Гарольд поднял голову и прислушался. Для Реи, пожалуй, слишком рано, она придет, когда стемнеет. Бедный Сигрид, с этой норовистой бабенкой у него будет еще не мало хлопот. Мало того, что она рожает ему одних дочерей, так еще и…

– В чем дело, Баддер, – у нас гости?

– Благородный Рекин Лаудсвильский просит твоего внимания, государь.

От Рекина не укроешься даже в этом скромном домике на окраине Бурга, хитрый лис знает все потаенные убежища Коронованных особ.

– Проси, – распорядился Гарольд.

Лаудсвильский поклонился и извинился за внезапное вторжение. Гарольд приветливо кивнул ему и указал на кресло по соседству. Рекин ему нравился, пожалуй, это будет достойная замена старому Бенту: умен, с широким кругозором, расстояния его не смущают, а вновь открывшийся мир стал для него почти родным.

– Новые неприятности в Приграничье?

– Пока нет, государь. Но мой визит связан именно с этой проблемой. Я много лет провел в Приграничье, кое-что видел сам, многое слышал от других. Местные смерды рассказывали мне, что в былые времена, когда Башня сходила почти на нет, молчуны пополняли ряды меченых, отбирая младенцев в селах Приграничья, но не всех, а только тех, чьи матери были родом из Башни.

– Все это интересно, Рекин, – пожал плечами Гарольд. – Но ведь Башни нет. И мы с тобой приложили к ее исчезновению руку.

– И, быть может, напрасно.

Гарольд нахмурился: слова владетеля ему не понравились. Король сделал то, что обязан был сделать: обезопасил пути торговых караванов. И Рекин был среди тех, кто просил его сделать это.

Лаудсвильский кивнул, соглашаясь:

– Тогда нам казалось, что меченые – главная помеха на открывшемся для Лэнда новом пути. Скорее всего, мы были правы, но есть одно обстоятельство, о котором следовало бы подумать.

Гарольд едва не разразился бранью, но сдержал себя. Черт бы побрал этого лиса, который вечно ходит вокруг да около. Конечно, не только государственная необходимость двигала тогда Гарольдом. Была и ревность пополам с ненавистью к наглому мальчишке, осмелившемуся встать на его пути. Сигрид была неравнодушна к другому – этого он вынести не мог. Даже сейчас, когда прошло столько лет и чувство к прекрасной Сигрид изрядно повыдохлось, Гарольд ощутил прилив знакомого холодного бешенства. Тогда он допустил только одну ошибку: нужно было прикончить этого сопляка прямо там, на каменных плитах Ожского замка. Возможно, сейчас у них не было бы проблем на границе. Напрасно он поддался уговорам Ульфа и понадеялся на крепость Ожских стен. К тому же так приятно было выглядеть великодушным в глазах Сигрид. Как он любил ее тогда! Одно воспоминание об этой истории вызвало к жизни целую бурю чувств, угасших, казалось бы, навсегда.

– Я не о меченом Бесе сейчас говорю, – продолжал Рекин. – чем раньше мы избавимся от этого ублюдка, тем лучше. Я говорю о тех бесценных качествах, которыми обладали меченые. Они могли бы нам пригодиться в борьбе со стаей.

– Ты что же, собираешься их разводить? – с удивленной усмешкой спросил Гарольд.

– А почему бы нет, государь? Не обязательно ставить отметины у них на груди, но с этими ребятами мы проникнем в самое сердце Южного леса.

– И как же мы отличим чистых от нечистых?

– Есть у меня на примете один человек, жрец храма Великого.

– А ему можно верить?

– Достойный Кюрджи сильно провинился перед по священным Халукаром и очень надеется, что я помогу ему заслужить прощение.

– Слабо верится, что смерды устоят против стаи.

– Я говорю о детях, государь, из которых еще предстоит вырастить воинов.

– Король Гарольд возрождает Башню! Менее всего я ждала подобного предложения от тебя, благородный Рекин.

– Речь идет о дружине, созданной королем Гарольдом и преданной только ему. Пройдет двенадцать-пятнадцать лет и под твоей рукой, государь, будет несколько сотен головорезов, готовых ринуться в драку по первому твоему приказу.

– Меченые – это опасно, Рекин, – Гарольд все еще сомневался, хотя предложение владетеля явно пришлось ему по душе.

– Опасно для твоих врагов, государь, – с жаром возразил Рекин. – К тому же тебе это не будет стоить ни гроша. Пусть посвященный Чирс раскошеливается на их содержание, дело-то общее.

