...а во-вторых, почему-то испортило настроение.
И я решила, что внутренней инвентаризации с меня достаточно, переходим к наружной.
Первым, кого я увидела, снова был пес. Он лежал на залитом солнцем дворе, уложив морду между лап и пялился на ворота. На мое появление мохнатая громадина даже хвостом поленилась дернуть, от чего захотелось тут же потрепать его по холке, почесать за ушами, или еще как-то растормошить, потому что нечего!
— Ты собаку-то кормил, Гостемил Искрыч? — озаботилась я содержанием бездумно вверенной мне живности (у меня даже хомячка не было никогда, а тут такое!). И что-то мне подсказывает, что здесь есть некоторые сложности с приобретением собачьего корма для крупных пород.
— А то как же, — степенно кивнул домовой. — Все как старая хозяйка приказывала. Али ты новый указ отдать хочешь?
— Да нет, нет, — сдала на попятный я. Старой хозяйке всяко виднее! — Просто чего-то он квелый такой…
Домовой покосился на пса с неодобрением, но сказал что-то, что с этим взглядом никак не вязалось:
— Ты на него, матушка, не серчай. Бестолковый он.
— Почему бестолковый? — удивилась я.
— Так это… — вздохнул домовой, помявшись. — Толковый бы здесь не оказался! Пойдем, матушка, я тебе задний двор покажу!
Мутная какая-то у вас тут водичка, Гостемил Искрыч!
На меня как раз пес произвел впечатление довольно умного животного. И за поддержку во время вчерашнего приема гостей я была благодарна. И, в конце концов, надо бы ему хоть какую-то кличку придумать, а то все пес да пес… даже если и не откликается. Это просто никто чудеса дрессировки до сих пор не применял!
...не то, чтобы я имела о дрессировке какое-то представление, но в цирке была тема с поощрительными лакомствами, а у меня есть пирожки!
По заднему двору гуляли три курицы и тот самый петух, исполняющий обязанности местного будильника. Он взирал на подведомственных несушек с высоты колодезной крыши, на которую не пойми как взгромоздился. Меня, судя по взгляду, тоже отнесли к числу подведомственных несушек. От этого мысль о петушином супе сделалась еще соблазнительнее…
На всякий случай от петуха я отвернулась. Прямо к грядочке. Трем. Грядочки были ухоженные, колосились какими-то травами, то ли еще бог знает чем. При виде грядочек, зачесалась многократно обгоревшая на даче спина и заныла поясница.
Обратно домой захотелось с отчаянной силой. Я даже заморгала ресницами и сжала кулаки.
— Не грусти хозяйка, — произнес густой деловитый бас и что-то большое, тяжелое и мохнатое плюхнулось мне на плечо.
Я от души завопила.
Взметнулись над лесом птичьи стаи с оглушительным клекотом. Попрятались звери под кусточки. Рухнул с колодца петух (секундочка злорадства!).
Отскочив вперед на добрых два метра — и не такие спортивные таланты разовьются в экстремальных условиях! — я рывком обернулась.
Это была лошадь.
Массивная, с густой гривой, мохнатыми копытами. В моем представлении классический такой, очень неромантичный тяжеловоз.
— Чего это она? — громовым шепотом спросила лошадь, повернув морду к домовому.
— Непривычная-с еще, — куда деликатнее пробормотал Гостемил Искрыч. — То матушка, Булат, конь твой верный.
— Он разговаривает, — пробормотала я себе под нос. Обшарила взглядом двор в поиске других сюрпризов, нашла только кошку. Ясное дело, черную. Она лежала на крыше сарайки, которая служила конюшней и бессовестно дрыхла, напрочь проигнорировав мои вопли. — Кошка тоже говорящая?
На всякий случай я ткнула в нее пальцем.
— Окстись, матушка, — округлил глаза домовой. — Где ты кошку говорящую видела, в сказках разве что… но у тебя еще коза есть! — поспешил уведомить меня он и на всякий случай добавил: — Она тоже не разговаривает…
— Непорядок, — саркастически вздохнула я, чем снова опечалила домового, а коня, кажется, возмутила.
А дальнейшее знакомство с бытом и укладом славянской деревни было прервано стуком в ворота.
