Предстоящий разговор с Рагнвальдом не предвещал пока сложностей хотя бы потому, что Лаудсвильский не собирался посвящать его во все детали задуманного плана. Молодой король был любезен, но в его насмешливых серых глазах явственно читался скепсис.

– Ты покидаешь меня в трудную минуту. Конечно, Рагнвальд не был огорчен внезапным отъездом первого министра. Король верит в свои силы и опека его тяготит. Что ж, Рекин благодарен ему хотя бы за хорошо разыгранное огорчение.

– Я должен помочь Ульфу Хаарскому, без его помощи нам придется туго.

– А что благородный Ульф потребует за свою помощь?

– Думаю, тебе придется уступить ему Приграничье, если он, конечно, вернется живым.

– Тогда пусть не возвращается. – Глаза Рагнвальда холодно блеснули.

– В таком случае, Приграничье достанется Черному колдуну.

– Наше положение настолько безнадежно? Лаудсвильский в ответ только плечами пожал. Рагнвальд достаточно осведомлен, чтобы самостоятельно делать выводы.

– Есть еще один выход. Короновать Кеннета королем Приграничья.

– А почему тогда не Оттара? – Рагнвальд зло уставился на министра.

– Кеннет вырос в Нордлэнде и наши с тобой заботы – это и его заботы.

– Мне хватает хлопот с тестем, королем Скатом, а ты пытаешься посадить мне на шею еще и короля Кеннета, который станет игрушкой в руках приграничных владетелей.

– Нам не удержать Приграничье в любом случае.

– Я удержу, – выкрикнул Рагнвальд. – И горе тому, кто вздумает мне помешать.

Он вышел из кабинета, громко выругавшись на прощание. Его выходка не слишком огорчила Рекина. Рагнвальд хоть и горяч, но умен, рано или поздно, он поймет свою выгоду. Сколько трудов стоило Бьерну Брандомскому и Рекину Лаудсвильскому, объединить Приграничье и Нордлэнд в единое целое, сколько ради этого было пролито крови, и вот все возвращается на круги своя. Выходит, все зря, и жизнь, как глупая фантазия, рассеялась дымом. Но отчаиваться рано, потеряно далеко еще не все, и в этом заслуга Рекина Лаудсвильского. Именно он еще может спасти этот чудом уцелевший осколок прежнего мира от разрушения и хаоса. Какими средствами – это дело десятое. Возможно, кто-то упрекнет его в коварстве, кто-то – в предательстве, но, в конце концов, Лаудсвильскому не привыкать к неблагодарности коронованных особ.

Благородная Сигрид вихрем ворвалась в чинный и уютный кабинет первого министра. Лаудсвильскому редко доводилось видеть королеву столь разъяренной. Кажется, в данном случае дело не обойдется одной пощечиной. Озабоченный Рекин с ласковой улыбкой на устах на всякий случай отступил за спинку массивного кресла.

– Ты, кажется, решил поторговаться моими землями, владетель.

– Не только твоими, но и своими, – успел вставить Рекин, но тут же умолк под градом оскорблений.

– Кеннет не будет королем Приграничья!

– А разве Кеннет не такой же сын короля Гарольда, как, скажем, благородный Рагнвальд?

Сигрид отшатнулась:

– Будь ты проклят, Рекин, ты не посмеешь.

– Конечно, нет, Сигрид, успокойся. Только один человек узнает, чей сын Кеннет.

– Он не поверит тебе, Рекин, а я буду отрицать все.

– Нет, ты ничего не будешь отрицать, Сигрид. Ты сама напишешь ему обо всем в письме, а я берусь доставить это письмо адресату.

– Это его не остановит, он уже не человек, Рекин. Он чудовище, жаждущее крови разрушений.

– А тебе не кажется, благородная Сигрид, что и мы с тобой приложили руку к созданию этого чудовища, и просто пришла пора платить по счету.

– Я ничего не буду писать! – Сигрид решительно направилась к двери.

– Жаль, – спокойно сказал Лаудсвильский. – В таком случае мне придется обратиться к Кеннету. Надеюсь, у ребенка больше разума, чем у его матери.

Если бы взгляд мог убивать, то Лаудсвильского уже не было бы на свете, но, увы, благородный Рекин продолжал стоять, как стоял: с сахарной улыбкой на устах и холодным бешенством в бесцветных от старости глазах.

Все карты Рекину Лаудсвильскому едва не спутали зарядившие ни к месту дожди. Неслыханное дело в последние годы для Лэнда, особенно его удаленных от моря районов, в эту летнюю пору. Возможно, сам Господь пытался предостеречь Рекина от опрометчивого шага, но в таком случае ему следовало выразиться определеннее. Дорогу развезло, и путешествие в карете стало попросту невозможным, а для долгого путешествия верхом Рекин был уже слишком стар. Кое-как он добрался до замка владетеля Отранского и свалился без сил, проклиная и погоду, и Черного колдуна, и весь этот поганый мир, который никак не мог обойтись без героических усилий владетеля Лаудсвильского. Впрочем, Рекину не хватало мощи даже для проклятий, из его пересохшей глотки вырывалось лишь шипение, вызывающее сочувствие у окружающих. Кроме Гаука у постели путешествующего министра находились Ульвинский и Эйрик Заадамский, брат покойного Ингольфа. Мьесенский подоспел в последнюю минуту, на все лады ругая разгулявшееся ненастье. Любимая кобыла ярла, увязнув в грязи, повредила ногу, поэтому Мьесенский в выражениях не стеснялся. Ругань Гонгульфа неожиданно утешила благородного Рекина – в конце концов, не только у него в этом году неприятности, вот и у ярла кобыла захромала.

Гаук Отранский, терпеливо выслушивавший сетования гостей, взял наконец нить разговора в свои руки:

– Балдер привез письмо от принца Оттара.

Лаудсвильский аж подпрыгнул на ложе от неожиданности, видимо, кое-какие силы у первого министра еще остались.

– Оттар все-таки нашел его?

– Черный колдун осадил крепость Дейру, наглухо заперев там остатки храмовиков и ярла Хаарского с дружиной. Балдер сказал, что у Ульфа мало шансов выбраться оттуда живым.

– Где находится Балдер сейчас?

– Поскакал в Бург. Видимо, вы разминулись по дороге.

– А Оттар?

– Принц остался с Черным колдуном, чего и следовало ожидать.

Рекин помрачнел. Сигрид это не понравится, и весь ее гнев опять обрушится на голову министра. Но что же делать, коли ее сын навсегда отвык от материнских юбок.

– Надо ехать, – сказал он глухо и вопросительно посмотрел на собеседников. – Кто-то из вас должен меня сопровождать.

Это предложение не вызвало энтузиазма у присутствующих. Конечно, владетель Рекин свое пожил, и ему умирать не страшно, но молодым спешить некуда. К тому же Лаудсвильский умеет выпутываться из подобных ситуаций с наименьшими для себя потерями. Рассказывали, что однажды он даже проделал длинный путь на пару с Черным колдуном из Хянджу в Лэнд. К тому же ни Отранский, ни Мьесенский не могли рассчитывать на снисхождение Беса Ожского.

– Ладно, – сказал Ульвинский, – я поеду. Владетели вздохнули с облегчением – благородному Фрэю к Суранским степям не привыкать, да и Черный колдун не считает его личным врагом.

– Я должен приготовиться к путешествию, – решительно поднялся Ульвинский. – Жду тебя в своем замке, благородный Рекин.

Владетели дружно пожелали благородному Фрэю благополучного возвращения.

– Это пожелание, похоже, не будет лишним, – заметил Рекин, когда дверь за владетелем закрылась.

– Не верю я, что ты договоришься с Черным колдуном! – Мьесенский в раздражении ударил кулаком по подлокотнику кресла. – Бес не выпустит Ульфа из рук.

– Я тоже так думаю, – спокойно отозвался Лаудсвильский.

Простодушный Эйрик Заадамский даже рот открыл от изумления:

– Тогда зачем такой риск?

– Ты собрался головой Ульфа договориться с этим дьяволом? – догадался ярл Мьесенский, и голос его упал до шепота.

– А может, головы Хаарского ему будет мало? – так же негромко спросил Отранский. – Уж не для этого ли ты нас приглашал с собой, благородный Рекин?

При этих словах хозяина замка Эйрик Заадамский даже отшатнулся от Лаудсвильского, до глубины души пораженный неслыханным коварством нордлэндского интригана.

– Не говори глупостей, Гаук, – с негодованием отверг Рекин предъявленное обвинение, – вы самые преданные вассалы нордлэндской короны в Приграничье, и потерять вас – значит потерять все. Одним из условий договора с Бесом Ожским будет неприкосновенность ваших голов. Что касается Ульфа Хаарского, то я сделаю все от меня зависящее, чтобы спасти ему жизнь, но я не всесилен.