Я подняла на нее взгляд.

Надеюсь, выглядела я слегка удивленной, а не обалделой чуть менее, чем полностью:

— Это кто тебе такое сказал?

— А о чем тут говорить, матушка?

Гостья посмотрела на меня прямо и открыто, и я невольно признала, что располагать к себе она умеет. Ну да странно было бы не уметь ведьме, держащейся при власть имущих.

— Что лес четыре дня во все стороны шатало — то дело житейское. Что сила твоя аж до стольного града Войкова долетела давеча — это тоже не беда. Да вот только держишься ты за свой мир, наш принимать не желаешь. А раз так — верно, плохо тебе в мире нашем.

— Василиса. — Я отставила в сторону кружку. — Чего ты хочешь?

Ну не моё это, долгие разговоры с хождениями вокруг да около! Мой стиль ведения переговоров: изложила запрос, обозначила цену, если нужно, дала время на раздумья. А вот эти все словесные кружева… Они и раньше раздражали, а здесь я, кажется, и вовсе нетерпимой стала.

Она тоже отложила в сторону недоеденный кусок:

— Хочешь, избавлю тебя от бремени? Освобожу от урочища — и ты сможешь вернуться домой.

У меня даже сердце дернулось. Только вот ведь странное дело: не радостно, а тревожно.

Вспомнилось отчего-то, что Илья требовал никого в дом без него не впускать…

Вся надежда на то, что навык невозмутимости не подвел меня и на этот раз:

— Это каким же образом?

Нет, предположение у меня было. Но пусть скажет сама и вслух — чтобы потом меж нами недопониманий не было.

— Займу твоё место, — глядя открыто и честно, твердо произнесла она.

Не буду говорить, что это прям сюрприз-сюрприз, именно этого я и ожидала.

— Что скажешь, Премудрая?

Маска благожелательной открытости чуть съехала, когда она самую малость подалась вперед, впилась в меня взглядом, не удержав нетерпения.

— Скажу… скажу, что слышала, будто урочище нельзя оставить необученной ведьме. Мирослава со мной очень сильно против правил пошла — и дорого за это поплатилась…

— Так вот что тебя тревожит! — рассмеялась Василиса, и коса её вспыхнула в случайном солнечном луче, словно пламя. — Если это единственная причина, то и думать о ней забудь: это я-то не обученная?! Я при ведьме сызмальства росла, а та не абы какая умелица была — худую ведьму князь в свой терем служить не позовет! Замуж вышла рано, но и муж у меня был колдун из наипервейший, и учил, не таясь… Позже, как одна осталась, в Войков вернулась, а там и наставница от дел отойти надумала, мне свое место и передала, а это, сама понимаешь, о многом говорит…

Глаз ее, как мне показалось, блеснул насмешливо: тебе ли, Премудрая, в моих знаниях сомневаться?

Хотя, может, и впрямь показалось.

Я покивала:

— Ну да, ну да — худую ведьму князь в свой терем служить не позовет… Скажи, Василиса, а коль ты и впрямь такая умелая — отчего ж к Мирославе в преемницы сразу и не напросилась?

— А мужика мы с ней не поделили, — зло ощерилась она в ответ. — Муж ей мой покоя не давал, спала и видела, как его увести!

А вот это, прямо скажем, внезапность.

То есть, та старуха из моих снов делила-делила, и не поделила мужика с этой сочной девахой?

Да так не поделила, что рыжая до сих пор как вспоминает — так злится?

Я осторожно придержала за краешки треснувший шаблон.

— Так что, Премудрая, согласна? — снова наклонилась ко мне Василиса. — Сама подумай: выдернули тебя из родного дому не спросив, заперли в Урочище против воли, одну-одинешеньку… И одно дело, коли тебе, как мне, такая судьба желанна, а другое — когда вот так, против воли… Ты-то, верно, к иному привыкла? Матушка с батюшкой, подруженьки, воля вольная… А тут — света белого не видишь, вроде, и мир новый, а из-за стен его и не видать…

— Соглашайся! — уговаривала она. — Я верну тебя домой. Слово даю ведьмовское! А хочешь, так и не сразу, хочешь, сперва можешь на мир поглядеть, себя показать.. Уж поверь здесь найдется, на что поглядеть, ежели не сидеть привязанной, ровно на цепи!

