Старый итальянец с мешками под глазами и с голосом, густым, как ликер, наставил на возбужденного репортера палочки (на ужин подавали суши):

— Ты слишком долго сидел в Италии.

Тот с видом непонятого пророка устало отмахнулся от его возражений.

— Это все благодаря бальзамированию.

Все повернулись к женщине, произнесшей эти слова: худенькая блондинка с жесткими волосами и длинным лицом, похожим на бисквитное печенье.

— Какому бальзамированию? — возразил журналист. — Папу не бальзамировали.

— Я говорю о консервирующих веществах, содержащихся в пище. Мы поглощаем их в таких количествах, что в результате сами консервируемся… Наше тело больше не разлагается. Это доказано наукой.

Наступила тишина, потом все вдруг расхохотались. Блондинка яростно настаивала:

— Я не шучу! На эту тему есть исследования и…

Ее прервало появление Венсана, несшего каравеллу из светлого дерева, украшенную суши. Палубу устилали роллы с авокадо, леерами служили ломтики семги, а парусами — водоросли.

— А что, если вы прекратите нести эту чушь? Хадиджа подумает, что вы еще дурнее, чем ребята из модельного бизнеса!

Несколько голов повернулись в ее сторону. Приглашенные сидели на подушках вокруг длинного низкого стола в центре фотостудии. Венсан предупредил: «Стульев всем не хватит, это японская вечеринка!»

Как обычно, Хадиджа с радостью ответила бы какой-то тонкой и забавной шуткой, но ничего не придумывалось. Пришлось ограничиться широкой улыбкой, а потом ждать, краснея, пока разговор не перейдет на другую тему.

Она задавалась вопросом: зачем Венсан пригласил ее? Он решил за ней приударить? Нет, у него были другие планы. Специалист по размытым фотографиям взял ее под крылышко — она участвовала в большом проекте по «завоеванию рынка». Он утверждал, что превратит ее в топ-модель. Так или иначе, следовало признать, что он сделал ей великолепные фотографии. Необычные и туманные.

— Что вы об этом думаете? Хадиджа подскочила:

— Простите?

— О чеченском терроризме: мне интересно ваше мнение.

Она опять что-то пропустила. На нее в упор смотрел сосед по столу — лысый, остатки волос стоят венчиком вокруг головы. Похож на римского императора.

—Ну…

Она пробормотала что-то в ответ, сжимая свои палочки. К разговору об иранском конфликте она была готова, но что касается распространения исламского терроризма… Ей становилось все больше не по себе. От запаха водорослей и сырой рыбы ее мутило. Она ненавидела суши.

Но во всем этом маразме у нее оставался повод для радости.

Он сидел здесь, на другом конце стола. Марк Дюпейра. Одинокий влюбленный, похитивший ее фотографию именно здесь, месяц тому назад. Он выглядел еще более упрямым, чем обычно, с этими приглаженными волосами и жуткими усами. Он даже не взглянул в ее сторону. Застенчивость? Смущение?

После того, как он украл фотографию, она сочинила целый фильм об этом мужчине, в любимом ею стиле. У нее хранились старые видеокассеты с египетскими музыкальными комедиями, оставшиеся от бабушки, которая в шестидесятых годах играла в них эпизодические роли. Романтические истории, где люди по каждому поводу принимались петь, где любовь всегда побеждала, нищета отступала, мужчины были красивыми, добрыми, с напомаженными волосами…

Похищение снимка могло стать отличным началом для фильма такого рода. Хадиджа представляла себе Марка любующимся ее фотографией, напевающим что-то у себя дома. Или бродящим вокруг телефона, не решаясь позвонить. Или пытающимся незаметно с перевести на нее тему разговора во время ужина с Венсанома. Когда она шла сюда, ее преследовала смутная надежда увидеть его. Но теперь она наткнулась на стену.

Ужин подходил к концу. Надо было действовать. Она залпом выпила две рюмки саке, потом сосредоточилась на своих воспоминаниях — тень, похищающая ее фотографию. Она уцепилась за этот эпизод, как за парашют, и, пока все гости пытались выбраться из-за низкого стола, придвинулась к нему:

— Марк, я хотела вам сказать…

Он выпрямился, в его затылке что-то странно щелкнуло.

— Что?

— Я купила «Сыщик». Посмотреть, что это такое.

— У вас, наверное, много свободного времени.

