Лаудсвильский безнадежно махнул рукой:

– Я должен ехать в Бург. Одно дело, когда стаей управляет голод, и совсем другое, когда ее ведет в набег разум, да еще такой изощренный разум, как у почтенного Ахая.

– Может, тебе стоит переждать, владетель? – засомневался Хоремон.

– Бог не выдаст – свинья не съест. Стая разбрелась по лесу, так что есть надежда проскочить вдоль озера Духов. Завтра днем такой возможности уже не будет.

Санлукар согласился с Лаудсвильским:

– Я тоже пошлю гонца к посвященному Чирсу. Против этой новой напасти нужны гвардейцы почтенного Кархадашта с их убойным оружием.

В словах достойного жреца была логика, но Рекин сильно сомневался, что его предложение понравится наместнику Великого. Хотя, если почтенный Ахай действительно верховодит стаей, то неизвестно, куда она повернет в следующий раз.

Хокан Гутормский встретил владетеля Лаудсвильского с широкой улыбкой на вымазанных жиром губах. Несмотря на позднюю ночь, или скорее, раннее утро, пир в Ожском замке и не думал затихать. Ярл Мьесенский поднял подрагивающей рукой кубок в честь нового гостя. Все присутствующие поддержали его веселыми хмельными голосами. Однако Рекин Лаудсвильский не был расположен к веселью.

– Стая, – произнес он севшим от дорожной пыли голосом и залпом осушил поднесенный кубок.

– О, Боже, – молодой владетель Отранский пролил вино себе на колени.

– Тейт Аграамский мертв, – продолжал Рекин, – все его люди растерзаны стаей. Нам чудом удалось вытащить Тейта из свалки, но, к сожалению, спасти его было уже невозможно. Перед смертью владетель сказал, что стаю привел Бес Ожский.

– Он бредил! – воскликнул было Гутормский и тут же осекся под взглядом холодных серых глаз Лаудсвильского.

– Все может быть, но я бы на твоем месте не слишком на это рассчитывал, Хокан.

Протрезвевшие владетели растерянно молчали – слишком уж чудовищные вести привез Рекин в этот раз. О гибели Тейта Аграамского, никому не сделавшего худого по молодости лет, сожалели все без исключения. Угораздило же его отправиться в эти чертовы Суранские степи! Сидел бы в родовом замке – дожил бы до ста лет. Впрочем, если верить Лаудсвильскому, и для Приграничья наступали не легкие времена.

– Много у тебя людей, благородный Хокан?

– Сотня в Брандоме и сотня здесь, в Ожском замке.

– Этого мало, – покачал головой ярл Мьесенский. – К Змеиному горлу с такой дружиной соваться не следует, лучше за стенами пересидеть.

– Стая не слишком велика, – возразил Рекин, – оснований для паники нет. Укрыться в замках вы всегда успеете.

Слова Лаудсвильского не вызвали энтузиазма у присутствующих, но и пускать стаю в Приграничье никому не хотелось – вытопчет посевы, порежет скот, и придется зиму встречать кому с пустым кошельком, а кому и с пустым желудком.

– Ладно, – не очень уверенно сказал Гутормский, – мы попытаемся ее остановить. Пороховые заряды у нас еще есть.

Лаудсвильский не был уверен, что попытка окажется удачной, но вслух ничего не сказал. Не захотел расхолаживать и без того впавших в уныние людей.

– Я бы все-таки согнал скот и мужиков в замки, – стоял на своем Мьесенский, – хотя бы из ближайших к границе деревень.

– Хуже не будет, – поддержал ярла Отранский.

– А чем кормить эту прорву? – владетель Заадамский зло сплюнул. – Прошлогоднего хлеба кот наплакал, а до нового урожая еще дожить надо.

Заадамский был прав: куда ни кинь – всюду клин. Лесные пожары, которыми храмовики Санлукара и наемники Гутормского сдерживали стаю, не прошли для Приграничья бесследно: на каждый урожайный год приходился один не урожайный, когда засуха губила посевы. А теперь выяснилось вдобавок, что гари не помешали стае, она нашла другой путь в Приграничье, а значит, все жертвы оказались напрасными.

– Должен быть какой-то выход! – грохнул кулаком по столу ярл Мьесенский.

– Перегородить Змеиное горло стеной, как когда-то собиралась сделать Башня, – сверкнул глазами Отранский.

