И вот, добавив к своей охране Тхранда с Хундфастом в качестве переводчика, засунув за пояс короткий меч, сработанный гномами, Эрагон отыскал лестницу, ведущую, казалось, в самые недра земли, и спустился по ней так глубоко, как никогда ранее ему не доводилось. Он сумел отыскать Глумру, сообщил ей о смерти Квистора, а теперь сидел и выслушивал ее горестные стенания, понимая лишь отдельные слова, которые она выкрикивала жутким, пронзительным голосом, обращаясь к своему погибшему сыну.

Искренне ей сочувствуя, но будучи не в силах ничем ей помочь, Эрагон отвернулся и стал изучать очаг, сложенный из зеленого мыльного камня и находившийся у противоположной стены и по углам украшенный несколько стер шейся резьбой в виде геометрических фигур. Затем он изучил коричневато-зеленый ковер, лежавший перед очагом, и стоявшую в углу маслобойку; потом переключил свое внимание на всевозможные припасы, подвешенные к потолочным балкам, и ткацкий станок с тяжелыми рамами, стоявший под круглым окном с сиреневыми стеклами.

Вдруг, казалось бы в самый разгар причитаний, Глумра встала, подошла к столу и положила левую руку на разделочную доску. И прежде чем Эрагон успел ее остановить, схватила большой кухонный нож и отрубила себе верхнюю фалангу мизинца. От боли она застонала, согнувшись пополам, а Эрагон даже подпрыгнул от неожиданности. «Безумие ею овладело, что ли? Может, надо ее унять, удержать, успокоить? — думал он. — Вдруг она еще что-нибудь с собой сделает?» Он уже хотел спросить, не желает ли она, чтобы он залечил ее рану, но передумал, вспомнив наставления Орика и его намеки насчет странных привычек обитателей этих подземелий и их обостренного чувства чести. А вдруг она сочтет это предложение оскорбительным? И он, так и не сказав ни слова, снова опустился в свое слишком маленькое для него кресло.

Через минуту Глумра выпрямилась, глубоко вздохнула, а затем преспокойно обмыла обрубок пальца спиртным из бутылки, смазала его какой-то желтой мазью и перевязала тряпкой. Ее лунообразное лицо все еще было очень бледным от пережитого шока и боли, однако она явно пришла в себя. Снова усевшись напротив Эрагона, она сказала:

— Спасибо тебе, Губитель Шейдов, за то, что ты лично принес мне весть о судьбе моего сына. Я была рада узнать, что он погиб с честью, как подобает воину.

— Он вел себя очень храбро, — подхватил Эрагон. — Он сразу понял, что наши враги быстры, как эльфы, но все же бросился вперед и прикрыл меня. Он не только спас меня от их клинков, но дал нам понять, что оружие этих убийц заколдовано и очень опасно. Если бы не его отважный поступок, сомневаюсь, что я сидел бы сейчас здесь.

Глумра медленно кивнула, потупилась, разгладила платье на коленях и спросила:

— А ты уже знаешь, кто организовал это нападение, Губитель Шейдов?

— У нас пока есть только подозрения. Гримстборитх Орик сейчас как раз пытается выяснить правду.

— Уж не кнурлан ли это из клана Аз Свельдн рак Ангуин? — спросила Глумра, настолько удивив Эрагона точностью своей догадки, что он с трудом сдержался, чтобы вслух не подтвердить ее подозрения. Поскольку он так ничего ей и не ответил, она пояснила: — Мы все знаем о вашей кровной вражде, Ангетлам; каждый кнурла у нас в горах знает об этом. Некоторые из наших тоже одобряют эту вражду и полностью разделяют ненависть к тебе этого клана; но если эти гномы и впрямь рассчитывали тебя убить, то здорово просчитались: ведь камни легли совершенно иначе, так что они сами обрекли себя на погибель.

— Обрекли? На погибель? — Эрагон заинтересованно поднял брови.

— Это ведь ты, Губитель Шейдов, победил Дурзу и сразил его; это ты помог нам спасти Тронжхайм от жадных лап Гальбаторикса. Наш народ никогда этого не забудет. А еще по всему Тронжхайму и по всем нашим пещерам прошел слух, что твой дракон готов восстановить наш Исидар Митрим. Это правда?

Эрагон кивнул.

— Это хорошо, Губитель Шейдов. Ты очень многое сделал для нашего народа, и, если какой-то из наших кланов пойдет против тебя и пожелает тебя погубить, мы все восстанем против него и отомстим за тебя.

