмотрел лезвие, но не обнаружил на нем ни малейших повреждений.

— Ну что, ты доволен, Всадник? — спросила Рунона.

— Не то слово, Рунона-элда! — ответил Эрагон и низко ей поклонился. — Даже и не знаю, как благодарить тебя за такой великий дар!

— Отблагодаришь тем, что убьешь Гальбаторикса. Если и есть на свете меч, предназначенный для уничтожения этого безумного правителя, то он у тебя в руках.

— Обещаю, Рунона-элда, я сделаю все, что в моих силах. Старая эльфийка с весьма довольным видом кивнула.

— Ну вот, теперь у тебя наконец есть свой меч, как и полагается настоящему Всаднику!

— Да, — сказал Эрагон и поднял меч к небу, испытывая не передаваемое словами восхищение. — Теперь я — настоящий Всадник!

— Но прежде чем отправиться в путь, ты должен еще кое-что сделать, — сказала Рунона.

— Что именно?

Она ткнула пальцем в клинок:

— Ты должен дать своему мечу имя, а я вырежу это имя на лезвии и на ножнах.

Эрагон обернулся к Сапфире и спросил: «Что ты на сей счет думаешь?»

«Ну, это ведь не мой клинок. Сам придумай ему имя. Какое тебе представляется наиболее подходящим?» «А у тебя разве никаких идей нет?»

Сапфира опустила голову, обнюхала меч и сказала:

«Я бы назвала его Синий Зуб. Или, может, Синий Коготь».

«Для человеческого меча звучит немного странно, пожалуй».

«А как насчет Потрошителя? Или, скажем, Похитителя Душ? А может, лучше Боевой Коготь или Сверкающий Шип? Боевой Тесак — тоже неплохо. Имена Ужас, Боль или Кусака тоже подходят. Или еще — Острейший. Или Сверкающая Чешуя — ведь у него как раз такой узор на стали. Можно еще Язык Смерти, Эльфийская Сталь, да сколько угодно можно имен придумать».