Предложение Отранского не вызвало энтузиазма у собравшихся: стена потребует громадных средств и тяжких трудов. Да и разве это выход – снова отгородиться от всего мира и вариться в собственном соку. Ведь торговые караваны этой стеной не прикроешь. Владетелям, хлебнувшим за последние годы степных ветров бесконечного Сурана, уже тесно было в собственной стране. Обидно рвать с таким трудом налаженные связи и терять выгоды, приносимые торговлей, из-за звериной стаи.

– Стаю надо давить в Южных лесах, не давая ей возможности прорываться в Лэнд и Суран, – подбросил идею Лаудсвильский.

Однако в Ожском замке собрались далеко не новички. Всем приграничным владетелям доводилось иметь дело со стаей, и потому предложение Рекина было встречено более чем прохладно.

– Быть может, благородный Рекин сам возглавит столь отважный поход? – ехидно предложил Отранский.

Владетели засмеялись, Лаудсвильский тоже улыбнулся:

– Все возможно, благородный Гаук, но прежде я должен повидать короля Гарольда. Желаю удачи, благородные владетели.

Рекин поднялся и, набросив на плечи плащ, стремительно вышел из зала, даже не оглянувшись на растерявшихся собеседников.

– Похоже, дорогой друг что-то задумал, – покачал головой ярл Мьесенский.

– Дай Бог ему удачи, – вздохнул Хокан. – Да и нам она не помешает в ближайшие дни, благородные владетели. Выпьем за то, чтобы стая сгинула с нашей земли вместе с последним меченым.

– Дай Бог, – дружно поддержали Гутормского владетели.

Рекин Лаудсвильский привез очень плохие вести. Гарольд отхлебнул из кубка красное, как кровь, вино и поморщился. Беда не приходит одна – в Вестлэнде опять неспокойно. Король Скат слезно просит помощи у соседа. Пираты вконец разорили западное побережье. И что хуже всего, морской разбой становится помехой в торговле с заморскими купцами. Говорил же Гарольд этому простофиле Скату – договорись с торговцами, заведи собственные корабли, хотя бы для охраны побережья. Да где там. За всех должен думать Гарольд Нордлэндский. Посвященный Чирс тоже просит помощи, но храмовики – это совсем другое дело, они не только просят, но и дают. Союз с Храмом выгоден – буквально на глазах расцветают города и поселки Нордлэнда. Храмовики много знают и многое умеют. Посвященный Чирс – это путь в большой мир, который был закрыт для Лэнда добрые пятьсот лет. Немыслимый срок. Гарольд сделал то, чего до сих пор не удавалось никому. Жаль только, что не все это понимают.

Кривая усмешка обезобразила красивое лицо короля, он увидел ее в суранском зеркале, висевшем на противоположной стене, и поспешил погасить. Людей мало, вот что самое обидное. Не на кого положиться в адски трудной работе, за которую он взялся, быть может, слишком опрометчиво. Ульф – в Суранских степях, Сивенд Норангерский отправился в Вестлэнд выручать дурачка Ската, а Бент слишком стар, чтобы охватить перспективу открывшегося мира. Гарольд был благодарен Хаслумскому за прошлое. Двадцать лет благородный Бент удерживал трон для подрастающего короля, хотя охотников взойти на него было немало. До сих пор слухи о происхождении Гарольда нет-нет да и вспыхивают среди нордлэндской знати. Было время, когда неосторожно брошенное слово больно ранило его самолюбие, но те времена давно прошли. Пусть будет Тор Нидрасский. Этот человек первым проложил дорогу на восток, и Гарольд уверенно пошел по этой дороге. Бент Хаслумский считает Тора Нидрасского великим человеком, королева Ингрид придерживается противоположного мнения. Как же все-таки долго женщины хранят обиды. Четверть века прошло с тех пор. И любовь, и ненависть должны были рассеяться, как дым. Но, увы, не рассеялись. И даже время от времени собираются в тучи, из которых сверкают молнии и гремит гром. Гарольд Нордлэндский не столь злопамятен. Простил же он Сигрид историю с меченым мальчишкой, так почему она не хочет его понять? Все не без греха. Король Гарольд молод, недурен собой, нравится женщинам, и сам не прочь приударить за юбкой. Ну и что с того? Надо уметь быть великодушной. Он благодарен Сигрид за сыновей, Оттара и Рагнвальда, и никакие другие женщины не смогут погасить в его сердце этой благодарности, но жизнь есть жизнь, и у мужчины могут возникнуть иные интересы. В конце концов, он потомок меченых, а они, как говорят, отличались большим сердцем.