Бес вытащил из ножен короткий меч и осторожно погладил клинок пальцем. Таких мечей не умели ковать даже в Храме. Ни одной зазубрины после сегодняшнего боя, хотя поработал он им изрядно. В глазах Барака ненависть сменилась любопытством, меч явно привлек его внимание.

– Где-то я видел подобные клинки… Вспомнил! – Барак вдруг засмеялся почти счастливо. – Северный воин с глазами весенней травы. Это он привел чужаков в наши степи.

– И что с ними стало? – спросил достойный Ахай.

– Два кургана есть в Суранской степи, там они и лежат.

– Уж не твоими ли молитвами?

– Храмовики нас окрутили тогда. Жаль, хорошие были воины.

– Чего жалеешь, – недружелюбно бросил Бес, – коли сам руку приложил?

– Сладкоголосые жаворонки тогда вокруг меня кружили, – невесело усмехнулся Барак. – Одного из них Кюрджи звали, а второго не помню. Помню, что горданец, а вот имя…

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– А я думал, тебе это интересно, – в прищуренных глазах степняка вспыхнул хитрый огонек.

– Мне неинтересно, – сказал Бес, поднимаясь с земли.

Он отошел уже на добрый десяток метров, когда Барак вдруг окликнул его:

– Эй, храмовик, я вспомнил: второго звали Чирсом. Достойный жрец Ахай не обернулся.

Рекин Лаудсвильский, удобно устроившись в мягком кресле, с интересом рассматривал роскошное убранство кабинета. Такого количества книг ему видеть не доводилось. Королевская библиотека в Бурге по сравнению с этой вы

эти книги? Тогда следует признать, что человек он не только умный, но и ученый. Владетель осторожно скосил глаза на застывшего в неподвижности у стеллажей Чирса. Этот горданец не последний жрец в Храме, но и далеко не первый, хотя, возможно, хотел бы им стать. Вслух о своих планах Чирс никогда не говорил, но Лаудсвильский прожил долгую жизнь и научился разбираться в людях. Этот гордый человек родился, чтобы повелевать, и рано или поздно он своего добьется.

Опасности долгого путешествия мало отразились на настроении благородного владетеля. Путешествие было не только трудным, но и поучительным: Храм оказался сложнее и гораздо опаснее, чем представлялось Лаудсвильскому издалека. Но Рекин не жалел, что проделал столь длинный и опасный путь. Этот путь тернист, но в его конце можно ухватить за хвост желанную птицу удачи. А Рекину удачи как раз и не хватало, как и денег, впрочем. Его положение при Нордлэндском дворе нельзя было назвать блестящим, хотя король Гарольд не раз уже выказывал расположение умному и пронырливому владетелю. Но перед Лаудсвильским всегда маячила чья-нибудь широкая спина. Подобные помехи не могли не вызывать у честолюбивого владетеля раздражение. Причем в иные времена Лаудсвильского отодвигали так далеко, что, казалось, не оставалось никакой надежды вновь пробиться к свету. Но благородный Рекин выныривал на поверхность, еще более хитрый, еще более жадный до власти и денег. Лаудсвильскому нужен был могущественный покровитель, а Храму требовался ловкий агент в Лэнде. До сих пор сотрудничество развивалось без сучка, без задоринки, но Рекину хотелось большего, а главное – он знал, как этого достичь. К сожалению, посвященный Нумилин, Зоркое око Храма, не понял или не захотел понять варвара из далекого Лэнда. А вот Чирс, кажется, понял. Старый друг Кюрджи поспособствовал этой встрече, и Рекин уже не сомневался, что она пройдет успешно.

– Я видел мальчишку в твоем доме, посвященный, – осторожно обронил Лаудсвильский. – он здорово подрос за эти годы, но любезнее не стал.

– Он не узнал тебя, благородный Рекин, – ответил Чирс, не поворачивая головы от заваленного бумагами стола.

– Мне так не показалось, – невесело усмехнулся Рекин, вспоминая полные ненависти глаза Беса.

– Храм умеет промывать мозги, владетель. Такой обработки не выдерживают даже горданцы, а над нашими предками вволю потрудились в свое время генные инженеры.

– Я не знаю, кто они такие, эти инженеры, но я очень хорошо знаю, какими бывают меченые, когда у них сердце разрывается от ненависти.

Чирс отрицательно покачал головой:

– Я несколько раз с ним беседовал – он ничего не помнит.

– Но тебя-то он узнал?