— А я поклялся перед свидетелями, — сказал ей Эрагон, — и готов снова поклясться уже тебе лично, что непременно накажу тех предателей-убийц и отомщу им за смерть твоего сына. Я заставлю их пожалеть, что они вообще родились на свет! Однако…

— Благодарю тебя, Губитель Шейдов!

Эрагон поклонился ей, помолчал, чуть склонив голову, и продолжил:

— Однако нельзя допустить, чтобы все эти разногласия и жажда мести привели к настоящей войне между вашими кланами. Только не теперь. Если уж придется действовать силой, то пусть гримстборитх Орик решит, где и когда нам обнажать клинки. Ты согласна со мной?

— Я должна сперва обдумать твои слова, Губитель Шейдов, — ответила Глумра. — Ведь Орик… — И она вдруг умолкла. Глаза ее закатились, она склонилась к Эрагону, прижимая к груди изуродованную руку, а когда приступ боли прошел, рывком выпрямилась и, прижимая ладонь к щеке, стала качаться из стороны в сторону, стеная: — О мой сын! О мой любимый сын!

Потом она встала и, пошатываясь, обошла вокруг стола, направляясь к небольшой стойке с мечами и боевыми топорами, стоявшей у стены позади Эрагона, рядом с нишей, прикрытой занавесью из алого шелка. Опасаясь, что она намерена причинить себе еще какое-нибудь увечье, Эрагон вскочил на ноги, опрокинув при этом дубовое кресло и протягивая к ней руки. Но почти сразу понял, что направляется она как раз к этому прикрытому занавесью алькову, а вовсе не к стойке с оружием, и резко убрал руки, боясь оскорбить ее.

Пришитые к шелку бронзовые кольца, на которых висела занавесь, со звоном ударились друг о друга, когда Глумра отдернула ткань в сторону. За ней находилась глубокая темноватая ниша, стены которой были украшены резьбой в виде рунических символов и различных фигур и предметов, выполненной с таким фантастическим мастерством, что Эрагону трудно было оторвать от них глаза; ему казалось, что можно часами любоваться на них, но так и не понять сути этих сложных каменных образов. В нише на нижней полке он увидел фигурки шести главных богов гномов и еще каких-то девяти неведомых Эрагону существ; резчик изобразил их черты преувеличенно подчеркнутыми, видимо стремясь как можно лучше передать их характер.

Глумра вытащила из ворота платья какой-то амулет, сделанный из золота и серебра, поцеловала его, прижала к ямке под горлом и, опустившись перед нишей на колени, запела на языке гномов погребальную песнь. Ее голос то резко возносился ввысь, то столь же резко опускался на басы, следуя странному и прихотливому рисунку печальной мелодии. Сила этого пения была столь велика, что у Эрагона выступили на глазах слезы. Несколько минут Глумра пела, потом умолкла, но продолжала неотрывно смотреть на изображения богов. И постепенно искаженное горем лицо ее разглаживалось, мягчело, и там, где Эрагон раньше видел только ярость, горе и безнадежность, появилось выражение смирения, покоя и высокой одухотворенности. Все черты ее лица, казалось, излучали мягкое свечение. И столь неожиданной была эта метаморфоза, что Эрагону показалось, что перед ним не Глумра, а совсем другая женщина.

— Нынче вечером, — тихо сказала она, — Квистор будет ужинать за одним столом с Морготалом. Это я точно знаю. — И она снова поцеловала свой амулет. — Жаль, что и я не могу преломить с ними хлеб, с моим сыном Квистором и моим мужем Бауденом, но мое время заснуть вечным сном в катакомбах Тронжхайма, увы, еще не пришло. А Морготал никогда не допустит в свои чертоги тех, кто сам пожелал ускорить свой приход туда. Но я знаю: когда-нибудь наша семья непременно воссоединится и я снова встречусь со всеми своими предками, жившими еще в те времена, когда великий Гунтера сотворил из тьмы этот мир. И это я тоже знаю совершенно точно.

Эрагон опустился на колени рядом с нею и хрипло спросил:

— Откуда ты все это знаешь?

— Потому что это так и есть. — Медленными движениями, с величайшим уважением Глумра коснулась кончиками пальцев ступней каждого из каменных божков. — А разве может быть иначе? Ведь наш мир не мог сам себя создать, как не может сам себя создать ни меч и ни шлем; единственные существа, способные выковать и землю, и небеса, и объединить их, — это наши боги, те, кто обладает истинной властью над нашим миром, а потому именно к ним мы и должны обращаться, если хотим получить ответы на наши вопросы. Только им я могу доверять всем сердцем, ибо лишь они утверждают и обеспечивают справедливость в этом мире. И моя вера помогает мне избавиться от тех страданий, которые испытывает моя плоть.