—  И вам поздорову! С чем пожаловали, гости дорогие?

—  Отдай нашего побратима, ведьма! —  прогудел седоусый.

И кто-то из-за его спины гулким басом зловеще добавил:

—  А не то мы тебя посечем!

Страх проступил холодным потом на спине, продрал от макушки до пяток морозом осознания: я сама их впустила внутрь охранного периметра, я сама лишила себя защиты!

Хлестнуло порывом ветра, взметнуло мои волосы. Небо потемнело, вспухло пузатыми тучами, и я зло зашипела: ваша работа, выпендрежники? Так не стоит утруждаться, я и так испугана до икоты!

Зарычал, выступая вперед, пес —  только что он сможет, против оравы вооруженных мужиков?!

От злости на себя, на них и на ситуацию потемнело в глазах, закололо в кончиках пальцев и от живота к сердцу прошла тянущая, сосущая волна…

А потом мне стало весело:

—  Да забирайте! —  щедро разрешила я храбрецам, которым понадобилось всего лишь шесть вооруженных рыл для разговора. —  Ну, в самом деле: у меня по описи и так добра с головой, вот только богатыря в хозяйстве и не хватало. Вас же, поди, не прокормишь!

Как же просияли они лицами —  загляденье просто! А затем переглянулись, потоптались...

—  А где?

—  Что —  где?

—  Илья!

Я лишь пожала плечами, насмешливо глядя на них сверху вниз (с крыльца-то):

—  А я почем знаю? Он мой побратим  —  или ваш?!

В стойле всхрапнул Булат, по голосу судя —  с трудом удерживая смех.

Я полюбовалась, как сияние стекает с лиц, и щедро повела рукой:

—  Ищите!

Богатыри смотрели на меня растерянно, я на них —  ласково, по-доброму.  И хотя душу приятно грело злорадство, свой страх я все еще не чувствовала отомщенным. А потому припомнила еще кое-что из сказочных сюжетов:

—  А чтобы у вас мыслей глупых не возникло… Слуги мои верные! —  позвала я, и порадовалась, до чего хорошо получилось:  властно, требовательно, пронзительно. —  Приглядите-ка за гостями дорогими, чтобы у них к рукам чего не прилипло!

И глумливо добавила:

—  Но если найдут побратима —  разумеется, могут забрать!

И, величественно кивнув, развернулась и пошла в избу. На пороге спохватилась, обернулась:

—  Ах, да. Живность мою обидите —  небо с овчинку устрою.

Ну а что? Блефовать так блефовать!

Блеф удался на славу: добры молодцы лицами больше не только не сияли, но и здорово взбледнули.

Правда, вслед за ними, боюсь, взбледнула и я —  потому что на столбах медленно и зловеще разворачивались внутрь двора черепа.

На лавку в избе я осела, а не опустилась.

За закрытыми дверями как-то разом накатило всё: и отголоски пережитого страха, и осознание, с каким огнем я игралась (шутка ли, шесть мужиков, глухой лес, до ближайшего отделения полиции —  шесть дней на собаках и еще чуть-чуть межмировым порталом!).

Кстати, о межмировых порталах: надо как можно скорее выбираться домой. Срочно, немедленно, пока никто не понял, что из магии мне доступна только каменная физиономия и управление охранным периметром предшественницы. Да и то, второе —  “интуитивно понятное”, как говорят у нас об интерфейсах, когда хотят заменить приличным аналогом  выражение “методом научного тыка”. Пока что мне везет и каменная физиономия творит чудеса —  но если от меня собственно чудес и потребуют, то на ней я далеко не уеду. Физиономия вообще не для езды предназначена…

Но шутки —  шутками, а факт остается фактом: в моем мире нет магии, в этом —  супермаркетов, и, подозреваю, даже ведьмы на зиму делают заготовки. А я что-то во время нашего хозяйственного квеста не видела здесь ни трехлитровых банок, ни закаточной машинки! Так что надо полагать, местные технологии консервации отличаются от известных мне.

Домовой полностью так и не проявился: метнулся серой, едва заметной тенью от печи к столу —  и на столе, будто сами по себе, стали появляться миски.

—  Гостемил Искрыч! —  тихонько позвала я. —  А как здесь у вас на зиму припас принято заготавливать?

