Мне хочется ответить ему, что идиотом он уже никак не сможет стать, потому что он давно такой, но решаю смолчать, потому как, если мы и дальше продолжим вести этот бесполезный разговор, я окончательно околею.

Бестужев, будто читая мои мысли, а может заметив мой отмороженный нос, первый раз на моей памяти предлагает что-то дельное:

— Может пойдем? А то замерзнешь, — по-джентельменски предлагает локоть, и я хватаюсь за него.

Мы входим в ворота, и в очередной раз за сегодняшний день открываю от восторга рот, потому что — вауууу!

Вау, как вдоль припорошенной снегом дорожки к дому, с обеих сторон расставлены небольшие тыквы, внутри которых горят мелкие светильники. Это так изумительно красиво, что просто завораживает! Я наклоняюсь, чтобы проверить, настоящие ли они или мистический антураж. Егору приходится притормозить и задержаться, пока я ощупываю парочку тыкв.

Настоящие!

Ну надо же сколько испорчено овощной культуры! Столько тыквенных пирогов можно было напечь! Ммм!

Бестужев ухмыляется, делая снисходительное лицо. В его глазах я выгляжу чудаковатой дикаркой, просто для меня это всё впервые.

Выпрямляюсь, и мы идем дальше, а я разглядываю дом, контур которого обрамлен мерцающими фонариками! В каждом окне горит тусклый оранжевый свет, и если бы не бутафорские тени пауков, летучих мышей и зубастых тыкв, можно было бы подумать, что мы идем на новогодний маскарад!

Деревья придомовой территории украшены крупными лампочками, и здесь настолько светло и уютно, что я бы в жизни не подумала, что здесь живет Карина Дивеева, которая, стоит сказать, постаралась на славу!

Три невысокие ступеньки, ведущие к входной двери, подсвечиваются оранжевыми гирляндами и забиты костюмами «кто-на-что-горазд». Пока мы ждем своей очереди, чтобы пройти, решаюсь задать Бестужеву вопрос, который мучает меня все это время.

— Егор, а ты правда меня не узнал?

Здесь, на небольшой, освещенной иллюминацией, веранде, мне очень хорошо видно его лицо так же, как и ему мое.

Бестужев задумывается и смотрит пронзительно, а мои губы, впервые тронутые прозрачным блеском, снова начинают покалывать от его цепкого горячего взгляда.

Рефлекторно провожу верхней губой по нижней, ощущая, как от мороза они стали как будто хрустально стеклянными!

Какой интересный эффект!

Вижу, как Егор натужно сгладывает, и быстро кивает, отворачиваясь от меня.

Чего это он?

Но меня его реакция несказанно радует, позволяя надеяться, что мои сегодняшние перевоплощения и жертвы произведут должный эффект по завоеванию сердца Артема.

Чувствую прикосновение к пояснице даже через плотный пуховик и понимаю, что это Егор подталкивает нас внутрь дома.

Делаю глубокий вдох…

Медленный выдох…и…я оказываюсь на своей первой студенческой вечеринке!

Ваааууу!

Меня всегда удивляло, как в таких роскошных домах, можно ходить в обуви.

Я смотрела фильм и возмущалась, представляя, как подошва, побывавшая на лужайке для выгула собак, разносит всю грязь и бактерии по дому.

Коттедж Карины просто начисто сломал кинематографический стереотип о том, что богатые никогда не разуваются.

Просторный холл семейства Дивеевых усеян обувью. Тем, чьи хозяева пришли раньше и успели приткнуться подальше от входа, несказанно повезло. Таким, как мы — не очень.

Сапоги, ботинки, кроссовки, туфли на каблуке…погодите, что? Туфли на каблуке в такой снег и мороз? Вот это поистине заслуживает уважения!

В общем, это месиво уж больно напоминает обувное кладбище, по останкам пар которого топчутся снующие туда-сюда гости. Мне бы не хотелось похоронить ботинки Киры заживо, которые стоят, как две папины зарплаты, поэтому высматриваю местечко, куда бы можно было приткнуть «хрустальные туфельки». Жалею, что с собой нет пакета, иначе бы положила в него и таскала с собой, как в школе сменку!

— Идем туда, — Бестужев указывает на небольшой коридорчик, в котором находится всего одна дверь.

Он с легкостью толкает ее, и свет автоматически загорается.

