Ответ Оррина прозвучал не менее твердо:

— Неужели я перешел границы своих суверенных прав? Ну что ж, возможно. Ты права: я не имею над вами власти. Однако же, если мы равны, я бы хотел все же увидеть свидетельства этого, а то, как ты со мной обращаешься, подтверждает обратное. Итак, Эрагон отвечает перед тобой и только тебе. Победив в Испытании Длинных Ножей, ты обрела власть над кочующими племенами, хотя многие из этих племен я всегда считал подчиняющимися только мне как верховному правителю. Ты командуешь, как хочешь, и варденами, и жителями Сурды, которые издавна являются подданными моей семьи. Да, ты, разумеется, проявляешь при этом незаурядную храбрость и решительность, однако…

— Но ты же сам просил меня командовать этой военной кампанией, — сказала Насуада. — Я не смещала тебя с твоего трона.

— О да, я просил, чтобы ты приняла на себя командование нашими разрозненными силами. И мне не стыдно признать, что у тебя гораздо больше опыта и успехов, чем у меня, в этой бесконечной войне. Наши общие планы и цели слишком дороги тебе, мне и любому из нас, чтобы проявлять излишнюю гордость и спесь. Однако же с тех пор, как ты стала предводительницей варденов, ты, похоже, забыла, что я все еще король Сурды, а корни нашей знаменитой семьи Лангфельд уходят в седую древность, во времена Танебранда Дарителя Кольца, который сменил на троне старого безумного Паланкара и первым из нашего рода занял трон в столице, ныне ставшей городом Урубаеном.

Учитывая все это — между прочим, дом Лангфельдов оказал тебе немалую помощь! — с твоей стороны просто оскорбительно игнорировать мои права и права моих придворных. Ты действуешь так, словно твое слово в данный момент решающее, а с мнениями остальных можно не считаться, их можно подмять под себя в гонке за главной целью, сколь бы возвышенна эта твоя цель ни была! Да, тебе повезло: значительная часть стремящихся к свободе людей выбрала тебя своей предводительницей. Ты ведешь переговоры, заключаешь союзы — например, с ургалами — по своей собственной инициативе и ожидаешь, что я и другие непременно подчинятся любому твоему решению. К тебе прибывают с визитами представители других государств и народов — так, например, недавно имел место визит Блёдхгарм-водхра, — но ты не затрудняешь себя даже тем, чтобы сообщить мне о прибытии этих посланцев, и никогда не ждешь, чтобы и я смог присоединиться к тебе и мы вместе, как равные, встретили их. А когда я имею смелость спросить, почему Эрагон — человек, само существование которого является причиной того, что я поставил на кон свое государство, ввязавшись в эту войну, человек, в высшей степени для нас важный, — самовольно решился подвергнуть опасности жизнь не только жителей Сурды, но и других народов, противостоящих Гальбаториксу, сунув нос в самое логово наших врагов, как ты мне отвечаешь, Насуада? Ты затыкаешь мне рот, словно я всего лишь любопытный и недалекий правитель, чересчур ревниво оберегающий свою власть, который какими-то детскими вопросами отвлекает тебя от более важных проблем. Ха! Я этого терпеть не стану, уверяю тебя. И если ты не в состоянии заставить себя хотя бы уважать мое достоинство и мой высокие статус, если ты не готова согласиться со справедливым разделением ответственности, как это и полагается между со юзниками, то я вынужден сказать, что, по моему мнению, ты не годишься командовать столь серьезной коалицией и в первой же очередной конфронтации я стану оказывать тебе не поддержку, а упорное сопротивление.

«Какой, однако, длиннокрылый парень!» — с явным удовлетворением заметила Сапфира.

А Эрагон, весьма встревоженный тем направлением, которое начал приобретать этот разговор, спросил:

«Как бы мне избежать ответа на его вопрос? Я совершенно не собирался никому, кроме Насуады, рассказывать о Слоане. Чем меньше людей знает, что он жив, тем лучше».

Сине-зеленое, как морская вода, мерцание прошло по основанию черепа Сапфиры и по ее шее до самых плеч, когда краешки ее овальных чешуй чуть приподнялись над голубоватой кожей. Вставшая дыбом чешуя придала ей вид яростный и несколько заносчивый.

«Я ничего не могу тут посоветовать тебе, Эрагон. Ты должен сам решить, как лучше поступить. Слушай внимательно, что говорит тебе сердце, и, может быть, тебе станет ясно, как выпутаться из этой предательской ситуации».

