Посвящается моему другу В.

— Ты прочитаешь со мной это письмо?

— От кого оно?

— От нее…

— Мам, ну как? — забегаю в кухню и кручусь вокруг своей оси, слегка расставив руки в стороны. А больше и не получится, потому что проход в нашу кухню настолько узкий, что моему папе приходится проходить боком.

— Красавица, — мама поднимает вверх большой палец и переворачивает аппетитные скворчащие оладушки.

— Ты всегда так говоришь, — обреченно вздыхаю и зажимаю пальцами нос, чтобы не травмировать свои обонятельные рецепторы. — Пойду, спрошу у независимой стороны.

— Доча, поешь! — кричит вдогонку мама.

Мне некогда!

А всё потому, что с утра я провозилась с мытьем и сушкой головы. Обычно, я готовлюсь к универу с вечера, чтобы утром себя ничем не отвлекать и приходить на занятия во время.

Но в субботу мы с мамой ходили по магазинам и купили мне новые полусапожки, замшевые. И мне подумалось, что к новой обуви вряд ли подойдут мои сваленные за ночь волосы. Если пытаться производить впечатление, то сразу всем своим видом, а не частично.

Прагматик во мне во все уши трубил, что потратиться на замшевые сапожки для дождливой осени, зная, что другие мне не светят — слишком самонадеянно как минимум, и не рационально как максимум.

Но мамуля умеет уговаривать, убеждая в том, как они мне идут.

Мне и самой нравится, а если эти сапожки добавят мне баллов, чтобы понравится еще и ему, то, возможно, я перестану чувствовать угрызение совести.

Но мне все равно крайне важно услышать мнение самого говнистого члена нашей дружной семьи — моего младшего брата, одиннадцатиклассника Ромы.

— Роом, — трясу занавеской, которая является дверью, разделяющей одну небольшую комнату на два идентичных пространства.

У нас обычная двухкомнатная хрущевка в старом районе с бабушками-собачницами, милыми ухоженными палисадниками вдоль первых этажей, обустроенные этими самыми бабушками; с деревянными столбами и протянутыми между ними веревками, на которых жители самого нижнего этажа сушат в летнее время белье, с дедами, играющими по выходным в домино или нарды; с облитыми флотским мазутом скамейками, чтобы по вечерам молодежь не собиралась под окнами, раздражая этих самых бабушек, со сломанными советскими ошарпанными детскими площадками, где малышня собирает занозы и шишки.

Наше детство с Ромой прошло там же, в этих песочницах с формочками для куличиков из песка, радуясь, что он мокрый и липкий, но совершенно не подозревая о том, что до этого его смочили местная толстая кошка и худая собака.

Зальную комнату занимают родители, а нам с Ромой на двоих досталась спальня, разделенная тонкой перегородкой из гипсокартона. Как только Роме исполнилось четырнадцать, он занавесился от меня шторкой, когда как мое убежище полностью открыто для его глаз.

— Роом, ты одет? Можно войти? — стучу по шторке. — Я знаю, что ты не спишь.

— Я сплю, — пыхтит брат, как обычно, наверное, прячась с телефоном под одеялом.

— Не ври. Я вхожу, — закрываю руками лицо, мало ли… — Я вошла, Ром.

— Вижу, — опять это голос, как из трёхлитровой банки.

Отрываю от лица один палец, потом другой и в щелочку между ними подсматриваю одним глазом.

— Елки-иголки! — хватаюсь за сердце от увиденного.

Мой брат с голым торсом, но к счастью в спортивном трико, отжимается от пола, а на голове у него…зеленый, самый настоящий противогаз.

— Доброе утро, — снимает с себя устройство защиты и являет мне свою глупую мокрую взъерошенную голову.

— Где ты его взял? — хватаю противогаз и верчу в руках.

Ну действительно настоящий!

Ой, а вонючий какой!

Ромкиным пОтом!

— Из кабинета ОБЖ стырил, — ржет мой брат-полудурок.

Иногда я не верю, что мы-родственники.

Я — гипертрофированная отличница, суперответственная, мегарациональная и остроконсервативная пацифистка с альтруистическими замашками.

