Лаудсвильский был вне себя от гнева. Вся его с таким трудом возведенная постройка грозила рухнуть, похоронив под обломками и Лэнд, и самого первого министра. И все из-за глупого упрямства женщины, которую владетель до сих пор считал разумной. Сигрид наотрез отказалась встречаться с Бесом Ожским, а тем более отсылать к нему Кеннета. Более того, она до сих пор не отправила в Ожский замок детей Черного колдуна, что было совсем уж глупо. Король Рагнвальд тоже довольно косо посматривал на первого министра. Лаудсвильский приписывал это влиянию ярла Ивара Хаарского, который на удивление быстро освоился в Бурге и был обласкан не только Рагнвальдом, но и Сигрид. Ярл Ивар был силой, с которой приходилось считаться. Пять тысяч наемников, выведенных с таким трудом Лаудсвильским из Суранских степей, признали Ивара законным командиром и горели желанием отомстить за смерть ярла Ульфа. И надо сказать, король Рагнвальд вполне разделял устремления своего родственника. В Бурге уже поговаривали о походе в Приграничье как о деле решенном, а положение Лаудсвильского, отдавшего четыре замка Черному колдуну, становилось все более шатким. Кое-кто уже в открытую называл его предателем. Врагов у Рекина хватало всегда, и, похоже, именно сейчас они решили рассчитаться со старым лисом за все прошлые истинные и воображаемые грехи. Горячие головы могла бы охладить Сигрид, но в эту женщину словно бес вселился.

Белобрысый Оттар, столь не ко времени сбежавший к Черному колдуну, окончательно испортил все дело. Сигрид требовала обратно своего сына, и никакие доводы на нее не действовали. Рекин отважился даже намекнуть, что, возможно, не Черный колдун чарами удерживает Оттара, а просто слишком горячая любовь матери показалась отвыкшему от нее сыну обременительной. Эти некстати вырвавшиеся слова вызвали такую бурю, что Рекин счел за благо ретироваться как можно быстрее. Несколько нелестных замечаний догнали его уже в коридоре. Насмешливые взгляды придворных яснее ясного показывали, что звезда Лаудсвильского закатилась навсегда. И все же при всех день ото дня увеличивавшихся сложностях Рекин ни на секунду не усомнился в правильности избранного пути. Вассалы нордлэндской короны отнюдь не торопились клясться в верности королю Рагнвальду, и даже наемники Хаарского не сделали их более покладистыми. Из Вестлэнда шли тревожные слухи – король Скат, похоже, окончательно сошел с ума. Многочисленные отряды гуяров высаживались на побережье и уже прибрали к рукам десяток прибрежных замков. Прискакавший в Бург владетель Свен Холстейн рассказывал страшные вещи, но его никто не хотел слушать.

– Владетель Отранский, – доложил слуга. Рекин вздохнул с облегчением:

– Зови.

Благородный Гаук был одним из тех немногих, кто в это суматошное время не потерял разума. Алый плащ владетеля посерел от пыли, на побледневшем от утомления лице горели возмущением на удивление синие глаза.

– Что все это значит, дорогой Рекин? – начал он с порога, – Или дошедшие до нас слухи неверны?

– Я делаю все, что могу, – развел руками Лаудсвильский.

Гаук в изнеможении упал в предложенное кресло и провел ладонью по лицу, отгоняя усталость.

– Но это же безумие! Поход на Беса Ожского в такое время. Владетель Холстейн прислал мне письмо…

– Холстейн сейчас в Бурге, но никто не хочет его слушать, как и меня, впрочем. Рагнвальд и Ивар горят желанием отомстить за смерть своих отцов. Иногда я жалею, что не пристукнул этого нахального молокососа в Суранских степях, а притащил в Бург, где и без него дураков хватает. И главное – Сигрид на их стороне, и никакие доводы на нее не действуют.

– Кажется, я привез для нее главный довод, – усмехнулся Гаук.

– Оттара?

– Да. Ульвинскому удалось вытащить его в Бург, поскольку мальчишка неравнодушен к его младшей дочери Астрид.

– И Бес не возражал?

– Мы договаривались с Волком, – пожал плечами Гаук. – Он командует гарнизоном в замке Хаар.

– Достойный Атталид человек серьезный.

– Да уж, – согласился приграничный владетель, – но дело с ним иметь можно.

– А стая?

– В том-то и дело, что за все лето не было даже попытки прорыва, – оживился Отранский. – За последние годы это, пожалуй, первое спокойное лето в Приграничье. Если поход Рагнвальда состоится, то владетели, чего доброго, встанут на сторону меченого.

– Нечего сказать – успокоил, – заметался в волнении до комнате Лаудсвильский. – Не пойму я твоего настроения, благородный Гаук.

Лицо Отранского помрачнело:

– Осень на дворе, владетель. Что будет, если Черный колдун бросит на ваши дружины стаю или призовет на помощь степняков Дуды?

– Думаешь, он на это решится?

Вопрос был чисто риторическим. Отранский даже не стал на него отвечать, только безнадежно махнул рукой. Лаудсвильский все понимал и без слов, но как быть с Рагнвальдом и Сигрид.

– Я поговорю с королевой, – пообещал Отранский. – Пригласим и благородного Свена Холстейна. Думаю, Сигрид интересно будет послушать его мнение.

Король Рагнвальд встретил Отранского с не меньшим радушием, чем Рекин. Свен Холстейн тоже удостоился его приветливой улыбки. Зато первого министра молодой король проигнорировал. И эта подчеркнутая холодность не понравилась Отранскому, как и самодовольная улыбка молодого Хаарского, впрочем.

Рекин склонился в почтительном поклоне перед королевой Сигрид. В отличие от сына она была более любезной и ответила на поклон владетеля небрежным кивком.

– Свен Холстейн привез дурные вести, – негромко проговорил Лаудсвильский.

– Добрых вестей из Вестлэнда мы не слышали уже давно.

– В этот раз все гораздо серьезнее, государыня.

– А какие вести привез владетель Отранский?

– Владетели Приграничья не хотят войны.

Эта весть поразила Сигрид – она была абсолютно уверена в преданности вассалов из Приграничья, а уж в их ненависти к меченым и сомневаться не приходилось.

– Времена меняются, благородная Сигрид. Суранские степи кишат разным сбродом, который в любую минуту готов обрушиться на Лэнд. В Приграничье считают, что сейчас не время для междоусобиц.

Сигрид бросила на старшего сына быстрый взгляд – судя по багровому от гнева лицу Рагнвальда, благородный Гаук говорил ему то же самое.

– Рано торжествуешь, Рекин, – зло бросила она Лаудсвильскому.

– Мое торжество – это торжество здравого смысла над глупостью.

– Месть за смерть отца ты называешь глупостью, благородный Рекин? – в голосе Сигрид была угроза. – Мне кажется, что в последнее время владетель Лаудсвильский служит кому угодно, но только не нордлэндской короне.

– Я служу своей стране и своему королю. – Губы Лаудсвильского дрогнули от обиды.

Весьма неприятный для Рекина разговор прервался с появлением Оттара и Кеннета. Оттар что-то рассказывал, возбужденно размахивая руками, а младший брат слушал его, разинув рот от восхищения и удивления. Следом за принцами шел сын Беса Ожского Тах, бросая по сторонам настороженные взгляды. К неудовольствию Сигрид, Оттар успел свести детей, и их совместное появление вызвало у придворных кривые улыбки.

– Мама, я еду в Ожский замок, – Кеннет произнес эти слова громко, привлекая всеобщее внимание.

– Нет! – Рагнвальд вмешался неожиданно резко. Кеннет побледнел от обиды и опустил голову.

– Почему же нет, – с вызовом посмотрел на старшего брата Оттар, и его белобрысая голова надменно откинулась назад. – Я обещал взять его с собой.

– Благородный Рекин тоже согласен, – подал было голос Кеннет.

– Я король Нордлэнда! – оборвал брата Рагнвальд. – И только я вправе принимать решения.

Белобрысый Оттар неожиданно плюнул на пол и растер свой плевок порыжевшим от времени сапогом. Жест был достаточно красноречивый. Рагнвальд побагровел от гнева, рука его опустилась на рукоять кинжала.

– В Приграничье рады будут видеть своего будущего короля, – неожиданно мягко произнес Отранский.

Его слова были подобны грому среди ясного неба. Ропот изумления и возмущения пронесся по залу, а затем наступила мертвая тишина.