— Одним словом, сюрприз от шеф-повара. Джимми наставил на него палец. От злости под его кожей вздулись вены.

— Зря вы смеетесь. Все знают, что это сделали вы, Жак. Только вы могли отважиться на подобное!

Он не ответил. Адвокат продолжал:

— И это после того, как я переворошил такое дело! Все пропало. Что на вас нашло? — Он склонился над ним, весь лоснящийся от пота, не в состоянии поверить. — Вам что, наплевать, что вы умрете?

Реверди одним прыжком вскочил на ноги и схватил одну из свечей, горевших на другом конце камеры среди благовонных палочек, расставленных на перевернутом ящике. Все вместе это напоминало алтарь.

— Ты веришь в реинкарнацию? — спросил он у Джимми.

— Нет.

Жак схватил другую свечку, уже погасшую, и подошел к адвокату.

— Существует классическая метафора, чтобы описать переселение души. — Он зажег вторую свечу от первой. — Тела исчезают, но пламя переходит из одного тела в другое. Оно вечно.

— Что это значит?

Реверди улыбнулся и вставил ему в руку одну из свечей:

— Это значит, что я не умру. Я перевоплощусь.

Вонг-Фат посмотрел на маленький огонек в своей руке: он не знал, что с ним делать. Он поставил свечу на место, на алтарь. В этот момент он увидел фотографию, пришпиленную к стене, над благовониями.

— Кто это, на фото?

— Моя жена.

Китаец повернул голову:

— Что?

— Мы еще не женаты. Но я хочу отпраздновать свадьбу до того, как меня казнят.

Джимми изучал портрет. Потом спросил странным голосом:

— Это та девушка, что писала письма? Из Парижа?

— Малайский закон не запрещает мне этого.

Джимми встал. Выражение его лица изменилось: черты заострились, губы дрожали. Казалось, он потрясен.

— Но… послушайте… это серьезно? Вы хотите соединиться с…

Он не смог закончить фразу. Жак посмотрел на него: толстяк чуть не плакал. Вот умора! Значит, он думал, что между ними возможна глубинная связь.

Доверительность, дружба, даже больше, всякие тонкости… Реверди прошептал успокаивающим тоном, словно желая его утешить:

— Это еще не сейчас, она пока не готова.

— Еще не готова?

К адвокату вернулись профессиональные интонации.

— Да о чем вы говорите, черт побери? Реверди опустился на колени перед фотографией. Коснулся пальцами лица Элизабет:

— Ее посвящение еще не завершено.

— Вы поддерживаете с ней связь? Я больше не получал писем, я…

Реверди закрыл глаза:

— Я чувствую, что она близко. Она идет ко мне… Он поднялся и уставился на Вонг-Фата:

— Это вопрос нескольких дней.

Пятое послание состояло всего из пяти слов: «Отправляйся, в Бангкок». Марк не заставил себя упрашивать. Удаляясь от бирманской границы, он ехал всю ночь и останавливался только на заправках. После девяти часов непрерывной езды, в пять утра, он добрался до аэропорта Пукета. Там он поспал два часа, скорчившись в машине, по-прежнему сжимая под плащом шприц — свою добычу, свой талисман. Он проснулся, замерзший и в то же время в пылающий, как раз вовремя, чтобы успеть на первый рейс до Бангкока.

После посещения острова мертвых его занимала только одно — содержимое шприца. На первый взгляд там не было ничего, только летучий газ, слегка окрашенный лимфой и розоватыми частицами. И что, это и есть «Цвет Истины»? Что он извлек из легких жертвы? Каким образом этот образец раскроет ему тайну ритуала?

По приезде в столицу он немного успокоился. Его порадовало возвращение к жизни, к шуму машин, к привычному безразличию небоскребов. С автострады ему показалось, что мегаполис окрашен в успокаивающие голубые тона. Наверное, все дело было в небе, таком ясном, отражавшемся в стеклянных башнях.

Оказавшись в центре города, он изменил свое мнение. Бангкок не выдерживал собственного напряжения. Его давили эти сооружения, эти автомобили, это удушающее дыхание. Огромные бетонные эстакады насильно вклинивались в улицы, раздвигая здания, навязывая городу новый облик, слепой, торжествующий. Повсюду был асфальт, он покрывал целые кварталы, заливал переулки. Казалось, город торопится похоронить прошлое, как позорный труп.

