– Может, это кочевники? – неуверенно предположил кто-то.

Аграамский приподнялся на стременах, пытаясь разглядеть в клубах пыли угрожающую ему и его людям опасность. Если это кочевники, то было бы большой глупостью бросать им обоз на разграбление. Да и стая, если она не слишком велика, вполне по силам его людям, среди которых было несколько наемников, служивших на границе еще ярлу Гоонскому.

– Только бы вохров не было, – сказал один из дружинников, – а с вожаками мы справимся.

– Телеги в круг, – крикнул владетель Аграамский.

Возницы действовали на редкость слаженно. Дружинники поместили коней в огороженное пространство, а сами укрылись за телегами, изготовившись к стрельбе.

Лаудсвильский обернулся на скаку – кажется, благородный Тейт вздумал защищаться. Боже, какой идиот! Эрлинг, скакавший рядом с хозяином, грязно выругался.

– Тейту конец, – бросил он. – Это стая, и большая к тому же.

Рекин не отозвался – Аграамского, конечно, жаль, но собственная жизнь дороже. Видимо, со стен крепости заметили скачущих во весь опор беглецов. Ворота распахнулись раньше, чем Лаудсвильский доскакал до глубокого рва. Подъемный мост был уже опущен, и группа всадников стремительно ворвалась в крепость.

– Стая! – крикнул Эрлинг удивленным храмовикам. Это страшное слово произвело на обитателей крепости свое магическое действие. Подъемный мост был вздернут и мгновение ока, а воины, прихватив арбалеты, бросились на стены.

Встревоженный Санлукар, Меч и око Храма на далеких Северных землях, сам вышел встречать благородного Рекина. На иссеченном морщинами лице старого воина явственно читалась тревога.

– Всем удалось спастись? – спросил он вместо приветствия.

– Благородный Тейт Аграамский остался оборонять обоз, – вздохнул Эрлинг.

– Он что, сумасшедший, этот ваш благородный Тейт, – В сердцах воскликнул огорченный чужой глупостью Санлукар.

Лаудсвильский раздраженно хлопнул плетью по сапогу:

– Я предупреждал его, но мальчишка, похоже, обезумел от жадности. К тому же он вообразил, что нас атакуют кочевники.

– Так, может, он прав?

– Достойный Санлукар, – вспыхнул Лаудсвильский, – я прожил на границе почти двадцать пять лет и способен отличить кочевника от вохра.

– Я не хотел тебя обидеть, благородный владетель, – извинился жрец, – но, видимо, нам остается надеяться только на чудо.

Лаудсвильский сразу обмяк и тяжело оперся на руку Эрлинга, лицо его исказила гримаса боли:

– Я знал еще деда этого юноши, наши замки стоят рядом, но, черт возьми, что же я мог поделать.

– Со стаей шутки плохи, – подтвердил достойный Хоремон, помощник Санлукара, – чудо, что вы сами уцелели.

– Прошу благородного владетеля Лаудсвильского раз делить со мной ужин, – Санлукар вспомнил наконец о долге хозяина. – Достойный Хоремон позаботится об остальных.

Лаудсвильский с трудом привел в порядок расстроенные мысли и чувства. Надо же случиться такому несчастью на исходе пути. Стая явно шла с востока, и это обстоятельство не на шутку встревожило Рекина. Нужно поговорить с Санлукаром и послать гонцов к Гутормскому, пусть его наемники подготовятся – береженого Бог бережет.

Владетель критически осмотрел себя в зеркале и покачал головой: будем надеяться, что Санлукар простит небрежность в одежде гостя ввиду серьезности сложившихся обстоятельств. Хотя дело, конечно, не в одежде, а скорее в глазах, где надолго поселился страх. Все-таки встреча со стаей не проходит даром даже для людей, много чего повидавших в этой жизни.

За столом владетеля поджидали достойные Санлукар и Хоремон. Рекин не преминул отметить изысканность ужина – повара Храма славились своим искусством. Жаль только, что храмовики не пьют вина, но, может, для гостя сделают исключение.

– Я послал разведчиков на место трагедии, – сообщил Санлукар владетелю.

У благородного Рекина сразу пропал аппетит:

– Меня уверяли, что появление стаи этим летом в наших краях невозможно.