– За эти два года я несколько раз бывал в школе, к тому же мое имя связано с его новым «я». Теперь он не Бес, меченый из Приграничья, а жрец Ахай, Меч Храма и мой племянник, что немаловажно.

– Ты связываешь с ним какие-то планы?

– Может быть, – Чирс недовольно покосился на слишком любопытного гостя. – Но почему тебя это волнует, благородный Рекин? Ведь ты не участвовал в тех кровавых событиях?

– Конечно нет, – поспешно отозвался Лаудсвильский. – Я не люблю пачкать руки в крови. Однако я не могу сказать, что вовсе был в стороне от этого дела. Посвященный Нумилин настаивал на моем участии. Его интересовала реликвия Храма.

– Вот как! – Рекину показалось, что Чирс вздрогнул. – Что это за реликвия?

– Какие-то скорпионы. Я внимательно следил, как делили добычу, захваченную в лесной крепости, там было много любопытных вещей, но ничего похожего на скорпионов я не обнаружил.

Чирс попытался скрыть разочарование. Способности посвященного скрывать мысли и чувства можно было позавидовать, и не будь Рекин таким изощренным интриганом, он бы, пожалуй, поверил в его равнодушие.

– Ульф говорил о какой-то пещере, – вспомнил Лаудсвильский, – но никто ее так и не смог обнаружить.

– Ты окажешь мне большую услугу, благородный Рекин, если отыщешь ее.

– Я сделаю все, что в моих силах, но и ты, посвященный, присмотрись к мальчишке. Меченого не так-то легко сломить.

Лаудсвильский с интересом наблюдал за разворачивающейся на его глазах церемонией. Все в этом главном городе храмовиков было необычно и непривычно для глаз. Город был велик, никак не меньше Бурга, но поражал строгим порядком и чистотой на мощеных улицах. Нищих здесь не было. Храм, видимо, заботился о том, чтобы его под данные не болтались без дела. Лаудсвильский полагал, что этот опыт Храма был бы не лишним для Лэнда, где от воров, бродяг и нищих буквально продыху не было.

Строгая процессия, возглавляемая одетыми в желтое младшими жрецами, медленно двигалась по городу под мерный завораживающий стук барабанов. Лаудсвильский шел в толпе городских обывателей, стараясь не выделяться из общего ряда. На нем был длинный синий плащ и новая, но почти уже потерявшая форму шляпа. Его появление не привлекло внимание окружающих. В толпе почти не раз говаривали, а если где-то раздавался робкий шепоток, то тут же и смолкал под строгими взглядами храмовых стражников, шедших по бокам от процессии.

Рекина сопровождал слуга Чирса, ловкий тип с удивительно плоским лицом и раскосыми глазами. Некоторое время владетель мучительно размышлял, где он мог его видеть, но так и не припомнил. Толпа остановилась, Лаудсвильский вытянул шею, пытаясь через головы впереди стоящих разглядеть, что же там происходит. Толпа разделялась на множество ручейков и медленно вливалась в мрачное каменное строение, поразившее много повидавшего Рекина своими размерами. Это грандиозное сооружение возвышалось над толпой на несколько десятков метров, и рядом с ним люди казались Рекину муравьями, а может быть и являлись таковыми. Ритм барабанов ускорился, послышались гортанные выкрики стражников, и люди, подчиняясь ритму и приказам, почти побежали.

– Это Храм? – спросил владетель провожатого.

– Это Чистилище. Здесь очищаются от пороков и преступных помыслов рабы Великого.

Лаудсвильский, подчиняясь общему порыву, почти вбежал под своды мрачного здания. В Чистилище было темно, как в склепе, и почти так же душно. Владетель едва не упал, запутавшись в полах плаща, но был подхвачен не слишком дружескими руками и водворен на отведенное место рядом с сотнями таких же, как он, растерявшихся людей. Стражники Храма поддерживали в Чистилище строгий порядок. Лаудсвильский подумал, что ему, пожалуй, повезло, запросто мог заработать бичом вдоль спины. Храмовики не церемонились с горожанами – свистящие удары то и дело разрывали спертый воздух, но в ответ никто не издавал ни звука, словно бичи опускались на плечи набитых соломой кукол. Глаза Лаудсвильского постепенно привыкли к полумраку. Здание изнутри выглядело не менее величественно, чем снаружи. Особенно поражали его размеры – владетель не предполагал, что можно собрать такое количество людей под одной крышей.