В ответ на неожиданную вспышку гнева со стороны короля Оррина Насуада, стиснув руки, лежавшие на коленях — белые бинты странным пятном выделялись на зеленом фоне ее платья, — ровным спокойным голосом произнесла:

— Если я проявила неуважение к тебе, господин мой, то сделала это лишь по причине собственной торопливости и беспечности, но отнюдь не из желания как-то унизить тебя или твое древнее семейство. От всего сердца прошу тебя простить мне эти прегрешения. Обещаю: это,более не повторится. Как ты справедливо заметил, я совсем недавно и довольно неожиданно для себя оказалась на столь высоком посту, и мне, безусловно, не хватает ни опыта, ни должного мастерства в ведении дел и официальных переговоров.

Оррин поклонился, холодно, но милостиво принимая извинения Насуады.

— Что же касается Эрагона, — продолжала она, — а также его действий на территории Империи, то я и не могла ничего сообщить тебе об этом, поскольку и сама ничего об этом не знала. К тому же мне, как ты и сам понимаешь, господин мой, совсем не хотелось широко оповещать своих подданных об отсутствии Эрагона.

— Да, разумеется.

— А потому я считаю, что наиболее быстрый способ излечить возникшее недовольство и разрешить этот конфликт между нами — дать возможность самому Эрагону изложить основные события его путешествия, а затем должным образом рассмотреть и обсудить их.

— Само по себе это не является средством разрешения нашего конфликта, — заметил король Оррин. — Однако может способствовать восстановлению между нами нормальных отношений. Так или иначе, я с удовольствием послушаю Эрагона.

— Тогда давайте начнем, — сказала Насуада, — и постараемся поскорее покончить со всевозможными недомолвками и разногласиями. Итак, Эрагон, мы ждем.

И Эрагон, видя, с каким интересом смотрят на него Насуада, Оррин и все остальные, наконец решился. Подняв голову, он сказал:

— То, что я вам расскажу, я, вообще-то, хотел сохранить в глубокой тайне. Я понимаю, что не могу ожидать от вас, ваше величество, и от тебя, госпожа моя Насуада, клятвенного обещания молчать об услышанном до конца дней своих, но я прошу вас обоих действовать так, словно вы все же дали мне это обещание. Если сведения о том, что я расскажу, достигнут тех ушей, для которых они вовсе не предназначены, это может принести немало горя.

— Король недолго остается королем, если не умеет ценить молчание, — с достоинством промолвил Оррин.

И Эрагон без дальнейших проволочек рассказал обо всем, что происходило с ним в Хелгринде и в последующие дни. Затем Арья объяснила, каким образом ей удалось отыскать Эрагона, и прибавила к его рассказу кое-какие собственные наблюдения и факты. Когда оба рассказчика умолкли, в шатре довольно долго царила полная тишина. Оррин и Насуада были, казалось, погружены в глубокие раздумья, а Эрагон чувствовал себя мальчишкой, ожидающим от Гэрроу сурового наказания за очередную совершенную им глупость.

Через несколько минут Насуада, старательно разгладив руками платье на коленях, сказала:

— Король Оррин, возможно, придерживается иного мнения, и если это так, я надеюсь вскоре его услышать, но что касается меня, то я считаю, что ты поступил совершенно правильно, Эрагон.

— И мое мнение полностью совпадает с твоим, Насуада, — тут же заявил Оррин, удивив этим их всех.

— Вы оба так считаете?! — воскликнул Эрагон. Он немного помолчал и пояснил: — Не хочу показаться излишне дерзким, ибо я рад, что вы одобряете мой поступок, но я никак не ожидал, что вы столь благосклонно отнесетесь к моему решению пощадить Слоана. Могу ли я спросить, почему…

Король Оррин прервал его:

— Почему мы одобряем твой поступок? Нужно поддерживать власть закона. Если бы ты сам назначил себя палачом Слоана, ты взял бы на себя ту власть, которую среди варденов воплощаем мы с Насуадой. Ибо тот, кто имеет смелость или наглость решать, кому жить, а кому умереть, уже не служит общему для всех закону, а диктует свои собственные законы. И сколь бы доброжелательными ни были при этом твои устремления, это в любом случае плохо для наших подданных. Мы с Насуадой ответственны лишь перед одним повелителем, перед которым вынуждены преклонять колена даже короли — перед Ангвардом, великим правителем царства вечных сумерек, перед Серым Всадником на сером коне, перед Смертью. Мы можем быть самыми страшными тиранами в истории человечества, но придет время, и Ангвард непременно заставит любого, в том числе и нас, ему повиноваться. Но не тебя, Эрагон. Люди живут недолго, и нашей расой не должен править Бессмертный. Нам не нужен еще один Гальбаторикс. — Оррин издал какой-то странный смешок, и губы его исказились в отнюдь не веселой улыбке. — Ты меня понимаешь, Эрагон? Ты столь опасен, что мы вынуждены признавать эту опасность прямо перед тобой, и нам остается только надеяться, что ты — один из немногих, кто способен противостоять искушению властью.