Съежившись на сиденье такси, Марк читал инструкции из шестого документа:

Отправляйся в госпиталь Сирирадж. Из аэропорта надо ехать по улице вдоль реки, пока не доберешься до станции речных трамвайчиков. Там купи билет до остановки «Пран-Нок» (ее еще называют «Ванг-Ланг»). Доехав до этой остановки, прочти следующий документ.

Марк расплатился с таксистом и сел на кораблик. Он рассеянно и безразлично провожал глазами полный контрастов город. Лачуги из темного дерева на изумрудно-зеленых островах, в тени современных башен. Ступы и пагоды, разбросанные среди зданий из стали и бетона. Лодки в форме листьев, снующие между шумных лодок с подвесными моторами… Весь этот мир казался ему больным, лихорадочным. Даже пассажиры вокруг него выглядели поблекшими, нечистыми, с землистым цветом кожи.

У остановки «Пран-Нок» находился шумный рынок. Людей было столько, что пассажиры с трудом сошли с кораблика. Марк нашел уединенную скамейку возле решетки вокзала и открыл седьмой документ. На ум ему пришла седьмая печать Апокалипсиса.

Прочтенное его ошеломило, но выбора у него не оставалось.

Он устремился в толпу. Торговцы занимали всю ширину тротуаров. Жаровни, газовые плитки, раскаленные противни, стоявшие чуть ли не в каждой лавке, вносили свою лепту в и без того изнуряющую духоту. В этой неразберихе Марк пробирался мимо душистых блинов, обжигающего пара, прозрачной лапши самых разных цветов, мимо истекающих жиром шампуров, мимо белой рыбы с поджаристой корочкой…

Он дошел до госпиталя Сирирадж, но не остановился. В качестве цели Реверди указал ему медицинскую лабораторию, находящуюся на той же улице, через несколько домов. Там ему следовало найти химика по фамилии Кантамала, защитника экологии, который втихую делал анализы, позволявшие привлечь к ответу крупные промышленные компании.

Откуда Реверди знал его? Это не имело никакого значения, и у Марка хватало своих забот. Теперь ему предстояло сыграть какую-то комедию перед экспертом. Он знал имена и термины и даже реплики, которыми должен отвечать на его вопросы.

Он толкнул крашеную стеклянную дверь лаборатории и увидел внутри стойку, белую, как ледяная глыба. Марк спросил Кантамалу. Через несколько минут появился высокий таиландец в безупречно белом халате. Темная кожа, длинные волосы, завязанные в конский хвост, настороженное выражение лица. Он расслабился, только услышав имя английского эколога, сообщенное Марку Реверди.

Они вышли на улицу. Кантамала зажег сигарету. «Крон Тип», местная марка. Заговорщицким тоном он спросил по-английски:

— Что у нас сегодня?

— Покойник. Отравление. Кантамала нахмурился:

— Покойник? Откуда?

— Я ничего не могу сказать.

Таиландец жадно затянулся сигаретой. На улице, пропитавшейся выхлопными газами, это было похоже на двойное самоубийство.

— И все же хотелось бы знать поточнее. Покойник — это дело серьезное. Я не привык…

— Я и сам ничего не знаю. По-моему, речь идет о какой-то шахте, возле Ранонга…

Он импровизировал, но название, судя по всему, Кантамале понравилось.

— Это меня не удивляет! Я уверен, что они там используют ртуть и…

— В любом случае это срочно. Там ждут результатов, чтобы возбудить дело.

Химик кивнул. Не прекращая курить, он постоянно бросал подозрительные взгляды через плечо.

— Но этот покойник, — настаивал он, — что именно с ним случилось?

— Понятия не имею. Он вдохнул газ. Что-то тут неясно.

— А что у тебя в качестве образца? Марк вложил ему в руку свой шприц.

— Взяли пункцию из легких.

— Черт!

Марк начал решительным тоном:

— Если тебе это сложно… Кантамала помахал своей сигаретой: .

— Приходи через два часа.

Марк устроил себе наблюдательный пункт за столиком уличного ресторана. Оттуда он мог видеть закрашенные окна лаборатории, и это его успокаивало, как будто Кантамала мог удрать с «его» уликой.