Поднявшись на крыльцо, я взглянула поверх забора, и оторопела: там, за воротами, стояли всадники, человек шесть. Остроконечные шлемы, кольчуги, а главное — оружие. Кони-тяжеловозы, вроде моего знакомца Булата, пофыркивали, переступали с ноги на ногу, и вот под этими парнями они выглядели гармонично и единственно уместно: такую груду железа попробуй, увези! У каждого что-то было: булава, двусторонний топор (такой, кажется, называют секирой — и секут ею отнюдь не дрова), у большинства же на поясе висел меч. И копья, притороченные к седлам, смотрели в небо остриями.
То есть, вряд ли это ко мне на поклон приехали: подарков я при них что-то не наблюдаю, а вот хмурые рожи вижу даже отсюда, с крыльца.
Вспыхнуло красным — это сторожевые черепа неторопливо развернулись на столбах забора, поймав гостей в перекрестье взглядов.
Черепа предпочитали метить в грудь — именно там, чуть левее от солнечного сплетения, виднелись красные блики от их взглядов. Кольчуги богатырей (ну, а кто это еще может быть?) охранную систему старой Премудрой не смущали. Как, впрочем, и шлемы: в заднем ряду, там, где грудь дальнего из приехавших закрывали от взглядов черепов товарищи, красное пятнышко лежало на шлеме. Как раз над левым глазом.
Без метки, рождающей ассоциации с лазерным прицелом, не остался ни один.
Гостей это не встревожило: то ли они этих огней не видели, то ли не считали опасными. А вот мне стало жутко: я же ими не управляю! Я вообще не представляю, как их контролировать! А ну как сейчас…
Вот что интересно: а на визит нечисти черепа так глазами не стреляли!
Хотя там бы я и не отказалась…
Из ниоткуда (а вернее, откуда-то сбоку) на крыльцо запрыгнул пес, встал слева от меня, уставился на забор, словно пытаясь просверлить его взглядом, насторожил уши...
Стоявший впереди всех седоусый дядька, самый массивный из приехавших, вновь занес руку над воротами — и по двору снова раскатился знакомый стук.
Со вздохом я приказала Гостемилу Искрычу:
— Пусть им калитка откроется.
Много чести — ворота открывать, они ко мне с оружием пришли.
А над калиточкой, к слову, перекладина имеется, так что во двор въехать захочешь — волей-неволей придется с коня слезть.
Им-то, конечно, в седло подниматься не нужно, чтобы с такой немощью, как я справиться — но всё равно… Не хотелось мне, чтобы они тут верхами передо мной гарцевали. Неприятно!
Я оглянулась на домового — и не увидела там, где он только что стоял, справа и позади, никого.
Запоздало дошло: он же домовой! В сказках он и хозяевам не всегда показывается, и если для хозяйки-ведьмы, видимо, еще можно сделать исключения, то для посторонних уж точно нет…
А калиточка тем временем пла-а-авно отворилась — с таким душераздирающим скрипом, что у меня заныли зубы.У богатырей, судя по лицам — тоже.
А они, между тем, вынужденные-таки спешиться, по очереди заходили ко мне во двор.
Черепа проследили за гостями сколько сумели — но во двор развернуться не смогли.
У меня отлегло от сердца: в случае нештатной ситуации, черепа теперь ничего с ними не сделают.
И тут же закололо тревогой: теперь, в случае нештатной ситуации, черепа не сделают с ними ничего...
Первым вошел седоусый. Вошел, ведя коня в поводу, снял шлем, пристроив его на локте. Молча дождался, пока его товарищи войдут вслед за ним. Я тоже говорить не спешила: первые пришли — пусть первые и здороваются!
Я не знаю, как!
Молчание затягивалось. Я почти уверилась, что убивать меня не будут, успокоилась, и теперь усиленно думала за яблочный пирог, выявленный в закромах Родины инвентаризацией...
— Ну здравствуй, Премудрая, — отчетливо скрипнув зубами, выдавил наконец седоусый.
Почувствуйте себя самозванкой, дубль второй!
Ну, если они ко мне по должности обращаются, а сами не представились, то, наверное, так и надо, да? Здесь, наверное, так принято?
Порывшись в памяти, я откопала там более-менее подходящий ответ:
