Прозрачную доску я разрисовала в прошлом году дорогущими красками. Не съедобными, конечно, а стойкими. И покрыла лаком. На поверхности распускались бутоны розовых, алых, сиреневых цветов, а среди них россыпью мерцали бриллианты.

Я вынесла пухоборд на крышу и добрела до края, преодолевая сильные завихрения. Ссора с Келланом не пошла со мной — пух смел плохие эмоции. Я надела очки с навигацией, и на фоне непроглядной метели выстроились контуры узких многоэтажек.

Под ноги мой прекрасный пухоборд, защелкнуть крепления на лодыжках — и я перевалила доску через край. Две секунды я падала, укрываясь кружевной фатой из пуха.

Иногда я сомневалась, будет ли на другой, более развитой планете, лучше, чем на Калинидиксе? Келлан убеждал, что в тысячи раз лучше. Правда, там не порхает пух. И Дух защиты заберет способности, едва я ступлю на борт звездолета.

Но наша общая мечта — улететь жить туда, где видно небо. Она нас сплотила. Жить в стеклянных коробках, в вечной пуховой метели, естественно, хуже, чем видеть зеленые просторы, океаны, водопады, звезды.

Я подчинила пышную пургу, ветер подул под пухоборд и подкинул меня ввысь. Пушинки ласкали руки и лицо. Я улыбалась. Душу переполняла радость.

На других планетах летают машины, самолеты, дроны — страшная толкучка в небе. А я свободна. Никому не нужно уступать дорогу, никто не мешает, кроме тополей и крыш многоэтажек.

Чем выше поднимаешься в урагане белых хлопьев, тем жарче. Солнце над Калинидиксом — огромный слепящий диск, жерло ада. Но, к счастью, видим мы его крайне редко.

Видят его постоянно лишь верхушки тополей. Как они не сгорают? Но они коренные жители Калинидикса. Люди — приезжие. Не поэтому ли удивляются?

Я пролетала на пухоборде до сумерек. Вознестись бы над тополями и поглядеть на звезды, но меня и так долго не было. Разум очистился.

Извинюсь перед Келланом за слова о том, что ему надо вкладываться в секс. Грубовато сказала.

Но когда я зашла в квартиру, меня чуть не снесло шквалом ругани.

— Видишь пухоборд? Я просто летала!

— Весь день? — Келлан набычился, сложив руки на груди. И когда на меня набрасываются, извиняться? Обождет.

— Да, и страшно проголодалась.

Я шагнула вбок от Келлана, чтобы проскочить на кухню, но он хлопнул ладонью по стене, преграждая рукой путь.

— Ты хоть понимаешь, что может случиться? — Он склонился к моему уху и процедил: — Пока тебя целый день нет, придет сигнал, что нас засекли. Мне придется уйти без тебя, а ты, когда вернешься, угодишь прямо в лапы…

— Следи за обещаниями! — рявкнула я, в гневе отталкивая руку. — Ты утром клялся, что нас больше не поймают!

Келлан выпрямился и пропустил меня, но в спину бросил:

— Прости, поправочка: не поймают, если ты не будешь дурить.

— Ты довел меня до ручки! — крикнула я, не оборачиваясь, и с трудом перешла на спокойный голос: — Следи за собой. И прекрати ругаться. Тошно.

В ответ тишина. И шаги прочь. Пусть валит.

На кухне я напилась воды и запарила острую лапшу с телятиной. Только уселась за стол есть, Келлан вихрем прилетел и под нос сунул смартфон.

«Закрытая вечеринка в честь нового гитариста рок-группы ‘Буря настигнет’ состоится сегодня в девять вечера. Место проведения…»

Наконец-то встречу Ирия.

— Я закинул план здания. Доешь — приступай к работе.

На часах полдевятого. Меня захлестнуло воодушевление. Я впопыхах затолкала в себя лапшу, обжигаясь острым бульоном, и метнулась в ванную.

Благо, макияж и прическа не займут массу времени. Приняв душ, я высушила волосы и оделась в футболку и просторные джинсы. На смартфоне лежала коллекция фотографий нарядов на все случаи жизни. Я выбрала темно-синее коктейльное платье и встала перед зеркалом.

Каждая девушка позавидует способности, которую я попросила у Духа взамен на служение.