Опять этот саркастический тон! Он вдруг показался ей таким напряженным, таким гадким. Но отступать было уже поздно.

— Наоборот. Мне это показалось… интересным. С точки зрения социологии…

Он неуверенно покачал головой. Разговор ему явно не нравился. Смешная получалась сцена: она стояла на четвереньках, а он по-прежнему сидел на полу.

— Я бы хотела поговорить с вами об этом. Знаете, я не только фотографируюсь, — она улыбнулась, — я пишу диссертацию по философии. Работаю над темой инцеста. Вы ведь занимались…

— Увы! В данный момент я не работаю на «Сыщик». Если хотите, могу вам дать координаты одного коллеги.

Хадиджа почувствовала, как в ней закипает злость. Она села по-турецки и посмотрела ему прямо в глаза:

— Вы работаете на другой журнал?

— Это что, допрос?

— Простите. Наконец он улыбнулся:

— Нет. Это вы меня простите. Я не умею себя вести. — Он пригладил волосы, — Я должен уехать.

— Расследование?

— Вроде того. Мой личный проект.

— Книга?

— Еще рано об этом говорить.

Чем больше он говорил, тем больше закрывался от нее. Теперь Хадиджа испытывала извращенную радость от того, что сумела докопаться до его секрета.

— Вы надолго уезжаете?

— Не знаю.

— А куда?

— Вы действительно любопытны. Извините, но это и в самом деле… очень личное.

Ей захотелось дать ему пощечину.

— Может быть, у нас будет время повидаться до вашего отъезда.

Он резко поднялся с какой-то странной, кошачьей легкостью.

— Мне было бы очень приятно. Но времени слишком мало.

Он обошел стол и затерялся в дыме и шуме голосов, ни разу не взглянув в ее сторону, не сказав ни слова на прощание. Хадиджа тоже встала. Она словно окаменела. Заполнявшая ее пустота весила тонны, сковывала ее до кончиков пальцев.

Почему он так ведет себя? Ей что, приснилось, будто она видела, как он стащил ее фотографию? Или он взял ее для чего-то другого? Фетишист? Маньяк? Или он почувствовал, что и она отмечена каким-то проклятием, таинственным ожогом?

При этой мысли одиночество вспыхнуло в ней ярким пламенем. Сквозь треск огня донесся крик:

— У меня песок в голове! Это твоя вина!

Вот ведь приставучая!

Он быстро шел по улице Сен-Пер. Господи, да чего хотела эта девчонка? Она его просто извела. А эти вопросы о его поездке! Можно подумать, что она в курсе происходящего…

Марк решил вернуться домой пешком, чтобы успокоить нервы. Но он дошел уже до площади Лувра, а его по-прежнему трясло от злости. Он перешел эспланаду, упорно глядя под ноги. Ни одного взгляда в сторону сияющей пирамиды. Ни одного взгляда в сторону галереи, чьи арки вырисовывались в синеватом свете.

Присутствие Хадиджи сразу же выбило его из колеи. Он измучился за ужином, чувствуя на себе ее наблюдательный, пронизывающий взгляд. И в довершение всего ей понадобилось с ним заговорить! Теперь выясняется, что она еще и интеллектуалка! Ничего общего со стандартной кандидаткой в манекенщицы, бесцветной и бесхарактерной. Он не понимал поведения этой женщины. В другом месте и в другое время он решил бы, что она к нему клеится.

На площади Пале-Рояль он немного успокоился, увидев перед собой сверкающее в сумерках здание театра «Комеди Франсез». Два часа утра. Теплый ветер обвевал парижскую ночь, словно хотел выдуть все выхлопные газы, чтобы придать картине чистоту и законченность. Освещенные фонтаны; круги из камней; длинные галереи с серыми колоннами. Подлинные декорации восемнадцатого века, как будто созданные для пьесы Мольера. Не удивишься, если вдруг увидишь, как под фонарями появится Командор, преследующий Дон-Жуана.

Марк присел на бортик одного из фонтанов, почувствовал идущую от воды свежесть — она обволакивала его, словно в какой-то феерии. Он закрыл глаза, потом снова открыл, и так несколько раз подряд. С каждым разом свет, идущий из галереи, все четче отпечатывался в его сознании, проникал в него. Словно иголочки для акупунктуры, воткнутые вдоль его позвоночника.