Я осматриваю помещение и понимаю, что мы в прачечной. Вроде бы так эта техническая комната называется, где стоят две большие стиральные машины, пара сушилок, куча бытовой техники, огромная гладильная доска и множество моющих предметов и средств.

Раз Егор знает об этой комнате, догадываюсь, что здесь он уже бывал.

И как часто?

А зачем, Илюхина, тебе знать ответ на этот вопрос?

— Можешь оставить верхнюю одежду здесь, — поясняет Бестужев.

— А хозяева точно не будут против? — уточняю я.

— Вроде никогда не были, — неуверенно пожимает плечами и стягивает свою совсем не зимнюю куртку.

«Вроде никогда не были…» — значит точно был и не один раз.

А почему, Илюхина, тебя это удивляет?

Они же вращаются в одной компании, понятно, что Егор частый гость Карины, тем более тогда, когда она так на него облизывается. И при Артеме тоже.

Не знаю почему, но меня это злит. Вот прямо сейчас злит, что встречаясь с Чернышовым, она метит на моего парня. Пусть и не настоящего, но моего!

Дергаю молнию пуховика и сержусь на Бестужева.

За то, что нравится всем.

— Давай помогу? — кивает Бестужев и смотрит в приоткрывшийся участок в области моей шеи, из которого выглядывает крупный темно-розовый бархатный чокер-бант.

— Сама справлюсь, — буркаю я.

Молния поддается, решая не связываться со мной и моими перепадами настроения.

Снимаю пуховик и кладу на широкую поверхность стиральной машины, там же снимаю и обувь.

Выпрямляюсь и поворачиваюсь к Бестужеву, у которого глаза застыли в неподвижном состоянии в области моих бедер.

Что он там увидел?

Дырку на колготках?

Опускаю взгляд и… о, проклятье!

Я совершенно забыла, какое на мне короткое платье!

Поспешно хватаю пуховик и прикрываюсь от взгляда Егора.

— Ты не мог бы выйти? — спрашиваю, чуть ли не заикаясь.

Какое-то время он молчит, а я стою и разглядываю шершавую плитку на полу, стесняясь на него посмотреть.

— Подожду снаружи, — хрипло говорит Бестужев и выходит, прикрывая за собой дверь.

Фууух…

Я так и думала.

Я предупреждала Киру, что не смогу чувствовать себя комфортно в этом платье.

Как бы само по себе оно мне не нравилось, но ощущаю я себя в нем абсолютно раздетой.

Подхожу к высокому под потолок шкафу, одна створка которого имеет полностью зеркальную поверхность.

Я вновь рассматриваю себя и не узнаю эту девочку.

Кажется, что она сейчас жутко улыбнется и помашет мне из зеркала, а потом протянет руку, приглашая к себе. В свете сегодняшней вечеринки, мое изрядно развитое воображение не видится глупым, а вполне логичным.

Но, увы, фарфоровая кукла из зеркала не выглядит, как в фильмах ужасов, а скорее напоминает миниатюрную балерину из музыкальной шкатулки.

Мои волосы собраны в два объёмных пучка с вьющимися у висков прядями.

Они такие гладкие и блестящие, как из рекламы шампуня.

Такими я их не знаю.

Мои глаза на припудрено-белой коже смотрятся нереально огромными и стеклянными. Густые черные стрелки и красная подводка придают взгляду мистичности и делают его выразительнее.

Это не мои глаза.

Чужие, безжизненные.

На правой скуле нарисована небольшая трещинка, рассказывая о том, что старинную игрушку роняли и не берегли, за что она обязательно накажет каждого обидчика.

Мои губы кажутся полнее обычного, и я вмиг вспоминаю тот Бестужевский взгляд на ступеньках. У меня до сих пор они покалывают морозным ментолом.

Опускаюсь глазами ниже, где на шее, между подбородком и левым плечом вызывающе красуется бархатный пурпурный чокер-бант, который адски мешает, но смотрится потрясающе.

А потом мои щеки вспыхивают, наливаясь неподдельным румянцем.

Джинсовый корсет, туго перетянутый на спине джинсовой веревкой, делает мою талию осиной, придавая изгибам плавности и женственности. Потрясающая вышивка в виде цветочного орнамента на груди не дает усомниться в том, что выполнена она вручную. Тонкие, лаконичные атласные нити играют в искусственном свете переливами и необычными оттенками. Провожу по ним пальцами, ощущая приятное соприкосновение, точно с объемными выпуклыми буквами из детских познавательных книжек.