– А если они не поднимутся? – Чуб с любопытством рассматривал разложенный на столе план Хянджу.

– Тогда ты подтолкнешь их в спину, – усмехнулся Бес – Я дам тебе десять меченых и полусотню степняков хана Азарга.

– Здесь неподалеку казарма желтых стражников, – с сомнением покачал головой Волк, – и гвардейцы будут там уже через полчаса. Чубу с ними не справиться.

– А кто сказал, что он будет с ними драться. Он должен всего лишь вывести рабов на улицы, и пусть они сами разбираются с гвардейцами и стражниками.

– Ты обрекаешь на смерть тысячи безоружных людей, капитан.

– Свобода стоит дорого, а этим людям есть за что умирать.

– Не нравится мне это. Глаза Беса холодно блеснули:

– Свое мнение можешь оставить при себе, лейтенант. А тебе, сержант, лучше поторопиться.

Чуб самодовольно хмыкнул, подмигнул Хою веселым глазом и скрылся за дверью.

– От Оттара нет вестей, – сказал Волк, – он не знает, что мы покинули крепость и, чего доброго, приведет обоз прямо туда.

– Я послал им навстречу Слизняка, который перехватит их по дороге, – отмахнулся Бес.

– Неужели тебя не волнует судьба собственных детей? В глазах Черного колдуна вспыхнул злой огонек:

– Мне надоели твои поучения, лейтенант меченых, меня раздражает твое вечно недовольное лицо. Берегись, мое терпение может лопнуть, и тогда я вздерну тебя на первом же попавшемся суку. Я капитан меченых и не потерплю непослушания даже от собственного сына. Иди.

Бес недобрым взглядом проводил сына. Айяла испортила их нравоучениями и призывами к милосердию. Какое может быть милосердие, когда по этой земле приходится брести по колено в крови, когда либо – ты, либо – тебя. Меченый не должен слушать никого, кроме капитана. С пешками легче – они не задают вопросы, на которые трудно ответить. Бес Ожский хороший кукловод, но капитан, видимо, неважный, если не может справиться даже с собственным сыном. Пятьдесят сосунков он вырвал у Гарольда из-под носа. Уйму сил пришлось потратить, чтобы их сберечь и поставить на ноги. Они выросли и стали задавать вопросы. Мы не пешки – рано или поздно, но ему придется ответить: куда и почему? Куда ты ведешь нас, капитан меченых, и почему так много крови на нашем пути? Конечно, он найдет что им сказать, вот только устроит ли их этот ответ. Здесь в Хянджу решается его судьба. Пятнадцать лет он пытался объединить враждующих между собой противников Храма, и наконец ему это удалось. Он поклялся разрушить Храм, и он его разрушит. Горе тому, кто встанет на его пути.

Хой исподтишка наблюдал за взволнованным капитаном меченых. Он помнил почтенного Ахая еще мальчиком на руках у Тора Нидрасского, потом судьба свела их вновь в Хянджу. Высокомерный Меч Храма не удостаивал взглядом ничтожного раба посвященного Чирса. Тогда он вызывал у Хоя чувство жалости. Мальчишка, потерявший все: память, близких, родину – ничтожная игрушка в руках посвященных. Но Бес Ожский вырвался из плена. Жрецы бледнеют при упоминании его имени. Нынешний почтенный Ахай – это уже не мальчишка, взбунтовавшийся против Храма. Этот широкоплечий, рослый, с сильным хищным лицом человек по-настоящему опасен – опасен не только для Храма, но и для тех, кто борется рядом с ним. Слишком велика заложенная в нем сила разрушения. Почти двадцать лет они боролись против Храма плечом к плечу, но, пожалуй, впервые сегодня Хой задумался – а что по том? Этот чужой мир давно уже стал для него родным, хотя не дал ему ни счастья, ни свободы.

– Почему ты поддержал меня в борьбе против Храма? Вопрос прозвучал неожиданно, Хой вздрогнул и поднял глаза:

– Я ненавижу Храм, а кроме того, твой отец был моим другом.

– А Чирс?

– Чирс – хозяин. Я родился свободным и не хочу умирать в оковах.

– Ты не ответил, почему ненавидишь Храм.

– Храмовики уничтожили мой народ и мою семью.

– Это было давно, а люди часто забывают даже то, что было вчера.

– Я помню.

Хой помнил сожженную деревню и кровавые следы на снегу. Он помнил страшное чувство одиночества, когда ты один против целого мира и некому подставить тебе плечо в трудную минуту. Они понимали друг друга, меченый из Приграничья и варвар с далекого севера, все потерявшие, а потому ничего в жизни не боявшиеся.

– Где твоя земля, Хой?

– Очень далеко, на самом краю мира. За голодной степью, за мертвой землей с мертвыми городами.

– А что нужно было храмовикам в ваших краях?

– Думаю, они забрели к нам случайно. У храмовиков есть карты прежних времен, они часто отправляют экспедиции к древним городам.

– Зачем?

– Ищут золото, другие металлы. В мертвых городах есть много интересного.

– А люди там есть?

– Вряд ли этих жалких существ можно назвать людьми. Та зона не случайно зовется мертвой. Они просто выродились, как говорил посвященный Чирс.

– Почему же они не ушли из тех страшных мест?

– Вероятно потому, что это их земля.

Даже у нелюдей, оказывается, есть своя земля, а где земля меченого Беса Ожского? А может, есть родина у почтенного Ахая? Вот у Черного колдуна точно есть логово – Южный лес. Но Хой имеет в виду нечто совсем другое – землю, которую следует защищать.

Рука посвященного Халукара дрогнула и бессильно поползла по одеялу. Магасар вздохнул – посвященный, увы, слишком стар, чтобы удержать в высохших руках ускользающую власть. Минует год-два, и, кто знает, возможно Магасар займет место грозного степняка. Веки Халукара дрогнули, что-то похожее на насмешку появилось и тут же погасло в узких глазах.

– Все спокойно, посвященный, – заспешил с доклада Магасар, – ночь в Хянджу прошла без происшествий. Почтенный Мелькарт увел шестьсот гвардейцев на помощь благородному Ульфу Хаарскому. Почтенный Кархадашт ждет у дверей покоев твоего мудрого слова.

Халукар устало прикрыл глаза. С каждым днем просыпаться становилось все труднее – уставшая душа просит вечного отдыха. Здесь, в этих стенах, закончится путь без родного степняка, достигшего самых, казалось бы, недоступных высот в Храме. Сколько усилий, сколько кровь и все это для того, чтобы слушать на исходе жизни раболепное бормотание идиота, который претендует на то, что бы быть горданцем и посвященным. О, Великий, как измельчал род людской! Посвященный Халукар стар, но смерть не идет к его постели и некому поторопить ее – это простая мысль неожиданно взволновала всесильного жреца. Геронт, Вар и даже Хайдар были моложе Халукара, но им помогли умереть. Как помогли умереть многим из их предшественников. Десятки рук тянулись к горлу вышестоящего, десятки кинжалов целились в его спину. Малейшая оплошность стоила и власти, и жизни. Куда они исчезли, эти люди, сильные и жадные до власти? Халукар порылся в слабеющей памяти, но ничего сколь-нибудь приличного не отыскал. Посвященные Чирс и Халукар могли не опасаться за свою жизнь. Храм выродился. Всю жизнь Халукар рубил головы непокорным, гноил их в цепях, ломал на дыбе, чтобы ощутить на исходе отпущенного ему Великим срока полную пустоту вокруг.

– Зови Кархадашта, – приказал он Магасару слабым голосом.

– Все спокойно, посвященный, – почтенный Кархадашт был, похоже, с глубокого похмелья, и хриплые звуки с трудом вырывались из его пересохшего горла.

Почему он не повесил почтенного раньше, расстроился Халукар. Ведь собирался, давно собирался. То ли память подвела, то ли просто и этого набитого дурака некем заменить.

– Мои люди – доносят другое, – голос посвященного вдруг окреп, а из-под припухших век сверкнули бешеным огнем глаза прежнего Халукара. – Черный колдун расхаживает по Хянджу как по Южному лесу, а жрецы, ответственные за безопасность Чистилища, проводят время в пьянстве и разврате.

– Я все сделаю, посвященный, – Магасар склонился в глубоком поклоне у постели, Кархадашт преданно хрипел где-то у дверей.

Они все сделают… О, Великий, разве ж это люди!

Бес прислушался. Слабо различимый треск автоматных очередей доносился с окраины Хянджу. Чуб, похоже, справился со своей задачей. Только бы не вздумал состязаться в стрельбе с гвардейцами – сам голову потеряет и людей ни за грош погубит.