– Когда имеешь дело со стаей, то верить следует только собственным глазам, – холодно заметил достойный Хоремон.

Лаудсвильский уныло кивнул – упрекать кого-то в данной ситуации было просто глупо.

– Ежегодно мы теряем несколько десятков человек, – вздохнул Санлукар. – У Гутормского потери не меньше. Тем не менее все уверяют меня, что напор стаи сильно ослаб.

– Но это правда, – Рекин принял замечание жреца на свой счет. – После того как Тор Нидрасский разорил Южный лес, активность стаи сошла почти на нет.

– Посвященный Геронт, да не отринет его от сердца Великий, ошибся, приказав уничтожить меченых, – заметил вдруг Хоремон. – И мы теперь расплачиваемся за его ошибку.

Лаудсвильский слабо улыбнулся. Сразу видно, что достойный жрец никогда не имел дело с мечеными. Еще большой вопрос, что хуже: стая или Башня.

– Если бы меченых можно было высиживать из яиц, я бы сам стал наседкой, – невесело засмеялся Санлукар.

При этих словах достойного жреца в голове Лаудсвильского промелькнула интересная мысль, но вслух он ее высказывать не стал. Эту идею стоило для начала обсудить с корешем Гарольдом, и, кто знает, быть может, шутка Санлукара обернется явью.

Храмовый стражник неслышными шагами вошел в комнату и склонился к уху коменданта крепости.

– Не может быть! – Санлукар даже привстал от изумления. Стражник только руками развел в ответ на всплеск эмоций начальника, а Лаудсвильский застыл с поднесенным ко рту кубком, выражая нелепой позой немой вопрос.

– Тейта привезли, – сказал Санлукар собеседникам. – Кажется, он еще жив.

Рекин вздрогнул и едва не уронил на колени наполненный до краев кубок, уж слишком неожиданной оказалась принесенная храмовиком весть.

Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: часы благородного Тейта сочтены. Но молодой владетель еще дышал, воздух со свистом вырывался из его разодранной в клочья, залитой кровью груди. Глаза лихорадочно блестели на мертвенно-бледном лице. Благородный Тейт находился в сознании, хотя непонятно было, в чем это сознание теплилось.

– Рекин, – прохрипел он, – спаси ее.

– Это бред, – Санлукар осторожно прикоснулся к руке умирающего.

– Мы нашли его под перевернутой телегой, – пояснил стражник. – Стая разбрелась по окрестным лесам, и нам удалось добраться до обоза.

– Ну и что там? – спросил Лаудсвильский. Храмовик только рукой махнул, но присутствующим и без подробных описаний все было ясно.

– Я его узнал, Рекин, – горячо зашептал вдруг Тейт. – Я запомнил его еще с тех пор. Он изменился, но взгляд у него остался тем же. Ты помнишь, как он смотрел на нас, когда мы убивали его друзей? Он воскрес, он вернулся!

– Кто он? – Санлукар встревоженно смотрел на остолбеневшего Рекина.

– Бес Ожский…

Аграамский всхлипнул в последний раз и затих. Санлукар закрыл ему лицо покрывалом и, выпрямившись, смахнул то ли пот, то ли слезы с морщинистых щек.

– Кто такой этот Бес Ожский? – спросил Хоремон у Лаудсвильского.

Красные пятна медленно проступали на белых щеках Рекина.

– В Храме его знали как почтенного Ахая.

Теперь пришла очередь остолбенеть достойному Хоремону:

– Я слышал, что он сгинул в Южном лесу.

– Похоже, Южный лес не оправдал наших надежд, если, конечно, Тейт не бредил.

– Но не мог же он привести стаю, – потрясенно проговорил Санлукар.

– А почему бы нет, достойный, – зло скривил губы Лаудсвильский. – Стая в этот раз пришла с востока, а ведь до этого она приходила только с юга. Выходит, кто-то помог ей обогнуть выжженные вами места.

– Чудовищно! – прошептал Санлукар. – Невероятно!

– Он водил за собой пятьдесят пешек, – напомнил Хоремон. – Ни один Меч Храма не был способен на такое.

– Спасибо Храму, – усмехнулся Лаудсвильский. – Вы славно поработали для общего блага.

– Кукловоды никогда не изменяли Великому, – слабо запротестовал Хоремон.