– Я одержал победу, – он не нашел нужным повышать голос, его и так слушали, затаив дыхание, – Чистилище со всем содержимым принадлежит мне.

Нельзя сказать, что его слова понравились присутствующим, но вслух возражать никто не посмел, слишком уж дурная слава шла о Черном колдуне, да и меченые, окружавшие своего капитана, довольно выразительно покачивали огненными арбалетами.

– Рахша, – повернулся Черный колдун к великану-варвару, – ты опоздал сегодня, и твое опоздание стоило жизни хану Азаргу, но я прощаю тебя за доблесть, проявленную в бою. Этот город ваш, варвары. Я дарю его вам, и пусть пролитая кровь товарищей обернется для вас золотом хянджских торговцев.

Слова Черного колдуна были встречены громкими воплями восторга, грязная толпа ломанула прочь из Чистилища на притихшие в ужасе хянджские улицы. Бес надменно усмехнулся и сел в еще не остывшее кресло посвященного Чирса.

– Они покинули крепость, – в голосе Отранского не было уныния, – и, похоже, довольно давно.

Для Сигрид это известие явилось тяжелым ударом. Почти месяц она уговаривала приграничных владетелей совершить эту вылазку за Змеиное горло, и вот опоздала. Ей понятна была радость владетелей, которых не прельщала встреча с Черным колдуном. Глупо было упрекать их за это – своя рубашка ближе к телу. Но Сигрид Брандомская сделана из другого теста, она поклялась отомстить и не успокоится до тех пор, пока голова Черного колдуна не будет вздернута на шест над сторожевой башенкой Ожского замка. Она доведет до конца дело, начатое ее отцом Бьерном Брандомским, – меченые будут стерты с лица земли, исчезнет даже память о них.

– Мы вернулись не с пустыми руками, государыня, – в голосе Отранского прорезалось торжество. – Кое-кто все-таки угодил в наши сети.

Благородный Гаук засмеялся, его смех подхватил Гонгульф Мьесенский. Сигрид недовольно покосилась на мужчин – веселье в данных обстоятельствах показалось ей неуместным. Отранский поспешил с разъяснениями:

– Мы захватили двух меченых. Один, правда, отдал богу душу, хотя сомневаюсь, что его тепло встретили на небесах. Но второй пока еще жив, и мы передаем его в твои руки, благородная Сигрид.

– Как они к вам попали?

– Видимо, Черный колдун не успел их предупредить. Они приняли нас за своих, а когда спохватились, было уже поздно, – самодовольно улыбнулся Мьесенский.

– С ними была женщина и двое детей, – продолжил Отранский.

– Дети Черного колдуна?

– Мальчишка черен, как жук, и молчит, словно воды и рот набрал.

– А женщина?

– Женщина не наша – горданка или суранка, кто их разберет. Сомневаюсь, чтобы она понимала наш язык.

– Нужно пригласить владетеля Фрэя, он разберется что к чему, – совсем не к месту брякнул Мьесенский.

Сигрид даже бровью не повела в его сторону, а Гаук Саранский бросил на ярла укоризненный взгляд. Владетелю Отранскому стоило больших трудов спасти голову владетеля Фрэя. Гнев Сигрид против несчастного Ульвинского еще не остыл, и в этих обстоятельствах упоминание его имени было бестактностью. Мьесенский понял свою ошибку, смущенно откашлялся и попытался перевести разговор на другую тему:

– Дети Черного колдуна – неплохая приманка. Владетель Отранский предпочел бы больше никогда не видеть Беса Ожского, а уж ставить на него ловушки с подобной приманкой – дело крайне рискованное. Однако Сигрид согласилась с Мьесенским: какой бы черной ни была душа меченого, он вряд ли примирится с потерей детей.

– Я бы отправил их в Бург к Рагнвальду, от греха подальше, – вздохнул Отранский.

Сигрид полыхнула гневом: месть Черному колдуну – но ее дело, и она сама доведет игру до конца, не прибегая к помощи неблагодарного сына. Тема была деликатная, и благородный Гаук не рискнул углубляться в ее обсуждение.

– Я хочу видеть эту женщину.

– Как тебе будет угодно, государыня.

Ярл Мьесенский вышел распорядиться, а Сигрид задумчиво уставилась в окно.

– Он разрушил крепость?

