Жрец Ахай сердито хлопнул плетью по голенищу кожаного сапога. Он боялся леса, а уж тем более леса ночного, но никакая сила не заставила бы его сознаться в этом. Он с трудом удержался от того, чтобы не сорваться с места и не броситься прочь, куда глаза глядят. Счастье еще, что сгустившаяся мгла мешала женщине видеть его испуг.

Слуга низко поклонился Елене и поспешил к своему коню. Достойный Ахай выразил по этому поводу неудовольствие, но Елена успокоила его: – Я выведу тебя обратно.

Лес встревоженно шелестел зелеными листьями, пытаясь запугать чужаков, бесцеремонно вторгшихся в его пределы. В таинственном мраке могучие исполины распахивали ветви-руки, чтобы задушить в объятиях неосторожных путников. И шепот листьев, и крики птиц, и треск сухих ветвей под чьими-то крадущимися шагами – все это было смутно знакомо достойному Ахаю и одновременно пугало его новизной. Шепот леса казался ему и угрожающим, и одновременно успокаивающим, словно сквозь враждебную какофонию звуков прорывалась знакомая мелодия. Он на конец слез с коня и присел на землю рядом с Еленой. Та взяла руки молодого человека в свои и крепко сжала. Для Елены лес не был врагом, она погрузилась в его зачаровывающую глубину, как погружается усталый путник в освежающую прохладу медленно бегущих вод. Лес был ее стихией, он принял женщину как родную и убаюкивал сейчас с нежностью матери.

Достойный Ахай ощутил причастность Елены к таинственному миру и прижался к ее трепетавшему от прихлынувших чувств телу. Она вдруг запела тихую протяжную песню, которая, сливаясь с мелодией леса, становилась его неотъемлемой частью, как будто была рождена единым дыханием горячих губ, прильнувших друг к другу в порыве страсти и безграничной нежности. Жрец Ахай, убаюканный этой мелодией любви, затих, прижавшись щекой к ее коленям, благодарно принимая тепло рук, ласково гладивших его плечи.

Он уснул почти сразу, полностью вверяя ей свою жизнь, и спал долго без ставших уже привычными страшных сновидений. Елена ласково перебирала его мягкие волосы и смотрела в спящее нахмуренное лицо с нежностью матери, отыскавшей давно потерянного сына. Нет, пожалуй, еще не отыскавшей. Он принадлежал ей только спящим, а наяву поспешно ускользал в чужой, силой навязанный ему мир. И этот мир терзал и коверкал его душу. Этот красивый мальчик с нежным, почти девичьим лицом был жесток, и даже не просто жесток – он был чудовищем. Он утратил меру добра и зла и убивал с пугающей простотой и бессердечием, не зная ни жалости, ни сострадания. Чужая боль скорее забавляла, чем пугала его, и он шел по телам убитых с такой же легкостью, как другие по опавшим листьям. Чудовищная машина раздавила его душу, и только она, Елена, может спасти его от вечного мрака холодного черного колодца, в который он скользит с пугающей быстротой.

– Бес, – тихо позвала она, – нам пора.

Он открыл глаза, но не проснулся. Жрец Ахай продолжал спать, и это Бес, меченый из Ожского бора, всматривался сейчас в темноту.

– Пещера, – напомнила ему Елена. Бес пригнулся к земле и бесшумно скользнул вверх по склону. Он крался меж кустов, прячась за камнями, окруженный сотнями врагов, и их выползающие из темноты оскаленные личины смеялись над тщетностью его усилий. Но они явно поторопились с выводами, Бес снова обманул всех своих врагов, и вздох разочарования, вырвавшийся из ненавистных глоток, стал для него наградой.

Елену поразило, с какой легкостью он отыскал вход в пещеру. Камень, который, казалось, не сдвинули бы с места и десятки рук, легко откачнулся в сторону, пропуская их внутрь. Бес толкнул его плечом, и камень с такой же удивительной легкостью встал на место. В пещере было темно, но Елена предусмотрительно прихватила факел, и сейчас он освещал небольшое пространство перед входом. Елена покосилась на Беса, но тот неподвижно стоял на месте, закрыв глаза. Она схватила его за руку и потащила в глубь пещеры, поражаясь тому, как равнодушно он переставляет ноги, не предпринимая попыток взять инициативу в свои руки. Ноги Елены погрузились в воду, и она остановилась, не зная, что делать дальше. Вероятно, это и был тот самый подземный поток, о котором Бес так часто вспоминал в бреду.

У двух валунов он остановился и принялся спокойно раздеваться. Елена последовала его примеру – сбросила с себя одежду и положила на камень. Бес не пошел в воду, он протянул ей руку и замер. Иначе и быть не могло. Это Данна вводила его в свой таинственный мир, а он только послушно шел следом, полностью ей доверяя. Судя по всему, идти надо вперед, не пугаясь и не оглядываясь назад. От обжигающей холодной воды у Елены перехватило дыхание. Дно медленно уходило вниз, и вскоре вода сомкнулась над их головами. Елена подняла руку и обнаружила над головой каменный свод пещеры. Ее охватила паника, но она быстро взяла себя в руки. Данна не раз ходила этим путем, поэтому надо терпеть, чтобы не погубить себя и Беса. Ей не хватало воздуха, казалось, что этот путь не закончится никогда – поднятая рука все так же безнадежно упиралась в каменный свод. Был момент, когда она почти потеряла сознание и только чудом не наглоталась воды. К счастью, дно стало подниматься. Елена с всхлипом потянула и себя воздух. Рядом тяжело вздохнул Бес. Эта часть пещеры была освещена: слабый лунный свет падал сверху, высвечивая стоявших в углу каменных истуканов. Елена вздрогнула, увидев их, но тут же взяла себя в руки.

Бес устало опустился на камень, тело его подрагивало от холода. Елена подошла к очагу и зажгла приготовленное чьей-то заботливой рукой топливо. Огонь занялся быстро, осветив все уголки пещеры. В двух шагах от себя она обнаружила то, что искала: два черных скорпиона, сцепившись в смертельной схватке, безжалостно вгоняли острые жала в тела друг друга. Чирс будет доволен. Но она шла сюда не только за этим. Бес перестал дрожать, его большие темные глаза бессмысленно уставились на ближайшего истукана. Он спал и не спал, пытался и не мог вспомнить что-то важное. Елена бросила в очаг найденный здесь же порошок, и пещера сразу же заполнилась удушливым дымом. Бес тяжело задышал и сполз вниз, на каменный пол пещеры. Елена подхватила его обмякшее тело и сжала ладонями виски. Ей было плохо, она задыхалась, но упрямо продолжала удерживать меченого. Бес дрожал всем телом и отчаянно тряс головой, пока не затих, прижавшись затылком к ее животу.

Елена не знала, сколько прошло времени, дым медленно рассеивался, но Бес продолжал все так же неподвижно сидеть на полу, уронив голову на грудь. Ей стало страшно, и она встряхнула его изо всех сил. Бес наконец поднял голову и посмотрел на женщину.

– Это я виноват, – голос его звучал хрипло. – Я испугался. Я все видел, но ничего не сказал Данне.

– Это ничего, – сказала Елена, обнимая его за шею. – Это пройдет. Все будет хорошо.

– Мне никогда не будет хорошо, Елена, – Бес то ли засмеялся, то ли заплакал, – ни во сне, ни наяву. Никогда.

Владетель Рекин поднял покрасневшие то ли от бессонницы, то ли от дорожной пыли глаза на владетеля Брандомского:

– Говорю тебе, волчонок жив, и его отросшие зубы готовы вцепиться в наши глотки.

Ярл Грольф Агмундский поежился, хотя в комнате было довольно жарко. Однако обрюзгшее лицо Бьерна Брандомского оставалось невозмутимым:

– Ты же сам утверждаешь, что он ничего не помнит.

– Эта ведьма с озера Духов вполне способна ему помочь.

– Почему ты не убил его во время пути? – Ярл Грольф недовольно покосился на Лаудсвильского. От Рекина одни неприятности. Его связи с храмовиками давно и неодобрительно обсуждались в приграничных замках. Даже король Гарольд подозрительно косился в его сторону, хотя иной раз и спрашивал совета. В Лэнде не было человека более осведомленного в Суранских делах, чем владетель Рекин. Но благородный Грольф Агмундский не был любопытен и предпочитал держаться подальше и от Лаудсвильского, и от его тайн. Черт принес эту нордлэндскую крысу – так хорошо сидели они с владетелем Бьерном, вспоминая ушедшие времена.