– Хорошо, Рекин, я согласен. Но будь осторожен, лэндовским владетелям не обязательно знать наши тайны.

Лаудсвильский клятвенно сложил руки на груди и склонился в глубоком поклоне.

Бес тронул молодую женщину за плечо, та вздрогнула всем телом и закричала. В широко открытых глазах ее был такой ужас, что меченый невольно отшатнулся. Он вырвал ее из лап вожаков в самую последнюю минуту, и счастье еще, что поблизости не было вохров. Меченый переоценил свои силы, угнаться за атакующей стаей оказалось дело совсем не простым. Вожаки и псы развивали невероятную скорость, о вохрах и говорить не приходилось. Бес съежился, вспоминая ту минуту, когда стая, словно повинуясь приказу, вдруг рванула с места и устремилась к неведомо цели. Хотя цель-то оказалась вполне осязаемой – обоз. Бес так и не понял, почему эти люди решили обороняться голой, как стол, степи, вместо того, чтобы уносить ноги.

Либо они были безумцами, либо никогда не слышали стае. Если судить по обличью молодой женщины, то она горданка, хотя оружие, разбросанное вокруг обоза, было лэндовским. Что-то здесь не так. Обоз, разгромленный стаей, не был торговым. С торговцами Бес имел дело еще во времена своей юности. Судя по амуниции, обоз сопровождала дружина какого-то владетеля. Но тогда непонятно – откуда столько золота? Бес равнодушно скользнул глазами по тускло блестевшим на дне повозки золотым брускам. Это золото было горданским, ему не раз доводилось видеть такое. Духи пользовались в торговых операция бесформенными слитками. Лэндцы предпочитали чеканить монеты, причем каждый владетель со своим гербом. Монеты были круглыми, квадратными, прямоугольными, самых разных размеров. Ценность монеты определялась на глаз, на зуб и даже на вкус, ибо владетели не гнушались добавлять в благородный металл примеси. Горданцы были честнее, но кроме монет храмовики пользовались и желтыми брусками. Возможно, нордлэндцы пощипали обоз храмовиков, прежде чем сами были растерзаны стаей.

Бес покосился на женщину, неподвижно лежащую на дне телеги. Если она и придет в себя, то, вероятно, не скоро. Счастье еще, что ему удалось спасти коня и телегу, не то пришлось бы тащить горданку на своих плечах.

Бес двигался за стаей в течение двух недель. Путь, который стая выбрала в этот раз, не отличался изобилием живности, и, возможно, поэтому движение ее все время ускорялось. Каждый вожак вел за собой до десятка поджарых, голодных и на все готовых псов. У Беса тоже были собаки, которые быстро нашли общий язык с сородичами. Наверное, поэтому вожаки и вохры воспринимали Беса почти равнодушно. К удивлению меченого, стая не представляла собой монолита, каким она казалась со стороны – каждый вожак был сам по себе, и его положение в стае определялось количеством псов и собственными физическими возможностями. Время от времени между вожаками вспыхивали ссоры, но до кровавых разборок дело, как правило, не доходило. Бесу, особенно поначалу, пришлось вы держать несколько таких атак, но он довольно быстро на учил вожаков относиться к себе с уважением. Меченый увеличил количество своих собак до десяти, и тем приобрел в стае необходимый статус. С собаками Бес справлялся без труда, но подчинить себе вожаков ему никак не удавалось. Впрочем, меченый довольно быстро понял природу своей ошибки: он совершенно напрасно пытался подчинить себе каждого вожака по отдельности, следовало подчинять всю стаю целиком. Собравшись вместе, вожаки словно бы обретали разум, который безошибочно выбирал направление, наиболее богатое дичью, и тот собирал стаю в единый кулак Для броска, то рассыпал ее по окрестностям. И чем дальше продвигалась стая, тем больше проявлял себя коллективный Разум, частью которого стал и сам меченый. Это было жутковатое чувство. Нечто похожее он уже испытывал в школе Храма, когда посвященные пытались уничтожить его «я». Меченый сознавал опасность и держался настороже, но все-таки ярость, охватившая стаю при виде обоза, застала его врасплох. На несколько мучительных мгновений он потерял себя и стал частицей этого воющего стада. Спасло Беса то, что он двигался медленнее стаи – черная волна схлынула, и он смог вынырнуть на поверхность. Приобретенный опыт общения со стаей заставил меченого призадуматься: стаей можно было, пожалуй, управлять, но при этом очень трудно не потерять себя в потоке звериных инстинктов.