– Нет, мост опущен, ворота распахнуты настежь – заходи всяк, кто пожелает. Мы поначалу подумали, что это ловушка, но в крепости не оказалось ни души.

– Почему ты не оставил там своих людей?

– У Черного колдуна дурная слава, – усмехнулся Гаук. – Никто не пожелал провести хотя бы ночь в тех стенах.

– Ты полагаешь, что он вернется?

– Да уж. – Владетель едва не выругался вслух, но во время спохватился.

Впрочем, Сигрид его поняла бы, как он понимает ее. Странно, но Гаук всегда считал, что отношения между Гарольдом и Сигрид оставляют желать много лучшего, да и дворцовые сплетни не оставляли сомнений на этот счет. Нынешнее поведение Сигрид опровергало эти слухи.

Ярл Мьесенский наконец вернулся, и не один. Сигрид с любопытством разглядывала женщину – немолода и, пожалуй, не слишком красива. Возможно, у благородных владетелей было иное мнение на этот счет, но их высказываться не просили. Сигрид и сама не смогла бы объяснить, почему ей неприятна эта чужестранка. Быть может потому, что она была моложе ее самой? Ах, нет, конечно, нет. Просто эта женщина была чужой – чужой Лэнду, чужой Сигрид, и ее чужеродность рождала неприязнь. Странно, что девочка, выглядывающая из-за спины матери, была светловолосой. Большие зеленые глаза смотрели на Сигрид с удивлением и испугом.

– Где мой сын? – Незнакомка заговорила первой. Этот простой, казалось бы, вопрос больно ударил Сигрид по сердцу.

– Ты получишь своего сына не раньше, чем я получу своего. – Она выкрикнула эти слова срывающимся голосом, и сама испугалась своего крика.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

Женщина произносила лэндские слова с акцентом, и эта родная речь в чужих устах выводила Сигрид из себя. Она с трудом взяла себя в руки.

– Отцом твоих детей является Бес Ожский?

– Я не знаю Беса Ожского. Отца моих детей зовут почтенным Ахаем, он жрец Храма Великого.

– Но у твоего сына есть отметина вот здесь, – Отранский приложил ладонь к левой стороне груди. – Не станешь же ты отрицать очевидного.

Женщина бросила на владетеля быстрый взгляд, но возражать не посмела. Сигрид злорадно улыбнулась:

– Я хочу посмотреть на ее сына. Ярл Гонгульф замялся:

– Мальчишка оказался совсем диким, пришлось отвесить ему пару оплеух.

– Я не упаду в обморок от вида крови. Мьесенскому не оставалось ничего другого, как развести руками и отправиться за узником, брошенным в подземелье Ожского замка.

Насчет пары оплеух ярл явно поскромничал – мальчишка едва на ногах стоял. Женщина, увидев его, вскрикнула, но он даже головы не повернул в ее сторону. Рослый и худой, черный как головешка, он напоминал дикую кошку, готовую вцепиться в первое же подвернувшееся горло. Карие глаза его горели ненавистью, а стянутые за спиной руки беспрестанно шевелились в безнадежных попытках освободиться. У Сигрид он не вызвал жалости, скорее раздражение – это был истинный сын своего отца, Черного колдуна. В этом мальчишке, похоже, вместилось все, что она так ненавидела в Бесе Ожском.

– Где логово Черного колдуна?

– Тебе туда не добраться, женщина. – В отличие от матери мальчишка говорил на языке Лэнда без всякого акцента. Насмешливая улыбка появилась на его губах, и эта улыбка напомнила Сигрид ухмылку Беса Ожского в ту страшную, пятнадцатилетней давности ночь. Она закусила губу, чтобы не сорваться на крик. Горданка наблюдала за ней с тревогой и даже испугом.

– Ты покажешь мне место, где твой муж прячет моего сына.

– Мы никого не прячем, – недоумевающе развела руками женщина.

– Уведите их, – брезгливо скривила губы Сигрид. Мьесенский поспешил распорядиться. Два дюжих дружинника поволокли связанного мальчишку прочь, а горданка с дочерью ушли сами, деликатно подталкиваемые в спины ярлом.

– Вряд ли им известно, где сейчас находится Черный колдун, – мягко сказал Отранский, – иначе они не угодили бы так глупо к нам в руки.

– Дорогу в логово Черного колдуна они наверняка знают, – возразила Сигрид.