Мой брат же- бестолковый раздолбай. Это всё, что можно о нем сказать!

— Ром, ты-дурак? — хотя и так понятно. –Сегодня же чтобы в школу вернул, понял? Иначе я родителям расскажу, — шикаю на брата.

— Стукачка, — бубнит брат и поднимается с пола. — А че приперлась?

Ах, точно!

Расправляю плечи, натягиваю на лицо свою самую обворожительную улыбку, как я считаю, выставляю кокетливо вперед одну ножку в новом полусапожке.

Вон, как стихотворно получается!

— Ну как? — интересуюсь у братца.

Рома оценивающим взглядом проходится по мне, а я томительно ожидаю, нервничая, что начинаю опаздывать.

— Ну! — подторапливаю брата.

— Тебе правду или соврать?

— Правду, конечно, — фыркаю я.

— Полный отстой, — мои плечи обреченно падают, а нога подламывается с устойчивого невысокого каблучка, — кажется в таких ходила наша прабабушка.

— А если соврать?- еще на что-то надеюсь я.

— Нуу…- приценивается брат, — ничего так, тебе идет! — ржет так, что хочется схватить противогаз и настучать по его наглой физиономии.

— Дурак, — вылетаю под мерзкий хохот брата из дьявольского логова и прямиком несусь в прихожую.

«Сам он — отстой», — бубню себе под нос и пытаюсь натянуть бежевое кашемировое пальтишко, купленное на распродаже летом.

— Веруня, а позавтракать? — мама появляется в прихожей с наколотыми на вилку невыносимо аппетитными оладьями.

— Некогда, мамуль, у меня злаковый батончик с собой есть. Пока, — машу маме рукой и проворачиваю замок.

Выхожу за дверь и …эх, не могу!

Да елки-иголки!

Я — не слабохарактерная, я –слабоустойчивая.

Перед едой.

Перед любой вкусной едой.

Залетаю обратно и выдергиваю из рук, так и стоящей в прихожей мамы , один верхний оладушек и засовываю целиком в рот.

По дороге прожую!

Ловко маневрирую между лужами, а где не могу пройти…нет, не плыву…иду по бортику, как канатоходец, расставив руки в стороны. В одной удерживаю сумку, в другой-зонт. Держу баланс! Мне нельзя промочить и испачкать свои новые сапожки и полуновое пальто.

Октябрь в этом году мерзко дождливый, как сказали бы депрессивные и солнцезависимые.

А мне любая погода нравится!

Ну разве можно не восхищаться этими опавшими багряно-огненными листьями, прибитыми грибным дождем? Этим свежим влажным воздухом, наполненным романтичным унынием? Низкими серыми облаками, гонимыми осеннем ветром?

Нависаю над чистой прозрачной лужицей и разглядываю себя, точно в зеркале.

Эти очки…

Печально вздыхаю, перепрыгиваю через лужу, подключаю гарнитуру к телефону и спускаюсь в метро, которое довезет меня до университета.

Университет, в котором я учусь — не МГУ, но тоже достаточно престижный в столице. Моих баллов ЕГЭ хватило поступить на бюджет. Вернее, мои баллы были самыми высокими среди всех поступающих на Менеджмент.

Мне нравится территория нашего студенческого городка.

Пробегая по главной аллее, вдоль которой по разные стороны находятся Институты, я каждый раз не верю сама себе, что я-студентка второго курса Экономического Факультета!

Всякий раз именно на этой аллее я чувствую себя частью одной общей неповторимой студенческой семьи!

Но только на этой аллее.

Потому что дальше я погружаюсь в мир знаний, учебников, коллоквиумов и гонкой за оценками, обосабливаясь от этой самой неповторимой общей семьи.

Вся студенческая жизнь проходит мимо меня: я не хожу по впискам, не участвую в групповых сборищах, не играю и не смотрю местный КВН, не зависаю в столовой, не перекуриваю в сортирах, не болею за «наших», я не в группе поддержки и у меня нет друзей.

Я –не мизантроп и довольно общительна.

Но…как-то с друзьями у меня не складывается.

Наша группа разбилась на лагеря по интересам, а я так и не смогла прибиться ни к одному из этих лагерей.