Я мягко провела подушечками пальцев по тыльной стороне предплечья — и волшебная кисть появилась, заискрилась всполохами в руке. Если Келлан заберет краски и не купит новые, я буду рисовать без них. Волшебной кисти краски не нужны.

Но, к сожалению, нарисованное ею полотно держится пока я рядом, а затем рассыпается на искры. Я направила кисточку на лицо и плавными мазками написала чужую внешность.

Зеленые глаза спрятались под томными, эффектными карими, форма разреза вытянулась в миндалевидную, ее подчеркнула тонкая подводка и золотистые тени.

Изломанные брови выровнялись, скулы поднялись, подбородок заострился. Губы налились и расширились, заалели матовой помадой. Румяна довершили безупречную скульптуру лица.

Волосы посветлели до молочного шоколада. Пусть сегодня будет каре до плеч и челка. К темно-синему платью и туфлям я добавила золотое колье и серьги. Любимую кожаную сумочку я перекрасила в дизайнерскую. На левое запястье надела манжету с тайником, полным усыпляющих лейкопластырей, и скрыла под браслетами.

По пути на крышу я завернула в кабинет и прислонилась к косяку. Келлан сосредоточенно корпел за компьютером. На меня навалилась грусть, защемила в груди.

Мы ведь однажды перестанем ссориться? Он подарит мне море нежности, которое дарил раньше? Мы три года вместе, ругались прежде, но после ссор не оставался горький осадок, что отравляет душу. И мирились мы быстро.

Как вернуть счастье?

Для начала не злить Келлана лишний раз.

— Я готова! — заявила и улыбнулась.

Когда-нибудь на другой планете я красиво наряжусь для него, и мы пойдем веселиться на шикарную вечеринку. Потерпеть недолго…

Келлан развернулся в кресле и пристально осмотрел нарисованную на мне девушку. Красивое лицо мрачнело, губы сжимались. Он промолчал, но закатил зрачки и со вздохом поднялся.

— Что? — спросила. Явно собрался заговорить, но не стал.

— Ничего.

Он прошел мимо в гостиную и, заматываясь шарфом, обернулся в замешательстве, мол, какого лешего не следую за ним. Меня трусило от гнева.

— Терпеть не могу недомолвки!

— Я промолчал, чтобы не начать ругаться вновь.

— Хуже всего держать в себе то, что тебя не устраивает.

— Словно что-то изменится…

— Может и изменится!

Неужели лишь меня волнует, что произойдет с нашими отношениями? Ком встал в горле, под ресницами запекло. Еще не плакала в магическом макияже — вдруг потечет?

Я запрокинула голову и торопливо заморгала.

— Проблема в том, что я тебе не могу полностью доверять, — сказал он. — Ты мне не давала повода усомниться в твоей верности, но… Ревность все равно мучит.

Платье, прическа и макияж… слишком привлекательны? Я осмотрела себя, точно впервые видела.

— Пойду переоденусь.

— Не надо. Проблема во мне, а не в тебе.

Его голос безмерно печален, у меня сжалось сердце. Проблема не только в нем. Я за три года ни разу не говорила, что люблю. Он говорил поначалу, а потом перестал, похоже, из-за того, что не слышал признания в ответ. Я… не собиралась признаваться в том, чего не чувствую. Я до сих пор жду, что почувствую такую любовь, которую видела в фильмах, читала в книгах. Бабочки в животе? Дрожь в коленках? Щемящее тепло в груди? Сумасшествие?

Но, возможно, такой любви и нет. Все выдумка.

Какую любовь Келлан чувствовал ко мне? Неловко спросить, тем более сейчас.

Я подступила к нему и обняла, прижалась щекой к плечу. Он притиснул меня к себе, закачал в теплых объятьях. Сказать бы, люблю, но… Может, я дождусь ярких чувств?

— Ты для меня лучший. Других просто не существует, они тебе в подметки не годятся.

Это правда. Келлан ласково поцеловал меня и выпустил.

— Пойдем. Уже наверняка опаздываешь.

Он всегда провожает на крышу, хотя не обязан. И сидит, страдая от пуховой метели. Отговорить бы его торчать полчаса, но мне безумно приятно возвращаться и в первую очередь видеть Келлана.

Вьюга наверху разбушевалась. Благо, белые хлопья не липли ко мне. Но ноги подворачивались: кто в своем уме бродит по пуховым сугробам на каблуках? Келлан поддерживал под локоток, пока мы тащились между уснувших солнечных батарей.