Меня от ее предложения, от напора, бросало то в жар, то в холод. Щемило в груди надеждой — и скреблось на душе тревогой. И вроде бы, чего тут думать — прыгать надо, как в том анекдоте, хвататься за представившийся шанс, а я колебалась.

Но окончательно отрезвили меня ее последние слова.

…вот именно. “На цепи”.

Илья.

Сроки его службы были оговорены старухой расплывчато, но сейчас я к исполнению поставленного ею условия не подошла и близко.

Что будет с Ильей, если я покину этот пост и этот мир, так и не “войдя в полную силу”?

— Соглашайся, Премудрая, — настаивала Василиса. — Давай решим всё сразу, сейчас — и обедать за стол сядешь уже дома!

Но я уже пришла в себя, и за первым трезвым вопросом потянулись другие.

Почему она так торопится? И не слишком ли я прониклась доверием к магическим договорам? Про который моя гостья, кстати, ни словом не обмолвилась. Возможно ли, что согласившись на её предложение, я и в наш мир не вернусь, и в этом без места (а значит, и без средств к существованию) останусь?

Уж слишком она напирает. Словно… Словно ее цель — не дать мне опомниться.

— Чтож. Предложение твое, Василиса, весьма привлекательно. Но мне нужно подумать. А подарок твой… Благодарю на добром слове, но не могу я его принять. Уж больно дорог.

В противовес разгорячившейся Василисе, я старалась говорить размеренно и спокойно. Не подавая виду, что вся эта ситуация мне очень на нравится.

Взглядом, которым меня пронзили, еще чуть, и можно было бы убивать.

— Отказываешься?

— Не отказываюсь. Беру время подумать.

— А хочешь, я тебе отступного заплачу? Чем тебя одарить? Мехами, каменьями самоцветными? Воротишься домой еще и с прибытком!

Я отрицательно покачала головой.

— Мне нужно время подумать.

Траву свою она попыталась оставить. Невместно, мол, подарки забирать!

Но я еще по российскому законодательству помнила, что слишком дорогие подарки чиновникам принимать запрещено. Этот подарок, чем бы он ни был, относился именно к таким.

Я нахмурилась, под сердцем царапнуло колючим присутствием — едва-едва, но Василиса отступила. Молча подхватила цветочек, поклонилась и отбыла.

Я не отказала себе в познавательном зрелище — через черепа посмотрела, как она перекинулась в ярко-рыжую, хищного вида птицу, которую я, безнадежная горожанка, назвала бы соколом, если бы в принципе была способна отличить его от прочих птиц.

Предположительно сокол взвился в воздух и стремительно ввинтился в небо, быстро скрывшись из виду.

А я осталась сидеть в избе за столом и гадать — успели бы мы с моим черепастым зеленоглазым ПВО сбить птичку раньше, чем она вышла из зоны поражения или нет?

Ничем не обоснованная, но приятная уверенность, что — да, успели бы, грела душу.

И все же, почему она разозлилась?

В конце концов, пост Премудрой — это ответственность. Хотя бы — за людей, которые живут на этой земле. И хочу я того или нет, но сейчас эта ответственность на мне. С чего она решила, что я могу передать ее человеку, о котором не знаю вообще ничего?

Видимо, ее навел на эту мысль поступок предшественницы!

И, плюнув ядом в ту, благодаря кому я теперь имела всё окружающее меня счастье, я вспомнила кое-что из снов.

Ту часть, где у предшественницы в руках появлялась книга.

И кое-что из яви тоже вспомнила — как она, забытая мною в седельной сумке, самостоятельно перебралась в местечко поуютнее, на стол в горнице.

Хм.

Хм-хм.

— Гостемил Искрыч! — позвала я домового. — А будь добр, прибери-ка со стола…

Домовой возник рядом и споро засуетился, с любопытством поглядывая на меня.

Что интересно: никакого порицания, по поводу того, что я нарушила инструкции “телохранителя”, он не демонстрировал. Хотя уж что-что, а демонстрировать он у меня умеет!

И в этой ситуации вроде бы должен быть на стороне богатыря — мир-то патриархальный…

— Гостемил Искрыч?

— Да, матушка?