Спросила просто так, лишь бы мысли отвлечь от неприятной компании, что сейчас шарилась по двору, и тут же устыдилась: так расцвел от этого вопроса домовой. Даже скрываться перестал!

Проявился, огладил широкую короткую бородку.

—  Грибочки квасим по-всякому —  и с брусничкой, и со смородиновым листом, капусточку кислую в кадушках солим —  да на ржаной муке-то, до того хороша капусточка выходит, прежняя хозяйка очень уважала! Яблочки моченые любила опять же!

Он перечислял и перечислял, а я все грустнела.

—  Понятно. Значит, помру с голоду. Потому что ничего из этого я делать не умею: ни мочить, ни солить, ни квасить.

—  Ыть! —  поперхнулся Гостемил Искрыч. —  Да как можно, матушка! При живом-то домовом!

От его искреннего возмущения стало совсем стыдно —  как будто я ему пообещала что-то, наврала с три короба, что останусь и никуда не уйду!

—  Ты, Гостемил Искрыч, с готовкой меня, конечно, не оставишь —  но только припасы для этого откуда-то добыть надо.

—  Как —  откуда-то? Как —  добыть?! —  негодовал домовой, и борода его возмущенно дрожала. —  Тебе, матушка, окрестные селенья всё, чего надобно сами поднесут! Все, кто на твоей земле живет, кто с твоей земли кормится и твоей защитой на ней жив!

Я молча посмотрела на него. На душе скребли кошки: домовой верил в то, что я действительно могу дать кому-то защиту. Верил в мою силу непогрешимо, хоть и видел с утра, что я даже сундук прошлой Премудрой не сумела открыть! Верил, несмотря на то, что даже ворота для меня открывал-закрывал он.

—  Ыть… —  снова поперхнулся Гостемил Искрыч от моего взгляда. —  Ты прости, матушка, увлекся я, не мне ведьме пенять, не мне хозяйку корить!

Кланяясь и безостановочно прося прощения, домовой схлопнулся.

Ну вот. Кажется, еще и единственного помощника и союзника перепугала. Надо будет извиниться, и спросить, чем здешние ведьмы с домовыми за службу расплачиваются: молоком и хлебом, как в наших сказках, или еще что-то подойдет?

А то весь хлеб,  который у нас с ним в избе есть, им же и испечен. Так себе плата получается…

Я мрачно возила ложкой по тарелке гречневую кашу, размышляя о перспективах. Настроение было примерно как и перспективы: паршивым. И стук в дверь, а затем и стук двери, его не улучшил.

Седоусый вперся в избу, как к себе домой. Но, напоровшись на мой гостеприимный взгляд, резвости убавил, остановился. А может, не в моем взгляде дело. Может, просто ждал, пока его орлы в комнату втянутся —  и она покажется вдруг маленькой, тесной.

Хотя еще недавно места здесь хватало с избытком.

Следом за богатырями в комнату протиснулся пес, уселся —  вроде бы рядом со мной, но так, чтобы стол ему, если что, прыжка не затруднил.

Гости мялись у порога.

Я, покачивая ложечкой, смотрела на них —  вооруженные мужики смотрели на меня, и, кажется, от моего взгляда чуть ли не робели.

Хорошая репутация у местных Премудрых!

Я приподняла вопросительно бровь:

—  Ну? Нашли?

Седоусый (меня так и тянуло мысленно назвать его “витязем”), зло дернул углом рта. Ответом не удосужил, хамло строевое.

—  Ну, ищите, ищите! Здесь еще подпол есть, и горница наверху… В печь не забудьте заглянуть!

Младшие богатыри побледнели, да так, что даже в местном скудном освещении стало заметно. Старший упрямо набычился, и стало понятно: заглянут!

И в подпол, и в горницу (страшно подумать, для чего старуха из моих видений могла бы держать их побратима рядом со своей постелью!), и в печь.

Я я вздохнула и махнула ложкой: делайте, мол, что хотите.

Было немного завидно: меня бы кто так искал… А этот, пропажа, своим дорог —  вон, ради него хоть куда, хоть к ведьме в пасть!

Богатыри разделились, трое прогрохотали сапогами наверх — и я, не сдержав поганого настроения (да и характера, чего уж греха таить), ласково пропела:

—  Осторожнее на лестнице!

И, когда один из младших, потрясенный моей заботой, запнулся, хладнокровно добила: